Надо скорей читать, пока там не кончили спор…

Хорошо, что они завели его… Пусть даже нарочно – все-таки хорошо…

Она читает.

«Я решаюсь, я вынужден выразить вам свои чувства, принцесса, – читает она. – Имея разрешение моих родителей и государыни сказать вам о моей любви, хотел бы узнать от вас: желаете ли вы принять мои чувства, ответить на них? Могу ли я надеяться, что вы будете счастливы, став моею женою?»

И буква «А» вместо подписи.

Скорее угадала, чем прочла глазами принцесса короткие, такие сдержанные и в то же время ясные, наивные строки.

Как будто и не досказано в них что-то… но и сдержанность самая в них говорит о чем-то возможном, прекрасном, ожидающем впереди…

Медленно сложив листок и незаметно опустив его за корсаж, берет карандаш принцесса. Горит теперь ее лицо. Горят уши, коралловыми стали губы. Внятно, четко пульсируют жилы на шее под ухом, на висках…

Медленно скользит ее карандаш по бумаге. Ровные ложатся строки на белый листок.

Она пишет:

«Я охотно готова принять ваши объяснения; надеюсь, что буду счастлива, когда стану вашей женой, покоряясь желанию, которое выразили мои родители, отправляя меня сюда».

Сложила, подвинула к нему, отдала.

Но он еще раньше прочел все, что там стоит, и, даже не читая, знал, что ответит девушка. Ему понравилось, что и она помянула о покорности воле родителей.

Значит, сперва брак… А там – любовь или нет? – что пошлет судьба, что сами они подготовят друг для друга.

Это удобно, хорошо. Сразу определить взаимные отношения…

Почтительно склонив голову, берет он листок, развернул, пробежал глазами, снова незаметный полупоклон. Встает, идет прямо к императрице… Что там будет?.. Замирает снова сердце у девушки.

А спор между тем как раз в эту минуту кончился. Опять началась игра…

– Принцесса, вы пишете? – обращаются к ней.

И она рада, что ее окликнули, что заставляют писать, что-то делать… думать о чем-то другом, а не о том, что сейчас огнем заливает грудь и как молотом ударяет в виски!..

Семнадцатого декабря произошло это тихое официальное сватовство, похожее скорее на обмен двумя дипломатическими нотами, чем «любовными записками»… Но большего и не требовалось от высоких «обреченно-обрученных». Дело закипело, и уже 20-го числа поскакал курьер к графу Румянцеву с письмами на имя родителей Луизы и деда ее, маркграфа Баденского.

От имени своего старшего внука Екатерина просила руки принцессы, устанавливала порядок принятия Луизой православия, а срок свадьбы намечала на предстоящую осень 1793 года. Что касается младшей сестры, Фредерики, – зимой отпустить девочку императрица не решалась и обещала прислать ее не позже мая того же года.

Полное согласие на все планы Екатерины пришло с обратным курьером как раз к Новому году по русскому стилю. Немедленно назначен был принцессе наставник православного Закона Божия, ученый архимандрит Иннокентий из новгородского Антониевского монастыря. В то же время начались постоянные уроки русского языка совместно с великими княжнами.

Но и раньше еще Луиза охотно прислушивалась к русской речи; нередко обращалась к княжнам, и те служили своей подруге первыми наставницами русского языка, который так мило и забавно коверкала порой их добровольная прелестная ученица.

Взрывы веселого хохота княжон и госпожи Ливен или Шуваловой, которые присутствовали при импровизированных уроках, заставляли вспыхнуть принцессу, и, забавно, по-детски надув губки, она умолкала, хотя ненадолго. А затем уже переходила на родную немецкую или французскую речь, которая чаще всего раздается при этом дворе, особенно среди молодежи.

Благодаря новым занятиям и старому веселью время незаметно прошло для обеих сестер. Миновала зима. Весна развернулась во всей северной красоте и нежности. Вот уже и май настал, цветущий, зеленый. Давно пора переезжать куда-нибудь из города. Но Екатерина не назначает желанного дня. Еще тут, в городе, предстоят разные события и дела.

Девятого мая в большой церкви Зимнего дворца состоялось миропомазание принцессы Луизы, получившей при этом православное имя Елизаветы Алексеевны.

А на другой день происходило торжественное обручение Александра и Елизаветы-Луизы, причем сама императрица меняла кольца нареченным. Оба они, конечно, волновались, краснели, бледнели, представляли собою самую очаровательную пару и так и просились на картину в этот миг.

После обручения состоялся парадный обед. Императрица, Павел, Мария, оба внука и новонареченная великая княжна Елизавета сидели за особым царским столом на возвышении под балдахином… Залпы гремели во время тостов со всех верхов столицы, и колокола гудели целый день, как в Светлый праздник.

Щедро были награждены в этот же день все близкие к Александру лица… кроме республиканца Лагарпа. Фаворит Зубов как раз в эту пору успел восстановить императрицу против этого всем «чужого» человека, имеющего тем не менее сильнейшее влияние на своего воспитанника.

Зато остальные наставники остались довольны. Деньгами, чинами, лентами, поместьями и не одной тысячью «людских», «крестьянских душ» отблагодарила всемогущая бабушка за усердие и службу ее любимцу-внуку.

В самый день обручения был оглашен список особого двора, назначенного Екатериной для Александра и его будущей жены. Шувалова была утверждена гофмейстериной молодой великой княжны. Три княжны – Мари, Софи и Лиза Голицыны, три очаровательных девушки шестнадцати, семнадцати и девятнадцати лет – были назначены фрейлинами к невесте.

Очень умная, известная при дворе чистотою нравов и силой духа, привлекательная, хотя и не красивая лицом, Варвара Николаевна Головина, тоже урожденная Голицына, давно уже была замечена Елизаветой-Луизой, и обе быстро сдружились.

Императрица была очень довольна таким сближением и теперь назначила мужа ее, графа Николая Головина, гофмаршалом двора при обоих обрученных; таким образом, Головина стала самой близкой особой к молодой княжне, к их полному обоюдному удовольствию.

Граф Павел Шувалов, князья-тезки Петр Тюфякин и Петр Шаховской явились камер-юнкерами при Александре, а юный граф Григорий Орлов и князья Горчаков и Хованский, тоже оба Андрея, заняли это же положение при Елизавете-Луизе. Три графа – Николай Толстой, личный друг Александра, Феликс Потоцкий и Василий Мусин-Пушкин – получили назначение камергерами при женихе; князь Егор Голицын, Алексей Ададуров и Павел Тутолмин – при великой княжне.

Не забыта и «нянька» Александра, госпожа Гесслер, попавшая в камер-фрау к невесте.

Никогда такой почести не оказывала императрица цесаревичу-сыну, законному своему наследнику, никогда не окружала сына подобным блеском ни до, ни после его браков…

Многозначительно стали покачивать многие головой, чаще замечаются таинственные толки и перешептыванье во дворцах императрицы и цесаревича… Большое нечто затевается… И все, кому надо, даже догадаться успели, что это будет.

Помолодевшая, радостная, вся охваченная каким-то восторгом, Екатерина сияла все эти дни. Особенно радовало опытную правительницу, что одна новая совершенно черта вдруг проявилась в ее новореченной внучке. Прелестный, очаровательный, даже немного слишком робкий ребенок, каким она казалась всегда, сменился на глазах у всех в Луизе истинно царственной девушкой, прирожденной государыней, когда пришлось принять участие в торжествах обручения, выслушивать приветствия, поздравления и милостиво отвечать на них, сообразуясь с рангом и достоинством каждого отдельного лица.

Все это великолепно выполнила Елизавета-Луиза.

– Знаете ли, я сама бы лучше не сумела сделать этого! – рассказывала всем и каждому императрица, повторяя без конца повесть об успехах своей новой внучки Луизы.

То же самое поспешила написать Екатерина и своим заграничным корреспондентам, начиная с родителей невесты и кончая, конечно, Гриммом, ее «страстотерпцем» и «козлом».

С сыном и невесткой в эти дни тоже обращалась очень ласково государыня, невольно вызывая ответный отклик с их стороны.