Злые языки утверждали, будто сэр Джон обязан своим продвижением тем деньгам, которые он одалживал министру, — но это была клевета. Мистер Питт никогда не брал взаймы у своих друзей. Правда, однажды, чтобы спасти свою коллекцию книг, он принял тысячу фунтов от человека, которому в благодарность даровал высокий чин и стремительное продвижение по службе; этот самый человек пробился в министры, а уж после смерти мистера Питта принялся отстаивать свои права — и таки выудил тысячу фунтов из описанного имущества своего величественного патрона. Увы, мистер Питт в подобных делах всегда предпочитал другу ростовщика — и до последнего дня занимал деньги под пятьдесят процентов.
Набоб скончался раньше министра, но прожил достаточно долго, чтобы претворить в жизнь свою заветную мечту. За два года до смерти ирландский барон незаметно превратился в английского вельможу и, не привлекая внимания общества (благо, все пасквили Фицпатрика и остроты Хэйра были давно забыты), официант из клуба на Сент-Джеймс-стрит самым естественным образом занял свое место в Палате лордов.
Огромное поместье покойного лорда Фитц-Уорена располагалось подле Моубрея, деревни, которая по большому счету ему же принадлежала; подле нее он возвел готический замок — под стать духу предков и норманнской фамилии. Моубрей стал одним из тех местечек, которые за долгие годы войны из практически безвестных деревушек превратились в крупные и процветающие промышленные города. Последнее обстоятельство, как заметила леди Марни, быть может, несколько и подпортило атмосферу прекрасного замка, однако утроило доходы его владельца от сдачи земли в аренду. Этим наследным владельцем стал Альтамонт Бельведер (названный так в честь своей матушки) Фитц-Уорен, лорд Фитц-Уорен. Человек небесталанный, хоть и не обладавший дарованием своего отца, он был чересчур, не по способностям, напичкан знаниями (весьма распространенное горе). Новый лорд Фитц-Уорен был самым аристократическим созданием из ныне живущих. Он целиком и полностью, безоговорочно уверовал в свою родословную; его герб был вытравлен на каждом окне, вышит на каждом кресле, вырезан везде, где только можно. Вскоре после смерти отца он женился на девушке из герцогского рода, и та родила ему сына и двух дочерей, которые при крещении получили имена, заимствованные из старинных архивов Фитц-Уоренов. Его сына, который в будущем действительно мог бы прославить семейство, звали Валенс; дочерей — Джоан и Мод. Единственное, чего, видимо, недоставало для славы рода, так это высокого положения в обществе, — и богатый вельможа, имевший в распоряжении шесть мест в Палате общин{253}, никак не терял надежды занять его. Лорд Фитц-Уорен стремился пополнить ряды английских графов. Однако преемники мистера Питта обладали огромной властью; они полагали, что Фитц-Уорены и без того слишком быстро добились успеха; ходили слухи, будто король далеко не в восторге от нового лорда, что Его Величество находит этого человека напыщенным и претенциозным или, проще говоря, дураком. Преемникам мистера Питта двадцать лет удавалось руководить страной, и они крепко стояли на ногах в течение всего этого времени; однако, сколь ни прекрасно было их руководство, сколь ни благоволила им фортуна, они столь же неизбежно, как и все прочие, попадали в затруднительные ситуации, когда требовалось привлечь на свою сторону безучастных или же вознаградить преданных. Лорд Фитц-Уорен прекрасно понимал, как можно использовать подобные обстоятельства; просто невероятно, до чего сознательным и добросовестным становился он во время Вальхеренской экспедиции{254}, Манчестерской бойни{255}, бракоразводного процесса королевы{256}. Каждая препона на пути правительства была еще одной ступенькой для торговца избирательными округами. Старый король сошел со сцены, а Георга IV вполне устраивал показной шик, присущий великому норманнскому лорду. Фитц-Уорен стал своим человеком в Коттедже{257}, а когда его обитателям потребовалось шесть голосов для Каннинга{258}, установил свои правила, и одним из условий, благодаря которым мы получили гениального министра, было возведение лорда Фитц-Уорена в пэры Англии с присвоением ему титула графа де Моубрея из Моубрейского замка.
Глава восьмая
А теперь мы должны на какое-то время возвратиться к незнакомцам с развалин Аббатства. Когда двое мужчин присоединились к прекрасной Монахине, чье появление так поразило Эгремонта, все трое покинули Аббатство, следуя дорогой, которая вывела их из монастырского сада через заднюю его часть; далее порядка ста ярдов[8] они шли вдоль берега реки, после чего свернули к извилистому устью ее пересохшего притока. В верхней части узкой неровной долины, образовавшейся на его месте, там, куда они вскоре добрались, стояла пивная, укрытая громадными вязами от ветра, что задувал с обширных вересковых лугов, которые, если не считать полосы в направлении Моудейла, простирались вдаль насколько хватало глаз. Здесь путники остановились; прекрасная Монахиня опустилась на каменную скамью под деревьями, а старший незнакомец тем временем кликнул обитателей домика, предупредив их о своем возвращении, после чего проследовал к ближайшему навесу и вывел оттуда маленького лохматого пони под простым седлом, явно предназначенным для наездницы.
— Хорошо еще, — сказал более рослый из мужчин, — что я не член общества трезвости, как ты, Стивен, иначе было бы трудновато вознаградить этого доброго человека за его заботу о нашем скакуне. Пропущу-ка я кружечку саксонского напитка королей{259}. — Потом, подведя пони к Монахине, заботливо и даже с естественной грацией усадил ее верхом и одновременно вполголоса спросил: — А ты? Хочешь, принесу тебе бокал молодого вина?
— Я утолила жажду из ключа Святого Аббатства, — молвила Монахиня, — и до конца этого дня ничто иное не должно касаться моих уст.
— Идемте, надо бы поторапливаться, — произнес старший из мужчин, возвращая кружку хозяину, и повел за собой пони. Стивен зашагал с другой стороны.
Хотя солнце уже зашло, сумерки всё еще хранили его отблески; воздух даже на равнине был неподвижен. Огромная волнуемая ветром буро-фиолетовая вересковая пустошь, на поверхности которой там и тут возвышались причудливой формы валуны, блестела в переменчивом свете. Геспер{260}, единственная звезда, что виднелась на небе, мерцала впереди и словно направляла путников.
— Надеюсь, — обратилась Монахиня к незнакомцу постарше, — если однажды мы все-таки вернем свои права, а мне это кажется совершенно невероятным — если только не вмешается Провидение, — то ты никогда не забудешь, отец, как это горько, когда тебя прогоняют из родных мест; что ты непременно вернешь народу его владения.
— Я бы и не стал бороться за наши права во имя какой-то иной цели, — ответил отец. — После стольких веков горя и унижений никто больше не скажет, будто в нас нет сострадания к несчастным и угнетенным.
— После стольких веков горя и унижений, — подхватил Стивен, — никто не посмеет сказать, будто вы возвратили свои права только затем, чтобы явить миру еще одного барона или помещика.
— Стивен, Стивен, — с улыбкой произнес его спутник. — Будь верен своему пути{261}, пока не наступит твой смертный час. Вот тогда в Царствии Небесном ты получишь столько акров земли, сколько пожелаешь.