— Завтра выходим на место охоты. Но прежде чем потянем жребий и разойдемся искать удачу, давайте выслушаем наставление, которое желает сделать наш управляющий. Говорите, Ютнер.

Управляющий встал, светлые глаза его скользнули по лицу князя. Коротко кивнув, учтиво сказал:

— Наш хозяин и гость его императорское высочество великий князь Сергей Михайлович известен в кругу охотников как прекрасный стрелок и вдумчивый рачитель природы. Он тонко знает охоту, смотрит далеко вперед. Свидетельство тому — многолетнее руководство высокой российской комиссией по созданию законов об охоте, а также сохранение нашей Кубанской охоты, на земле которой мы имеем честь приветствовать его высочество. К общей приятности нашей могу сообщить, что за неполные два десятилетия после образования Кубанской охоты дикого зверя в горах заметно увеличилось. Вчера мы совещались, и великому князю благоугодно было заметить, что судьба горного зубра продолжает беспокоить ученых нашей страны, ибо зубры остались лишь в пределах Беловежской пущи и на Кавказе в очень небольшом количестве. Для всеобщего сведения хочу огласить факт, уже доложенный его высочеству, о том, что на территории Кубанской охоты мы насчитываем сейчас около семисот зубров. Стадо их возросло, но не достигло размера, который нужен для сохранения зверя. Позволительно спросить: нам ли, верным воспитанникам высокого хозяина нашего, стрелять без разбору все живое, что попадется на глаза завтра и впредь до конца охоты? Хочу напомнить господам охотникам и всем, кто присутствует здесь, что великий князь разрешил охоту на зубров только для двух гостей, которые впервые приехали на Кавказ.

— Добавим, что в целях изучения, — вставил хозяин охоты и для убедительности поднял длинную руку с указующим пальцем.

— Счастливые избранники эти, — продолжал Ютнер, — принц Петр Александрович Ольденбургский и полковник лейб-гвардии Владимир Алексеевич Шильдер. Если им посчастливится, они могут взять по одному зубру, шкуры и скелеты которых послужат для устройства чучел, в дар музеям императорской Академии наук, препаратор коей, господин Проскурин, находится среди нас. Что же касается охоты на другую дичь, то великое множество ее позволяет избежать запрета, и пусть удача в охоте на серну, оленя, кабана, медведя и горную птицу сопутствует вам, господа. — Ютнер поклонился князю и сел.

Великий князь взглядом поискал кого-то в толпе. Вперед тотчас же выдвинулся капельдинер, и он приказал ему:

— Всем по чарке к ужину. С прибытием!

Ужинали быстро и весело. Чебурнов не отходил от меня и все подмигивал, очень довольный, что его предсказание сбылось.

Постепенно костры потускнели. Фыркали отдохнувшие кони. Все тише становилось на бивуаке. Далеко от нас, где-то на горе за ущельем, раздался печально-зовущий и дерзкий рев оленя. Все прислушались, оживились. Князь высунулся из своего шалаша. Голова его, укрытая вязаной шапочкой с кистью, повернулась на олений зов.

— Слышите, зовет! — произнес он и вздохнул, едва сдерживая желание тотчас мчаться на этот зов.

— Рано они начали в этом году, — сказал Ютнер. — К суровой зиме, ваше высочество.

— Нам-то погода даст поохотиться, как вы думаете? В последний раз, может быть, — отозвался хозяин охоты.

— Это еще неизвестно, в последний ли, — заметил Ютнер.

Тогда еще мало кто знал, что Рада Войска Кубанского, которая в самостийности своей не раз дерзала выступать в защиту собственных интересов даже против лиц императорской фамилии, уже вынесла решение ограничить срок великокняжеской аренды до конца 1909 года. И хотя решение Рады долго оспаривалось, исход событий беспокоил великого князя. Расстаться с таким прекрасным местом ему явно не хотелось. Но и вступать из-за Охоты в конфликт с кубанским казачеством царская фамилия тоже не желала. Именно казачьи полки только что подавили революцию, многие из них и по сю пору все еще «наводили порядок» в городах или охраняли помещичьи усадьбы в селах России. С «оплотом трона» Романовы связывали свое будущее и потому готовы были на многие уступки Войску Кубанскому. Хозяин Охоты понимал это.

Нам позволили отдыхать до утренней зари. Чебурнов тотчас бросил на землю свою бурку, снял пояс, расстегнул ворот рубахи и лег, завернувшись полой широчайшей этой бурки. Вскоре он захрапел. Возле ближних и дальних костров переговаривались, смеялись. У ручья звякали котелками. Лишь близко к полуночи, когда черное небо ярко вызвездилось и на далеких вершинах холодно заблестели ледники, бивуак угомонился. Я лег возле своего коня, примостившись на войлочном потнике, пропахшем крепким лошадиным потом.

Перед тем как уснуть, еще раз глянул в сторону дощатого шалаша, где почивал князь. Перед входом в шалаш горел переносный фонарь, тускло освещая фигуры двух казаков. Они сидели, обняв винтовки. Черные бурки делали их похожими на чугунные изваяния.

Поспать удалось не более трех часов. Предутренний холод разбудил не одного меня. Весь лагерь зашевелился. Из глубокой синевы тающей ночи выплывали темно-синие контуры одной вершины, другой, третьей. На траве, листьях березки, на лапах пихты серебряно и густо лежала обильная роса. Повара молча и сноровисто хлопотали у костров. Казаки, выскочив из-под бурок, подходили к огню погреться, натужно зевали и, оглядываясь на княжеский шалаш, кашляли в кулак.

Наконец проснулись высокие охотники, сели к столу. Мы стоя завтракали у костров. Спешили.

После завтрака тянули жребий — куда и с кем идти. Каждый из гостей в сопровождении двух-трех егерей и казаков с вьючными лошадьми отправлялся в свое урочище или на свою гору, выпавшую по жребию.

Вместе с Семеном Чебурновым я попал к принцу Ольденбургскому. Наш маленький караван тронулся в сторону Мастакана, где, по предположению Чебурнова, находились зубры.

Упитанный, скорый в движениях, с округлым лицом и живыми, хитрыми глазами, принц в своем опушенном мехом кафтане очень напоминал удачливого купца первой гильдии. Но на коне сидел хорошо, даже молодцевато.

— Ты видел зубров? Сам видел? — то и дело спрашивал он егеря.

— Целыми сотнями видел, ваше высочество! — Круглые, нагловатые глаза Семена чисто и честно глядели на принца. Врать он умел, про то вся станица у нас знала. — Целыми стадами ходют отселева на Бомбак и обратно. Опять же где им и быть, как не возля лугов. Мошки на верхотуре меньше, ну и трава… Можете не сумлеваться, найдем и стрелим, пустыми не возвернемся.

Передав лошадей казакам и приказав им идти долиной, мы втроем начали подниматься по заросшему откосу к границе леса и луга. Шли тихо, принц — в середине, чуть приотстав от Чебурнова. Не успели пройти и версты, как Семен сделал знак и присел. На самой опушке леса, где скалы осыпались дресвой и прорывали гущу пихтарника, испуганно переступали с ноги на ногу четыре серны.

— Жераны, ваше высочество, — прошептал охотник. — Бейте первую, а мы ударим по тем двоим. — Он даже вспотел от волнения, так ему хотелось выстрелить.

— Не смей! — Принц строго замотал головой. — Сверни левей. Убьем эту мелочь, а зубров перепугаем. Не за тем вышли.

— Так ведь синица в руках ловчей, чем журавль в небе.

Но принц даже притопнул, рассердившись.

Потом наткнулись на одинокого шписака — прошлогоднего оленя с тонкими рожками — и тоже не тронули. Утомительно долго двигались вдоль заваленного обломками скал крутого склона. Горы как вымерли. Тихо. Солнечно. Свежо. А над величавым Ачижбоком уже закручивались плотные облака. Похоже, там собирался дождь. Он часто идет в горах после полудня.

В бесплодном поиске прошло три или четыре часа.

День стал клониться к вечеру. Небо затянуло, пейзаж вокруг посуровел, настроение у принца упало. Кажется, он уже жалел, что не взял серну. Два или три раза где-то очень далеко ударили из винтовки. Звук этот возбуждал зависть.

Семен все время уходил вперед, принц порядком утомился, полы расстегнутого кафтана на нем намокли и болтались. Изредка Чебурнов оборачивался, лицо его теперь не выглядело таким самоуверенным.