— Она живет с отцом и сыном? — спросила я.

— Нет, отец живет на конце деревни в уединенной ферме.

— А этот Матиас ревнивый?

— Как тигр.

— Без причины?

— Без малейших оснований. Ведь не виновата Натали де Горн, самая порядочная женщина в мире, если в течение уже нескольких месяцев вокруг их дома бродит прекрасный молодой сосед. Но оба де Горна этим приведены в бешенство.

— Как, и отец?

— Прекрасный сосед — последний потомок купивших когда-то замок де Горнов. Вот причина ненависти старика. Жером Вижнал, которого я знаю и люблю, очень красив и очень богат. По словам старого Горна, болтающего об этом в пьяном виде, молодой человек поклялся похитить Натали де Горн. Впрочем, послушайте сами…

Составляя центр группы посетителей, старый барон, которого все угощали и который был пьян, горячо разглагольствовал:

— Он, этот господинчик, только оскандалится! Все его усилия останутся бесплодными. Мы хорошо охраняем нашу детку! Если он подойдет к ней слишком близко — пулю в лоб! Не так ли, Матиас?

Он схватил свою сноху за руку.

— Ты, детка, и сама умеешь защищаться, — со смехом продолжал он, — слышишь? Кавалеров тебе ведь не надо!

Молодая женщина сконфузилась и покраснела до корней волос, а муж ее проворчал:

— Вы бы, отец, лучше держали язык за зубами. Есть вещи, о которых громко не говорят.

— Когда дело идет о нашей чести, я ее защищаю публично, — возразил старик. — Для меня честь де Горнов стоит на первом месте. Я не позволю, чтобы этот парижский ветрогон…

Вдруг он оборвал свою фразу. Кто-то вошел в комнату и, видимо, услышал его слова. Вошедший, одетый в спортивного покроя костюм, с хлыстом в руке, своим энергичным, хотя и несколько суровым лицом с прекрасными глазами производил наилучшее впечатление.

— Жером Вижнал, — шепнула мне кузина.

Молодой человек держался очень свободно. Заметив Натали, он глубоко поклонился ей. Когда же Матиас де Горн сделал шаг ему навстречу, он иронически-презрительно посмотрел на него, как бы спрашивая: «Что дальше?»

Он имел такой вызывающий вид, что и отец и сын схватились за свои ружья. Матиас, видимо, страшно бесился.

Жером, сохраняя полное самообладание перед этой угрозой, спокойно обратился к трактирщику:

— Я хотел повидать дядю Вассера. Но его лавочка закрыта. Отдайте ему, прошу вас, для починки чехол для моего револьвера.

Он передал чехол и затем со смехом добавил:

— Револьвер я оставляю у себя на всякий случай. Береженого Бог бережет!

Затем он вынул из портсигара сигарету, закурил ее и вышел. Через окно было видно, как он вскочил на лошадь и удалился мелкой рысью.

— Проклятье! — выругался старый де Горн, осушая стаканчик коньяку.

Сын заставил его замолчать и сесть. Около них плакала Натали де Горн…

Вот, дорогой друг, и вся история. Как видите, в ней нет ничего интересного и заслуживающего Вашего внимания. Никакой тайны! Здесь Ваше вмешательство было бы совершенно неуместным. Конечно, я желала бы, чтобы эта несчастная молодая женщина, производящая впечатление мученицы, имела бы защиту. Но повторяю, пусть другие сами распутывают свои дела, а мы с Вами останемся в стороне».

Ренин перечитал два раза письмо и сделал вывод:

— Итак, все идет отлично! У нас нет желания продолжать наши приключения, так как мы дошли уже до седьмого и боимся, что я потребую, чтобы мне заплатили, когда мы вместе переживем восьмое приключение. Не хотят, но одновременно и стремятся к этому, делая вид, что не хотят…

Он с удовлетворением потер руки. Это письмо ясно и наглядно свидетельствовало о том влиянии, которое он приобрел на молодую женщину. У нее, видимо, чувство было довольно сложное: она восхищалась им, безгранично верила ему, боялась его и… любила; в последнем он был убежден. В настоящую же минуту женское кокетство и целомудренная стыдливость заставляли ее уклоняться от дальнейшего продолжения их совместных приключений.

В тот же вечер, — следующий день был воскресный, — Ренин сел в поезд.

Рано утром он уже был на месте и узнал, что в направлении усадьбы Колодезь ночью слышали три выстрела.

«Бог любви и случай мне благоприятствуют, — сказал он сам себе, — если возник конфликт между мужем и любовью, я приехал вовремя».

— Три выстрела, господин унтер-офицер! Я сам слышал, — объяснял какой-то крестьянин жандарму в общем зале трактира, куда вошел Ренин.

— Я тоже слышал, — подтвердил один из слуг трактира, — три выстрела… Было, вероятно, двенадцать ночи. Снег, падавший с девяти часов, прекратился… Слышно было ясно…

Подтвердили это свидетельство еще пять человек. К жандармам в это время подошли рабочий и женщина. Они заявили, что находятся в услужении у Матиаса де Горна. По случаю воскресенья они ходили к себе домой, а сейчас не могли попасть в усадьбу.

— Ворота усадьбы, — заявил рабочий, — закрыты. Это впервые. Каждое утро хозяин ровно в шесть часов утра самолично открывает ворота как зимой, так и летом. Сейчас же девятый час. Я звал и не получил никакого ответа. Вот мы и пришли сообщить вам об этом.

— Отчего вы не справились у старика Горна? — спросил жандарм. — Он живет по дороге.

— Это так, но нам не пришло в голову…

— Пойдем туда, — заявил жандармский унтер-офицер. С ним пошли два жандарма, крестьяне и слесарь, которого захватили по пути. Ренин присоединился к ним.

Им пришлось проходить мимо жилища старого де Горна. Это жилище Ренин узнал по описаниям Гортензии.

Старик запрягал свою повозку. Когда ему сообщили обо всем, он расхохотался.

— Три выстрела? Паф… паф… паф?! Но, милые люди, ведь у Матиаса двухстволка!

— А закрытые ворота?

— Спит, значит, сынок мой вот и все! Вчера я с ним распил несколько бутылочек… Ну и заспался он со своей женкой.

Он взобрался на свою повозку и щелкнул кнутом.

— Будьте здоровы! Ваши выстрелы не помешают мне отправиться на базар. У меня телята, которых надо продать. Прощайте.

Отправились в путь.

Ренин подошел к жандармскому унтер-офицеру и представился ему:

— Я друг мадемуазель Эрмелины, живущей в Ронсьере. Еще рано, а потому позвольте мне сопровождать вас. Мадемуазель Эрмелина знает де Горнов, и я хочу ее успокоить. Надеюсь, что ничего не случилось?

— Если что-нибудь произошло, — ответил унтер-офицер, — мы это прочитаем, как в книге… Нам поможет выпавший ночью снег.

Это был молодой малый симпатичной наружности, видимо, способный и понятливый. С самого начала он зарисовал следы шагов Матиаса, которые тот оставил накануне на снегу. Скоро они подошли к усадьбе, и слесарь открыл ворота.

На снежном покрове заметны были лишь следы, оставленные Матиасом. Эти следы указывали своими причудливыми узорами на то, что Матиас был, очевидно, сильно пьян.

В двухстах метрах дальше стояли постройки Колодезя. Парадная дверь дома была открыта.

— Войдем, — сказал унтер-офицер.

На пороге он проговорил:

— Ого! Напрасно старик де Горн не пошел с нами. Здесь произошло настоящее сражение.

Большая зала находилась в беспорядке. Два сломанных стула, опрокинутый стол, разбитая посуда и осколки стекла свидетельствовали о том, что борьба была здесь жаркая. Большие стенные часы, лежащие на полу, показывали 11 часов 12 минут.

Все быстро поднялись наверх. Ни Матиаса, ни его жены там не было. Двери же их общей спальни были выбиты ударами молотка, который нашли под кроватью.

Ренин и унтер-офицер спустились вниз. Из зала в кухню, расположенную сзади, откуда можно было выйти в маленький садик, вел коридорчик. В огороженном садике за кухней был расположен колодец.

От порога кухни до колодца по глубокому снегу тянулся след: казалось, что тут протащили какое-то тело. Около же колодца переплетались многочисленные следы, указывая на то, что борьба здесь продолжалась. Унтер-офицер обнаружил следы обуви Матиаса и другие, элегантные и более тонкие.

Вторые следы вели прямо в сад. В тридцати метрах дальше, вблизи этих следов, нашли браунинг. Один из крестьян заявил, что он похож на револьвер, который два дня тому назад Жером Вижнал показывал в трактире.