Написав роман «Как размножаются ежики», мы не собирались возвращаться к этой теме, если бы не настоятельные просьбы одного московского издательства. Повинуясь им, мы приостановили свой роман этого десятилетия, именуемый «Поросята», и разродились «Корейским вопросом». Годы шли, мы постарели, постарел и наш герой. Теперь он стал пенсионером и от долгого проживания в нашей родной стране изрядно «осоветился». Это не свидетельствует о его падении, в какой-то мере и здесь происходит очередное становление нашего Штирлица. С годами образ его становится все более душевным, объемным и притягательным, на сколько бы лет он ни смотрелся. Мы будем признательны, если читатель не станет искать в этой части подобие нашей первой удачи (или неудачи). Или, более того, отголосок или альтернативу многочисленных продолжений, написанных известными и не известными нам авторами. Мы их все равно не читали. Думается, что у нас получился совершенно другой роман, также как и мы по каким-то причинам стали совершенно другими людьми.

П.Асс, Н.Бегемотов

За окном ходили кругами охранники и часы на Спасской башне Кремля. Все охранники были в милицейской форме и, чтобы не выделяться из толпы, имели хмурые и заспанные лица. Цоканье подкованных каблуков звучало гораздо громче тиканья часов, но внезапно часы встрепенулись и громко пробили полдень.

– Послушай, Сусликов… – молвил развалившийся в мягком кресле Генеральный Секретарь.

Суслов отвернулся от окна.

– Я не Сусликов, Леонид Ильич, я – Суслов, – вежливо, стараясь не обидеть лидера Партии, поправил Суслов.

– Послушай, Суслов, – не обиделся Леонид Ильич, – а как там поживает наш лучший советский разведчик Штирлиц?

– Он на пенсии, Леонид Ильич.

– Как на пенсии? – удивился Брежнев. – И сколько же ему лет?

– Около семидесяти.

– Мне тоже уже давно около семидесяти, а я все еще на своем посту! Если человек нужен Партии, Родине и делу Мира, какое право он имеет уходить на пенсию?

– Вы совершенно правы, дорогой Леонид Ильич!

– Надо найти товарища Штирлица. Для него нашлось новое, чрезвычайно важное задание!

– Будет исполнено, найдем! – подобострастно кивнул Суслов и вышел из кабинета.

А за окном отсвечивали на солнце охранники в милицейской форме и часы на Спасской башне Кремля.

– Максим Максимыч, твой ход! – азартно выкрикнул старик Панкратыч, взмахнув длинными руками.

Все пенсионеры терпеливо уставились на названного в ожидании – какую кость он выложит на стол?

Максим Максимыч Исаев был пожилым крепышом с открытым волевым лицом и бдительными глазами разведчика. Он действительно всю свою жизнь провел в контрразведке, более того, это был лучший разведчик всех времен и народов, человек-легенда. Расскажи об этом его партнерам по домино, они бы только посмеялись и не поверили. Легенда не может сидеть возле дома и курить со стариками на лавочке.

Выйдя на пенсию, Исаев до сих пор чувствовал себя засекреченным агентом. Никто из его приятелей пенсионеров не знал, кто он есть на самом деле. Бытовало мнение, что в годы войны Максим Максимович длительное время был в немецком тылу, поскольку, выпив, говорил исключительно по-немецки. Эта особенность, да еще сдержанный, невозмутимый нрав привели к тому, что соседи прозвали его в шутку «Штирлицем», на что Исаев никак не реагировал, потому что привык.

Штирлиц взъерошил свои еще густые волосы и, грохнув о стол ладонью, хрипло сказал:

– Рыба!

Старики повскакивали с лавочек и стали обсуждать, как не надо было ходить до того, как Штирлиц сделал «рыбу». Штирлиц усмехнулся, встал из-за перекошенного стола, сколоченного под открытым небом из занозистых досок, собрал в карман со стола монетки, потянулся и захотел пива.

– Панкратыч, одолжи рубль до понедельника! С пенсии отдам, гадом буду!

– Извини, Максим Максимыч, – старик Панкратыч развел своими длинными руками, – я на мели.

– Все вы тут на мели, – буркнул Штирлиц, – как пароходы в луже!

Может быть у кого-нибудь здесь и был рубль, но просить его у бережливых стариков было бесполезно, поскольку отдавать долги Штирлиц считал ниже своего достоинства.

Легендарный разведчик взял свой костыль, прислоненный к дереву, и побрел домой, где, как помнится, у него стояло на балконе несколько пустых бутылок.

Лифт, как было заведено в стране развитого социализма, не работал. Штирлиц, болезненно кряхтя, стал подниматься по лестнице на пятый этаж. Проходя мимо почтового ящика, он даже не обернулся. Газет он не выписывал, потому что почту воровали, и не читал, опасаясь испортить зрение мелким шрифтом. Работая в разведке, он и тогда избегал всяческих шифровок и мелкого убористого почерка. А что касается писем, так их никто ему не писал, ибо Штирлиц был круглым сиротой.

Открыв отмычкой дверь своей квартиры, Штирлиц прошел на балкон, где, покопавшись в куче разного хлама, извлек пять пивных бутылок. У одной было отбито горлышко и Штирлиц, с сожалением покачав головой, запустил ею с балкона.

– Вот ведь зараза! – сердито молвил Исаев. – Тут едва на одну бутылку наберется, а мне хочется как минимум пять!

Как Герой Советского Союза, Штирлиц получал персональную пенсию, но и эта пенсия разлеталась в две недели. Ему вспомнилась его молодость, прошедшая в Германии сороковых годов. Денег можно было стрельнуть в Рейхе у любого, все знали Штирлица в лицо и давали не только быстро, но и как бы охотно. Да и «Центр» ежемесячно подбрасывал кругленькие суммы на вербовку агентов. Золотое время! А какое было в Германии пиво!.. Теперь там социализм, и пиво, наверно, тоже социалистическое…

Штирлиц сглотнул старческую слюну, побросал бутылки в авоську и неспешно двинулся в магазин. Бутылки он решил сдать, а на вырученные деньги посетить пивную «Красная шапочка».

Не так давно на город, как кирпич на голову, упала ранняя весна, апрельское небо все еще было затянуло свинцовыми облаками, но на деревьях уже проклевывались острые листочки, подобные зеленым буденовкам.

Штирлиц шел по улице, старательно обходя лужи, но не прохожих. Если кто-нибудь из встречных подворачивался ему под локоть, того Штирлиц с ворчанием толкал прямо в грязь:

– Ну, чего толкаетесь-то? Думаете, раз человек стар, то можно его и с асфальтом сровнять? А я за вас воевал! Кровь свою проливал на чужбине!

На вид Штирлиц вовсе не казался старым, а имел вид пьяного работяги. Возражать такому было опасно – кому охота нарваться на ответный поток матерной брани, а то получить по морде, на что советские работяги большие мастера? Глаза у Штирлица были задумчивыми – такой как даст по голове, очень даже запросто.

Постукивая костылем, русский разведчик вошел в винный магазин, где толпилась неорганизованная толпа галдящих граждан, прорывающихся к прилавку.

Костыль, кстати, у Штирлица был особенный. Его подарил знаменитому советскому агенту сам Никита Сергеевич Хрущев. Палка костыля была выполнена из красного дерева, внутри – полая и залита свинцом, а массивный загнутый набалдашник – из красной меди. Красный цвет очень нравился Штирлицу. Во-первых, красиво и по-пролетарски, во-вторых, не видно крови, если дать кому-нибудь по голове.

Не обращая внимания на очередь, словно он шел по пустынному пляжу, Штирлиц пробился к продавщице и уверенно выставил на прилавок свои бутылки.

– Куда без очереди? – препротивным голосом заорал на него здоровенный и красномордый детина с пудовыми кулаками. – В репу захотел, старикан?

– Это вы мне? – язвительно поинтересовался Штирлиц, становясь к нему в пол-оборота.

– Тебе, старый козел!

Штирлиц ядовито ухмыльнулся, давно уже на него так не нарывались.