- Мисс, - ответил он, снова слегка кивая.

Двигаясь очень медленно и сохраняя левую руку совершенно неподвижной, он расстегнул и снял с нее наручь, тот также упал на пол.

- Благодарю вас, капитан, - сказала Гвендолин. - Отойдите, пожалуйста.

Истербрук взглянул на мать, молча развел руки и отступил от своего оружия на несколько шагов.

- Нет! - Воскликнула мать. - Нет.

Она сделала три быстрых шага по направлению к безумно дорогой двери, изготовленной из древесины, добытой в смертельно опасных, туманных лесах поверхности, и окованной латунью. Она повернула ключ несколько раз, закрывая дверь, и вынула его из скважины. Затем вернулась на свое место и произнесла, вздернув подбородок:

- Ты подчинишься мне, дитя.

- Честное слово, мама, - ответила Гвендолин, - если мы продолжим в том же духе, то разоримся на ремонте.

Наруч Гвендолин снова взвыл, и часть двери превратилась в щепки и обломки латуни. Оставшаяся часть сорвалась с петель и вылетела в коридор, перевернувшись несколько раз, прежде чем упасть.

Гвендолин подняла руку до уровня лица и спокойно направилась к двери. Охранники позади нее начали стонать, приходя в себя, и Гвендолин испытала облегчение: она не хотела причинять им серьезный вред. Бенедикт предупреждал ее о том, что, нанося удары в голову, нельзя быть уверенным в последствиях.

- Нет, - прошептала мать, когда она проходила мимо. - Гвендолин, нет. Так нельзя. Ты не осознаешь, с какими ужасами можешь столкнуться.

Она часто дышала и...

Создатели милосердные!

Мама плакала.

Гвендолин помедлила и остановилась.

- Гвендолин, - прошептала мать. - Пожалуйста. Ты моё единственное дитя.

- Кто же еще тогда будет представлять честь Ланкастеров на службе?

Гвендолин взглянула матери в лицо. Слезы проложили ровные дорожки по тонкому слою пыли.

- Пожалуйста, не уходи, - прошептала мать.

Гвендолин колебалась. Конечно, у нее были амбиции и знаменитая ланкастерская выдержка, но, как и у матери, у нее было сердце. Слезы... слезы были неожиданностью. До этого она видела мать плачущей лишь однажды - когда она смеялась до слез.

Возможно, стоило подумать над тем, что именно подтолкнуло ее к решению поступить на службу. Но на разговоры уже не было времени. Зачисление в гвардию было назначено на это утро.

Она встретилась с матерью глазами и заговорила так мягко, как только могла. Плакать было нельзя. Просто нельзя. И не важно, как сильно ей этого хотелось.

- Я очень тебя люблю, - тихо произнесла она.

Гвендолин Маргарет Элизабет Ланкастер вышла через выбитую дверь и покинула дом.

Леди Ланкастер проводила дочь взглядом, не скрывая слез. Она дождалась звука хлопнувшей входной двери и обратилась к Истербруку.

- Вы в порядке, капитан?

- Немного удивлен, пожалуй, но в целом в порядке, - ответил он. - Парни?

- Леди Гвен, - произнес один из стражников, касаясь щеки и морщась, - здорово дерется.

- Вы не выказали оппоненту достаточного уважения, - сказал Истербрук веселясь. - Идите позавтракайте. Мы поработаем над бросками этим утром.

Мужчины побрели прочь, выглядя довольно смущенными, и Истербрук наблюдал за ними явно довольный. Затем он остановился и прищурившись поглядел на леди Ланкастер.

- Миледи... вы плачете?

- Конечно, я плачу, - ответила она, и голос поднялся от гордости. - Вы это видели? Она дала отпор вам троим.

- Четверым, - мягко поправил её Истербрук.

- У Гвендолин никогда не было проблем с тем, чтобы противостоять мне, - сказала она с иронией.

Истербрук хмыкнул.

- Всё равно не вижу смысла устраивать такую драму.

- Я знаю свою дочь, - ответила она. - И знаю, что единственный способ быть уверенной в том, что она поступит так, как мне нужно, - запретить ей это.

- Напоминает мне кое-кого, кто настаивал на поступлении на службу, миледи, - произнес Истербрук. - Дайте-ка припомнить...

- Как вам хорошо известно, в то время я была молода и упряма. Но когда я уходила, все было не так.

- Разумеется нет, - сказал Истербрук. - Насколько я помню, миледи, вы разнесли в щепки три двери на своем пути, а не одну.

Леди Ланкастер посмотрела на капитана и хмыкнула.

- Честно говоря, Истербрук. Я более чем уверена, что вы преувеличиваете.

- И полдюжины статуй.

- Они были безвкусными копиями.

- И десятифутовый кусок каменной стены.

- Мама стояла в дверях. Как еще мне было уйти?

- Да, миледи, - серьезно сказал Истербрук. - Спасибо, что поправили меня. Теперь я вижу, что нет ничего общего.

- Я надеялась, что ты поймешь, - сказала она. - У тебя есть здравый смысл.

- Да, миледи. Но... - Истербрук нахмурился. - Я осознаю, что вы вынудили ее поступить на службу. Но все еще не понимаю зачем.

Какое-то время леди Ланкастер молча смотрела на него. Истербрук был преданным солдатом, бесценным защитником, вечным другом и союзником, но его кошачьи глаза всегда были сфокусированы на том, что его окружало. Попроси она его закрыть глаза и назвать точное расположение всех предметов в комнате, он, без сомнения, сделал бы это. Но где они находились до недавнего ремонта или как они должны располагаться теперь, когда центральная статуя разрушена, он сказать уже не смог бы.

- В Шпилях что-то происходит, - тихо сказала она. - Возникают знаки и знамения. По меньшей мере четыре отряда аэронавтов сообщили о том, что видели Архангела, и я могу поручиться за то, что это не сон и не пьяный бред. Шпиль Авроры отозвал своего посла из Шпиля Альбиона, и наши отряды уже вступают в мелкие стычки. В нижних хабблах становится все опаснее и...

Истербрук наклонил голову.

- Миледи?

- Кристаллы... ведут себя странно.

Истербрук скептически поднял бровь.

Леди Ланкстер покачала головой.

- Я не знаю, как еще это объяснить.

Но я работала с ними с тех пор как была маленькой девочкой, и... что-то не так.

Она вздохнула и повернулась к разрушенной двери.

- Впереди темные вемена, старый друг. Такое противостояние, которого мы не видели со времен разрушения мира. Моя дочь должна увидеть это своими глазами, узнать о тех, кто будет сражаться против этого, чтобы понимать, что поставлено на карту. Она сделает это на его службе так, как не сможет больше нигде.

- Противостояние, - произнес Истербрук. - Противостояние уже кажется чем-то вроде прислуги у леди Гвен.

Леди Ланкастер посмотрела на разрушенную дверь и оседающую пыль, все еще кружащуюся после прохода её дочери.

- Да, - тихо сказала она. - Господь, Архангелы и Милосердные создатели, прошу вас. Пожалуйста, приглядывайте за моим ребенком.