– Я не мог позволить себе хрусталь, а свечи были бы просто легкомыслием.

Алисия была задета. Она наклонилась и задула свечу, которую только что зажгла. Фитилек задымил.

– Так лучше?

– Ты не обязана была это делать.

– Это то, чего ты хотел. Ты наказываешь меня сейчас и будешь наказывать при каждой возможности. Ты каждый раз будешь пытаться задеть меня тем, как тяжело тебе было в детстве и как богато жили мы… Знаешь почему отец не смог выдать меня за настоящего грека? – Алисия поймала на себе его удивленный взгляд. Она быстро продолжила, наполняясь холодом и пустотой: – Ты думаешь, что ты полноправный хозяин, но у меня для тебя новости. Тебя купили, Кристос. Тебя купили, потому что тебя можно было купить. Ни один уважающий себя грек не взял бы меня в жены. Уважающий себя грек скорее лишился бы глаз, чем посмотрел бы в мою сторону. Но ты, жаждущий кораблей, денег и власти, заключил сделку с моим отцом.

– У меня есть несколько вопросов.

– Я думаю, – она дрожала от гнева, – ты, Кристос, как и мой отец, очень веришь в свою судьбу.

Он ничего не сказал, его спина была абсолютно прямая, темные глаза сузились, ресницы опустились.

– Но я устала оттого, что ты, как и мой отец, пытаешься решить за меня, кто я, что я буду делать, о чем мне думать. Двадцать пять лет мужчины постоянно принимали за меня решения, и больше я с этим мириться не собираюсь.

– Ты вынуждаешь меня стать монстром.

– А разве ты еще не монстр? Во всяком случае, мой отец всегда был монстром. Он не умел любить, не умел прощать. Скажи, чем ты от него отличаешься?

Кристос ничего не сказал, но его напряженное тело, весь его вид заставили ее опасаться, как бы он не поднял на нее руку, не решил наказать ее, как это обычно делал отец. Но он не двигался. Не шевельнул даже пальцем.

Неожиданно ее гнев улетучился, и она почувствовала себя жутко несчастной. Она не знала, почему сорвалась и чего хотела добиться.

Это не лучший путь к его сердцу. И к его уважению.

Глотая слезы, она убежала к себе в комнату.

Не в силах успокоиться, Алисия начала распаковывать чемоданы, которые не успела распоко-вать миссис Эвери. Она все еще развешивала вещи, когда Кристос открыл дверь в спальню.

Она чувствовала, что он стоит в дверях, чувствовала, что он смотрит на нее, но молчала и даже не повернулась.

Глаза щипало, и она часто моргала, пытаясь сконцентрироваться на том, что делала.

Она наговорила ему кучу гадостей, обзывала его бог знает как, а ведь он не заслужил этого, не все заслужил, во всяком случае. Она разозлилась на него, потому что ожидала от него сопротивления, но борьба не сблизит их, а только оттолкнет друг от друга.

– Я разложил еду по тарелкам, – тихо сказал он.

В горле встал ком.

– Я правда не голодная.

– Тебе нужно поесть. Пойдем, – сказал он, протягивая ей руку, – не выбрасывать же стряпню миссис Эвери.

Она не могла перечить ему, у нее просто не было на это сил. Она хотела есть, устала. Смена климата и часовых поясов давала себе знать, не говоря уже о постоянных конфликтах.

В гостиной на столе весело горели свечи, электрические светильники с красивыми хрустально-серебряными плафонами темнели в углу. Комната была освещена бледно-желтым светом. На тарелках лежал жареный цыпленок с картошкой, который был заботливо приготовлен миссис Эвери.

Они ели в тишине. Погруженные в свои мысли, старательно избегали разговора. Наконец Кристос отодвинул тарелку. – Пятнадцать лет назад я сделал выбор, – тихо сказал он, не глядя на нее и сосредоточенно изучая свою тарелку. – Это был очень трудный выбор.

Алисия посмотрела поверх темного стола на его губы, не в силах встретиться с ним взглядом.

Он переделал ее. Он заставлял ее желать то, от чего она отказалась много лет назад.

– Мне нужно было выбирать между школой и спортом. И я выбрал атлетическую школу в Йеле.

– Бейсбол, – пробормотала она. Он кивнул:

– Мне нравилась эта игра, нравилось просто смотреть на игроков, сидя на траве, нравилось быть самому частью команды. Но я был не лучшим игроком. Мне необходимо было усиленно тренироваться, но я боялся рисковать. – Он взял бокал с вином, отпил глоток и поставил бокал на место. – Я знал, что, если не оставлю игру, мои родители не справятся без моей помощи, знал, что тогда моя мать всю жизнь будет мыть чужие туалеты. Я не мог допустить это. Я был горд и не мог допустить это. Моя семья уже столько выстрадала. Я хотел для них лучшей доли, лучшей доли для нас всех.

– И ты выбрал бизнес.

– Я выбрал твоего отца, – мягко поправил он, – каждое мое решение, каждый новый контракт, каждая подпись – все это приближало меня к тому дню, когда я смогу отомстить ему.

– Ты так его ненавидел?

– Я ненавидел то, что он сделал с моим отцом. Как видишь, я тяжело прощаю.

– Ты не показался мне жестоким.

– Я не всегда был таким.

Неужели раньше Кристос был другим, неужели совсем молодой Кристос желал меньшего и мечтал о меньшем?

– Ты мне понравился бы тогда, наверное. Он поднял голову и посмотрел на нее из-под нахмуренных бровей. Его скулы и подбородок опять были напряжены и выступали, хотя он смотрел на нее, она знала, что на самом деле он смотрит внутрь и видит не ее, а себя, и его выражение лица не давало ей покоя.

– Может быть, – глухим, отстраненным голосом произнес он. – Может быть.

Она встала и хотела подойти к нему, но на полпути поняла, что он не хочет ее, что она не нужна ему. Не сейчас.

Повернувшись, она посмотрела на тарелку, на хлебницу, сдвинула нож на середину стола.

– Есть еще одна вещь, – медленно произнес он.

Она посмотрела на него через плечо, ожидая, что последует далее. Он улыбнулся, но улыбка не согрела его глаза.

– Я был обручен в этом году. До того, как женился на тебе.

Она замерла, пытаясь понять, не ослышалась ли.

– Обручен с кем?

– С местной девушкой.

– С кем-то из такой же семьи, как твоя? Он кивнул:

– Моя мать устроила это.

Она переваривала то, что услышала.

– Твоя мать?

Он посмотрел в ее глаза:

– Да. И семья девушки была в восторге от предстоящей свадьбы.

– Я представляю себе. – Действительно, Кристос Патере, американец греческого происхождения, блестящий бизнесмен, сделавший головокружительную карьеру, женится на простой греческой девушке-эмигрантке. Это блестящая партия. Даже боги бы улыбнулись. – Ты любил ее? – прошептала она, ненавидя себя за ту боль, которая переполняла ее. Какая ей разница? Почему ее это волнует?

– Я любил се за доброту и мягкость.

– И она хотела детей.

– Она мечтала о большой семье.

Алисия почувствовала жестокую ревность. Она даже не знала эту другую женщину, но понимала, что сходит с ума от ревности. Женщина, за которой ухаживал Кристос…

Ей нужно было знать больше.

– И что же произошло потом?

– Черные брови Кристоса сошлись, когда он нахмурился.

– Я разорвал помолвку несколько месяцев назад, поняв, что она не для меня.

– Что же изменило твое решение?

– Твой отец.

Алисия не знала, швырнула ли она тарелки на пол или они просто упали. Во всяком случае, тарелки покатились по полу, вилки зазвенели. Она с трудом поняла, что ничего не разбилось. Удачно.

Она наклонилась, чтобы собрать тарелки, но пальцы не слушались ее.

Перед ее глазами был отец – с ручкой в руке, пишет что-то на бумаге, обещает Кристосу корабли, силу, власть.

Она сделала глубокий вдох, пытаясь удержать слезы, набежавшие на глаза, и слепо уставилась на посуду на полу, не в силах ни видеть, ни думать.

Отец выписывает чек, Кристос берет его. Сделка, женитьба, бизнес. Не по любви, а из-за денег. Ради мести.

Кристос отодвинул стул, встал и попытался взять ее за руку. Она шарахнулась от него: его прикосновение обожгло ей кожу.

Если бы она была девушкой из бедной семьи эмигрантов, обрученной с Кристосом! Выбранная по желанию, по симпатии, по любви!