Слепую женщину усадили в кресло под слепящий свет прожектора. Но она не видела света, глаза ее не моргали.

— Готова ли ты, бедная сестра моя? — торжественно спросил проповедник.

— Да, я готова, — срывающимся голосом ответила женщина, вцепившись в подлокотники кресла.

— Тверда ли твоя вера?

— Да, тверда. Я верю, верю! — исступленно, как заклинание, несколько раз повторила женщина.

Пауза. Звенящая тишина…

— Спи! — вдруг властно приказал проповедник. И женщина окаменела.

Луч света, падавший на нее, начал медленно меркнуть. Вот уже лицо женщины едва различимо…

— Сейчас ты прозреешь, сестра моя, — негромко и певуче начал говорить проповедник. — Я буду считать до пяти, и когда я скажу «пять», всемогущие космические силы старших братьев вернут тебе зрение. Ты снова все будешь видеть. Я считаю. Раз… Два…

Он считал медленно, размеренно, монотонно, и напряжение в зале все нарастало.

— Три… Четыре… Какая длинная пауза!

— Пять! Проснись! Ты видишь!

Женщина вскочила, закрыла ладонями глаза, тут же снова открыла их и неистово закричала:

— Я вижу! Вижу! Господи, я вижу!

Слепящая вспышка заставила меня вздрогнуть и зажмуриться. Я не сразу поняла, что это какой-то предприимчивый фоторепортер постарался запечатлеть торжественную сцену. Он сделал еще два снимка, а проповедник старательно позировал, стоя рядом с прозревшей женщиной.

Потом ее подхватили под руки и увели, почти потерявшую сознание.

Трудно передать, что творилось в зале. Истерические всхлипывания, молитвенные возгласы. А тут еще снова «загробные голоса» грянули ликующе хором, переливчато зазвонили словно стеклянные колокольчики, опять полилась электронно-космическая музыка. Перекрывая ее зычным голосом, проповедник выкрикнул, простирая перед собой длинные руки:

— Поклонимся космическому пламени!

И вдруг у его ног словно разверзлась огненная бездна! Откуда-то из-под пола вырвались косматые языки огня. Их становилось все больше. Пламя было настоящим. Люди с испуганными вскриками отшатывались и пятились подальше от обжигающего жара.

В полу открылась яма, доверху наполненная раскаленными углями. «Космический» проповедник несколько минут стоял недвижимо, демонически сложив руки на груди и любуясь огнем. Потом взмахнул руками, словно готовящаяся взлететь серебристо-багровая птица, и крикнул:

— Поклонимся космическому пламени, братья и сестры!

Он быстро подошел к огню, склонился над ним в низком поклоне и вдруг, набрав полные пригоршни пылающих углей, погрузил в них лицо, будто совершая некое «огненное омовение», а затем подбросил угли высоко кверху! Огненные полосы прочертили воздух.

Не успела я опомниться, как проповедник будто ни в чем не бывало вернулся на свое место. А к огненной яме неторопливо и торжественно подошла Гретхен в белом платье. Теперь стало видно, что она босая.

Под ликующее пение «космических голосов» девушка спокойно ступила босыми ногами на раскаленные угли и так же неторопливо, величаво пошла по ним.

Я вскрикнула, ожидая, что сейчас вспыхнет ее легкое платье и девушка превратится в живой пылающий факел.

Крики ужаса раздавались и в других концах зала.

Но ничего не произошло.

Платье почему-то не вспыхнуло. Девушка с отрешенным видом лунатички прошла по всей дорожке из раскаленных углей, и ноги ее остались, видимо, целы и невредимы!

— Не могу, извините, — проговорил вдруг рядом со мной доктор Жакоб и начал быстро раздеваться.

Он снял ботинки и носки, стащил поспешно брюки и сунул их мне:

— Держите.

А сам, оставшись в одной рубашке и плавках, подозрительно похожих на ту набедренную повязку, в какой он выступал на сцене «Лолиты», легко вскочил на низенькие перила, ограждающие нашу ложу, и крикнул:

— Уважаемые зрители, минуточку внимания!

Все повернулись к нему.

— Я — атеист и не верю ни в бога, ни в загробные голоса. Но я тоже могу творить подобные чудеса, они доступны каждому нормальному человеку.

Он спрыгнул в зал, прошел сквозь поспешно расступающуюся толпу к огненной дорожке и вступил на нее. Стоя в огне, Жакоб набрал полные горсти раскаленных углей, покачал головой и, сказав громко: «Жалко, уже остыли», — старательно сдул с них серый пепел.

Угли запылали ярче, и Жакоб начал растирать ими ноги, словно обыкновенной массажной губкой!

— Как видите, не обязательно быть святым! — весело воскликнул он, показывая всем пылающие на его ладонях угли.

Потом Жакоб вдруг начал приплясывать на углях. Искры снопом вылетали из-под его босых ног.

Фоторепортер, конечно, не упустил момента. Вспышки блица торопливо засверкали одна за другой.

Проповедник и девушка поспешили исчезнуть.

Жакоб выскочил из костра и, шутливо отбиваясь от наседавших истеричных старух, пытавшихся ударить его кто зонтиком, а кто просто сухоньким кулачком, вскочил на перильца и, тяжело переводя дыхание, оказался опять рядом со мной.

— Бежим! — по-мальчишески выпалил он, поспешно натягивая брюки.

Ботинки он надевать не стал. Взял их в одну руку, меня подхватил другой, и мы, скатившись по истертой каменной лестнице, выскочили во двор, потом через ворота, у которых, к счастью, уже не было никакого стража, и очутились на улице.

Из дверей «космического храма» выбегали ошеломленные «братья» и «сестры». Помахав им рукой, Жакоб со смехом потащил меня за собой.

— Что вы сделали! Боже мой, я чуть не умерла от страха! Как ваши ноги?

— Превосходно, — засмеялся Жакоб.

— Не может быть! Надо немедленно ехать в больницу.

— Зачем?

— Чтобы приняли меры. Ваши ноги наверняка обожжены!

— Ни капельки, можете убедиться. Надо, кстати, обуться. — Он присел на скамейку и, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих, начал обуваться. — Я не впервой проделываю этот номер. И мои ноги уже несколько раз специально осматривали после такого хождения медики, проверяли, не пользуюсь ли я какой-нибудь охраняющей от ожогов мазью. Их заключения я могу вам предъявить, когда снова навестите меня. Даже с печатями.

Мой страх постепенно переходил в восхищение. Мы сели в машину, никто нас не преследовал.

Тронулись, но Жакоб вдруг тут же так резко затормозил, что я ткнулась в стекло и тревожно спросила:

— В чем дело? — и начала оглядываться.

— Не бойтесь, за нами никто не гонится, — засмеялся Жакоб. — Знаете, наверное, старый анекдот о медлительности жителей Берна?

— Какой именно? Их много ходит.

— Как бернец участвовал в состязании парашютистов? Надо было раскрывать парашюты на счете «три». Все так и сделали, а он разбился — почему-то не открыл парашют. Когда врачи склонились над пострадавшим, парашютист из Берна еще успел вздохнуть и сказать: «Два…»

— Веселенький анекдот, — сказала я, но невольно рассмеялась.

— Так что погоня нам не грозит. Просто я увидел этот уютный ресторанчик и сразу вспомнил, что мы не обедали. Он вас устроит?

— Ничего, кажется, неплохое местечко. Во всяком случае, тихое.

— Тогда давайте перекусим перед обратной дорогой.

Мы сели за столик, над которым висела скверная копия «Грозы на Гандеке», спросили, что могут побыстрее подать, и заказали паштет из гусиной печенки, трюфели и бутылку красного нойенбургского. Я сразу почувствовала, что проголодалась.

— Вы и вправду не пользуетесь никакими таинственными снадобьями? — недоверчиво спросила я, торопя взглядом хмурого официанта, который не спешил на кухню, а зачем-то начал возиться со старинным музыкальным ящиком.

— Нет. Ловкость рук, вернее, ног — и никакого обмана. Чистый номер.

— Но как это вам удается? Еще пепел нарочно сдували, фу… Вы невозможный человек!

— Пепел я сдувал нарочно. Так сказать, из чисто технических побуждений. По очищенным углям ходить проще — меньше опасность ожога.

— Очередной парадокс?

— Нет, просто научный факт. Такие фокусы широко распространены в Азии и Африке. Я давно ими интересуюсь и решил непременно украсить свои «лекции с фокусами» подобным номером. Как вы считаете? И эффектно…