— И ваше тело принадлежит, мне.

В душе Райны шевельнулось что-то совершенно непохожее на страх, и она, пытаясь заглушить незнакомое, непонятное чувство, возразила:

— Я не буду с вами спать.

— Я и не утверждал, что вы будете это делать. — Он отвел руку от ее груди.

— Я не понимаю.

— Позже поймете, а сейчас нам пора идти. Или вы будете продолжать сопротивляться?

«Он, видно, думает, что я пойду с ним по доброй воле».

— Обязательно.

Максен насмешливо поднял бровь:

— Что ж, вы сами выбрали такую участь.

С этими словами он размотал веревку вокруг пояса, поднял ее руку и ловко стянул узел на запястьях.

— Пошли! — приказал он, крепко держа конец веревки. — Вас ждет темница.

Девушка лежала не двигаясь.

— Вы не напугаете меня, — проговорила она, прекрасно понимая, как далеки ее слова от истины.

Пендери нахмурился:

— Нет, уже напугал, и это хорошо, очень хорошо.

Норманн с силой потянул за веревку, которая врезалась в плоть, истерзанную и без того. Да, из двух зол ей досталось большее: вместо Доры — Максен. Райна готова была заплакать от отчаяния. Что толку лежать? Все равно безжалостный рыцарь потянет ее за собой или перебросит через плечо и понесет. Девушка с трудом встала на колени, поднялась на ноги.

— О, все лучше и лучше, — одобрительно отозвался монах.

— Вы так думаете? Не будьте так самоуверенны, Максен Пендери, ведь Эндердесвольд пока еще угрожает вам, а он принадлежит Эдвину.

Монах подтянул веревку, приблизил к себе непокорную:

— Для вас я милорд, или вы уже забыли?

Нет, она не забыла его приход в темницу и никогда не забудет. Вскинув голову, Райна взглянула ему в лицо:

— Нет, это вы забыли. Я уже говорила, что не считаю вас своим господином и никогда не буду называть милордом.

— Будете!

— Никогда!

Рыцарь презрительно скривил губы:

— Клянусь, что к утру вы станете обращаться ко мне как положено.

— Если вы хотите добраться до замка живым, Максен, — глядя на его окровавленную рубашку и раздельно произнося каждое слово, сказала Райна, — то идемте не мешкая.

Любопытные зеваки, дозорные на башне, рыцари на смотровой площадке, раскрыв от удивления рты, смотрели во все глаза, как их лорд ведет на веревке пленницу. Райна шла, упираясь взглядом в Максена и высоко подняв голову. Пусть зеваки не думают, что она покорилась. Обычно пленники закрывают свое лицо. Ей было тяжко, страшно, но она призвала на помощь свой гнев, свою ненависть.

Проходя через ворота, девушка напомнила себе о смерти отца и братьев, погибших при Гастингсе, мучительную кончину матери, заживо сгоревшей в сарае, подожженном норманнами. Дрожа от гнева, смешанного с болью, она вспомнила свои блуждания по лесу, когда норманны гнались за нею по пятам. «Помни о наказании, назначенном тебе Максеном, о злобе норманнов, которые ненавидят саксов, помни!» — твердила она себе.

Войдя во внутренний двор замка, девушка столкнулась с ненавистным ей сэром Анселем. Один взгляд в его глаза, сверкавшие торжеством, одна его жестокая улыбка мгновенно лишили ее решимости. Райна не забыла, как он избивал ее, оставляя на теле синяки, как осыпал бранными словами и проклятиями. Вот и теперь, отделившись от группы рыцарей, Ансель с надменным взглядом встал на пути пленницы. Ей тоже пришлось остановиться. Она сморщилась от боли, потому что веревка, натянувшись, врезалась в запястья.

— Саксонская шлюха! — гаркнул он на весь двор.

Она, возмущенная, смотрела на него. «Саксонская шлюха, норманнская шлюха…» Ее все время бичуют за грехи, которых она не совершила. Никакая она не шлюха! Да, она из саксонского племени, но (вопреки всем и всяческим слухам) остается девственницей. Обладавший завидным ростом Ансель загородил Максена, но чутье подсказывало Райне, что монах сверлит взглядом спину жестокого Рожера, и тут она сделала то, что намеревалась, — крикнула ему оскорбление по-саксонски. «Трус» — это и еще несколько саксонских слов были знакомы сэру Анселю. В битве при Гастингсе саксы кричали это слово в лицо своим врагам. Так называла Анселя и Райна, когда он приходил к ней в темницу. Зная, что за это она схлопочет затрещину, Райна приготовилась к удару. Рожер занес уже было руку, но Максен перехватил ее и отвел за спину рыцаря:

— Не смей!

Ансель, покраснев, цедил сквозь зубы срамные слова, но ослушаться своего суверена у него не хватило духу. С лицом, искаженным яростью, он вернулся к толпившимся рыцарям. Слава Богу, что удалось избежать оплеухи. Но радости от этого мало. Ведь все равно кто-то будет ее избивать — не Ансель, не Максен, так другой. И все-таки… неужели в нем осталась капля человечности? А может, он просто бережет ее, чтобы самому напиваться ее мучениями?

— Готовьтесь! — приказал Пендери рыцарям. — Мы выезжаем через час.

Легко было догадаться, что он хочет застать врасплох Эдвина и его сподвижников. Она добрый час молилась, чтобы этого не случилось, чтобы ранение помешало Максену свершить возмездие, отсрочило его час. Тщетно!

— Ради Бога! — выдохнула девушка. — Не надо.

Рыцарь испытующе посмотрел на нее и отвел глаза. И почему ей пришла в голову мысль о капле человечности в нем? Нет в нем милосердия, не будет и пощады — и все в ней замерло от ужаса.

Намотав веревку на руку, Максен стиснул ее локоть и подтолкнул к башне. В Райне все сжалось в комок. Запрокинув голову, она посмотрела на сооружение из серого камня. Башня предназначалась для охраны входа в замок. Но в ней было несколько крохотных каморок для именитых узников. Вряд ли Максен станет держать ее здесь. Скорее всего ее кинут в темницу, уже знакомую ей. Да и Пендери старшему там удобней тешить свои мстительные чувства.

— Максен! — раздался голос.

Тот повернулся на крик, а за ним покорно повернулась и Райна: к ним приближался, хромая, Кристоф. Впервые она подумала о том, что Пендери-младший, должно быть, играет не последнюю роль в замыслах Максена: ведь это он уговорил ее бежать из замка! Правда, она точно не знает, сделал он это преднамеренно или стал слепым орудием в руках брата. Взгляд Кристофа был умоляющим — он просил верить в его невиновность. Но так ли это? Райна опустила глаза.

— В чем дело, Кристоф? — спросил его старший брат.

— Ты ранен, — нахмурился юноша, глядя на окровавленную рубашку, — возможно, я…

— Но ты пришел, наверно, не для того, чтобы обсуждать мое ранение?

Кристоф нервно чертил носком сапога по земле:

— Нет, но… но если ты не возражаешь, я хотел бы поговорить с леди Райной с глазу на глаз.

— Она узница, а не леди, — вспылил Максен, — лучше возвращайся к своим книгам и не трать на нее драгоценное время.

— Но…

— Я все сказал!

Возмутившись, Райна вмешалась:

— Он не ребенок, и нельзя с ним так разговаривать.

— Не ребенок, — повторил норманн, — а кто? Мужчина?

— Пока нет, но скоро им станет. И не нужно его унижать!

Пендери-старший хотел было возразить, но решил, что бессмысленно пускаться в споры, и повернулся к башне. Лестница была узкой, и пленница шла следом за рыцарем, стараясь не отставать, чтобы не упасть. Наконец последняя ступенька! Максен отворил дверь и втолкнул девушку в каморку:

— Ваша тюрьма.

Стоя посреди каморки, она подумала, что здесь есть место и для подстилки, и для деревянной лохани, в которой можно помыться. Все-таки тут лучше, чем в ее прежней темнице. Она посмотрела на Максена и уловила в его глазах выражение боли и усталости, которое он, видимо, умело скрывал на людях. Ранение у него было серьезное, и любой другой человек не выдержал бы и слег. Райна испытывала к нему сострадание, но не хотела, чтобы он об этом догадался.

— Почему же не в темницу? — спросила она.

Дьявольская усмешка скользнула по его лицу. Он кивнул в сторону окна:

— В темнице нет окна.

— А для чего мне окно?

— Не хочу, чтобы вы пропустили рассвет. Вы знаете, это впечатляющее зрелище, когда небо не затянуто английскими тучами.