Поднимаясь назад по той же авеню, только уже по другой стороне, Агния поняла, почему так странно назвали этот проспект, и даже станция метро тоже называлась «Гоблин». Но все это — не в честь героев нынешних фэнтэзи, а в честь гобеленов. Оказывается, в прошлые века здесь была знаменитая гобеленовая мануфактура, а теперь работал музей. И Агния вспомнила, что в «Экскурсиях по Парижу» Борис Лосев рассказывал об этой мануфактуре, а также о том, что русский царь Петр Первый однажды заглянул сюда и застрял на весь день — так увлекся производством гобеленов.

Сумерки сгустились, когда она подошла к своей гостинице. И только теперь, пройдя стеклянные двери, Агния как следует рассмотрела ее внутреннее убранство. Собственно, рассматривать было почти нечего, разве что цвет стен, лестницы, лампы в потолке и букетики искусственных цветов в нескольких углах, но во всем были вкус и уют.

Однако уже через час-полтора, когда, сделав несколько деловых звонков, она с удовольствием вытянулась на широченной тахте, сквозь тонкие стены до нее донеслись признаки бурной жизни — со всех сторон слышались постанывания и невнятное бормотание на разных языках.

А утром за ней в гостиницу зашел сам Борис Лосев — единственный живой писатель, которого она знала в детстве. Ей было тогда лет двенадцать—четырнадцать, а Дмитрий, младший братишка, и вовсе только поступил в школу. Борис Михайлович, друг их родителей, приезжал то из Москвы, то из Парижа, и его в их доме ждали с волнением. Он уже тогда был известным писателем, автором знаменитой книги об Альберте Швейцере и другой — диссидентской, которую сразу изъяли из библиотек, хотя в ней рассказывалось всего-навсего о маршрутах по Руси Ярославской. Он всегда приезжал к ним с подарками, а в рассказах его мелькали знаменитые фамилии — от Набокова и Виктора Некрасова до Солженицына: со всеми он был знаком или знал их родственников, близких друзей. Боже мой! А за окнами стояло тогда совсем другое тысячелетие, и в России говорить об этих людях можно было лишь на собственной кухне, вполголоса. Писатель Борис Лосев со всеми с ними где-то прогуливался, разговаривал, распивал чаи. Агния занимала в комнате во время его рассказов самое незаметное место, и никто бы не догадывался, что она ловит, запоминает, а потом еще долго переживает каждое его слово, каждую шутку.

И вот теперь он, автор многих книг о Париже и русской эмиграции, а также постоянный ведущий радио- и телепередач «Гуляем по Парижу», поднялся по узкой гостиничной лесенке и зашел за ней в номер, чтобы пойти гулять по городу ее мечты!

— Куда пойдем? — шутливо изобразила она джингл радио «Эхо Москвы», когда они вышли на улицу.

— Сначала на «Радио Франс», Умница. — Так он называл ее с детства. — Познакомлю тебя с Антоном Шолоховым. А потом перейдем Сену — и к Эйфелевой башне. Напомни по дороге сфотографировать тебя у памятника Жанне д'Арк. Оттуда к Нотр-Дам.

— С самим Шолоховым?! Художником? — удивилась Агния. Однажды она получила задание взять у него интервью. Художник приехал тогда в Петербург, жил на квартире у какого-то знакомого и встречаться с журналистами не пожелал. А теперь это получалось как бы само собой, без всякого задания. Правда, и без информационного повода. Но повод при желании найти можно всегда.

— Зачем-то ему понадобилась пресс-конференция, — объяснил Борис Лосев. — Я и сам этому удивился, когда он мне позвонил. Несколько месяцев от всех прятался, жил в какой-то деревне на берегу моря, то ли в Тунисе, то ли в Алжире, а теперь вдруг срочно зовет журналистов. Ты как, не против взять у него интервью?

— С воодушевлением! — И Агния представила, как удивится главный, когда она выложит ему на стол сто двадцать строк текста о всемирно известном художнике.

Они уже вышли на площадь Италии и спускались по ступенькам в метро.

— Ну я-то по-стариковски, спокойно… Если у него будет настроение, заберем его с собой на прогулку. Сфотографирую вас у памятника Жанне д'Арк вдвоем.

Агния тогда даже приостановилась от счастья: гулять по Парижу сразу с двумя знаменитостями! Знать бы тогда, в чем они станут участвовать вместо этого интервью!

Высокое круглое здание-башня «Радио Франс» возвышалось над Сеной в центре небольшой площади. Площадь или, точнее, площадку, огораживала решетка, к которой были приткнуты машины. Во все стороны света из башни взирали на жизнь широченные окна.

— Пропуск на тебя не заказан, Умница, но мы пройдем по-пиратски. Там слева за стойкой — два охранника. Ты входишь следом за мной, уверенно улыбаясь, здороваешься и сразу к лифту. Главное — спокойная уверенность. Меня они знают, и я отвлеку их какой-нибудь шуткой.

Все так и было. Охранники — два молодых человека, оба в очках, о чем-то переговаривались, они улыбнулись в ответ на шутку Бориса, подхваченную улыбкой Агнии, и ни о чем не спросили. Через несколько секунд Борис с Агнией возносились на лифте.

В прежние годы Агния не раз бывала в Доме тогда еще живого «Петербургского радио» на Итальянской, заходила она и на «Радио России», и на «Балтику». Поэтому теперь, идя по бесконечным коридорам, могла ощутить, что здешнее радио отличалось от родного, как могучая современная фабрика от средневековой мастерской. Да это и была настоящая фабрика многоязыкого вещания на весь мир.

Коридоры опоясывали здание-башню по всему периметру, и там, где заканчивался один, начинался следующий. На переходах висели обозначения секторов, с негромким журчанием ходили вниз-вверх скоростные лифты, стояли примкнутые к стене автоматы с кофе, чаем, соками. По обе стороны коридора сквозь стеклянные двери она видела технику, о которой в России пока и мечтать не смели, а уж сколько людей там трудилось, Агния пересчитать не смогла бы! Эти люди двадцать четыре часа в сутки создавали вещание на всю планету.

Большая студия, приготовленная для пресс-конференции, была уже полна. Ей принесли дополнительный стульчик. Борис устроился у окна рядом с долговязой мулаткой в огромных очках и приветливо помахал ей рукой.

В центре за белым круглым пластмассовым столиком сидел сам великий художник. Прежде Агния никогда не была с ним рядом, да и вдалеке тоже не была, только видела его на портретах и в теленовостях, но узнала его мгновенно — по сосредоточенному выражению лица, острому взгляду, словно протыкающему небольшие круглые стекла очков.

Вдоль стены, видимо, по причине присутствия большого количества народа, стояло несколько сдвинутых вместе столов. Там можно было угоститься питьевой бутылочной водой, которую гостеприимная хозяйка — высокая улыбчивая полноватая француженка налила в одноразовые стаканчики. Почти все вошедшие немедленно тянулись за ними, и пожилой сосед, который предложил Агнии стул, перехватив ее взгляд, передал ей и воду.

Художник воду не пил. Это была одна из его знаменитых привычек — уже много лет он пил только зеленый чай. И ему принесли из соседней комнаты пиалу с горячим напитком. Эта его экзотическая особенность — зеленый чай, пиала — обыгрывалась многократно, и Агния о ней помнила.

Шолохов взял очень красивую пиалу, которую он когда-то изготовил лично в мастерской знаменитого самаркандского Усто, то есть Мастера, Фарида Фархади (это было тоже известно), и сделал несколько маленьких глотков. Агния, в юности побывавшая на журналистской практике в Узбекистане, даже жившая в узбекской семье, отметила, что держит он свою пиалу точно так, как держали ее аксакалы в известной на всем Востоке бухарской чайхане около знаменитого Болло-Хауса, водоема, что находится вблизи опять же всемирно известного минарета Калян.

Художник был серьезен. Очки его теперь лежали рядом на столике, и он сосредоточенно смотрел на всех сразу, как бы никого и не видя. Возможно, в последний раз прокручивал вступительные фразы. Наконец он шевельнулся. И негромко произнес по-русски:

— Ну что же, начнем…

Пожилой сосед быстро повернул к нему микрофон своего цифрового магнитофона, остальные, кто с видеокамерами, кто с диктофонами, тоже немедленно включились в рабочее состояние. Глядя на них, и Агния нажала на «запись» кнопочку своего диктофона «Самсунг» с микрокассетами на полтора часа. Хотя неожиданно поймала себя на мысли, что ей-то можно ничего и не записывать. Главное, что она получила возможность просто посмотреть с близкого расстояния на всемирную знаменитость, да к тому же еще и соотечественника, а интервью делать, скорее всего, не понадобится. Гораздо лучше, если она сумеет описать предстоящую совместную с ним прогулку по Парижу. Вот был бы материал! А тут — какими бы самыми неожиданными ни были слова, которые сейчас произнесет Антон Шолохов, к тому времени, когда она вернется домой, новизна информационного повода уже исчезнет. Его слова уже сегодня вечером растащат на куски все СМИ.