* * *

Однако ночь прошла спокойно. На другое утро, заглянув в комнату Альбина, дядя Митрофан застал своего гостя уже на ногах. Вид у юноши был измученный и встревоженный. Он почти не коснулся скудного завтрака, отвечал односложно, думал о чем-то своем. На вопрос, чем он расстроен, коротко ответил: - Со мной случилась большая беда, я предполагал. Не спрашивайте; все равно вы не поймете, в чем дело... Дядя Митрофан обиделся, но промолчал. Прошло несколько дней. Альбин не покидал комнаты, почти ничего не ел. С утра до вечера он сидел на кровати, напряженно думал о чем-то. Время от времени, схватив листок бумаги, покрывал его строчками непонятных знаков, цифр и кривых линий, писал, зачеркивал, снова писал, потом рвал все на мелкие клочки и опять погружался в раздумье. Иногда он вскакивал и принимался бегать по маленькой, тесно заставленной комнате, бормоча непонятные слова. Потом успокаивался и часами сидел неподвижно, безучастный ко всему. Дядя Митрофан заходил, садился возле. Альбин молчал, устремив глаза в одну точку. Казалось он не замечал присутствия дяди Митрофана. - Куда он глядит? - недоумевал старик и старался найти на беленой стене то место, которое так привлекало внимание Альбина. - Верно далеко глядит. Ох, далеко... А что видит?.. Порой какая-то тень пробегала по бледному лицу Альбина. Тонкие черты искажались гримасой боли: юноша резко встряхивал головой, словно пытался прогнать тяжкие воспоминания. "Переживает, - думал дядя Митрофан. - Конечно, будешь переживать, если не туда попал, куда посылали... А может, ждет чего? Книжек ему, что ли каких достать? Почитает, глядишь, про беду свою и забудет на малый час". Дядя Митрофан слазил на чердак, разыскал среди старых ящиков и пустых бутылок стопку запыленных книг - библиотечку ушедшего на фронт внука, выбрал несколько штук, обтер тряпкой и принес Альбину. - Старинные, - задумчиво сказал юноша, осторожно листая страницы тонкими, длинными пальцами. - Какие там старинные! - махнул рукой дядя Митрофан. - Перед самой войной куплены. - О, конечно, - смутился Альбин, - я неточно выразился. Книги - такая вещь... Чем им больше лет, тем они ценнее... Я хотел сказать, что пройдут столетия, и некоторые из этих книг станут большой редкостью. За ними будут охотиться исторические библиотеки, музеи, любители старины. И даже не всегда за тем, чтобы их читать. Тогда это будет иначе... Книга скоро утратит свою роль сокровищницы человеческого опыта и знаний. Магнитные и электронные записи гораздо удобнее. Книги будут интересовать лишь лингвистов, историков, да коллекционеров. Вот эта, например, она станет настоящим сокровищем для собирателей редкостей. - Подорожает, что ли? - не понял дядя Митрофан. - Подорожает? - повторил Альбин. - Ах, то есть станет дороже. Нет, это не то слово. Оценивать ее никто не будет. Это ни к чему. Просто она станет уникальной, бесценной... Библиотеки, имеющие такую книгу, будут вправе гордится. Ее написал кровью сердца мудрый человек в годы Великой Перестройки. Ее будут хранить среди других редкостей во дворце из металла и стекла, куда не проникает жара и холод, влага и пыль... Дядя Митрофан покачал головой и осторожно смахнул паутину с корешка книги, которую Альбин держал в руках. Порывшись в кармане, достал старенькие очки в поржавевшей оправе, приладил их на нос, через плечо Альбина с любопытством и опаской глянул на заглавие. Удивленно заморгал маленькими глазками и еще раз перечитал заглавие, шевеля толстыми губами. Потом поглядел исподлобья на своего гостя. Лицо Альбина оставалось задумчивым и серьезным. - А ведь все-таки псих, - пробормотал дядя Митрофан и, насупившись вышел из комнаты. Книги не заинтересовали Альбина. Он перелистал их и больше к ним не прикасался. По-прежнему сидел, молчал, думал... Казалось, он не отдавал себе отчета в опасности своего положения. Дядя Митрофан со страхом размышлял, что будет, если немцы устроят очередную облаву или обыск. Наконец он не выдержал и решил поговорить с гостем начистоту. Свой рассказ о войне и оккупации он закончил словами: - Понимать надо, в какое время живем. Никто не знает, что через час будет... - Я понимаю, - тихо сказал Альбин, - и о многом я знал раньше. Но действительность оказалась в тысячи раз проще и... страшнее. До чего я был наивен Кузьмич! Чтобы понять по-настоящему, недостаточно знать, надо видеть, участвовать самому... А я связан; связан понятиями и законами иного мира. Я лишен прав вмешиваться. И это ужаснее всего... Если бы можно было начать сначала! Поверьте, Кузьмич, я не могу сейчас помочь вам. Я вынужден ждать... Может быть, силовое поле восстановится, и тогда... Как бы это объяснить? Я еще не понимаю, что произошло, почему прекратилась связь и исчезло поле, но... - Я ему про деда, а он про бузину, - раздраженно прервал дядя Митрофан. Меня твои тере-фере не интересуют. И помощи я от тебя никакой не жду. Ты лучше скажи, чего делать будем, если немцы нагрянут. - Я сделаю все, что вы посоветуете. - Первое разумное слово за неделю, - смягчился дядя Митрофан. - Тогда слушай. Документы у тебя какие есть? - Документы?.. Ах, да... Никаких нет. - Беда с тобой. В такое время разве можно без документов!.. - Я не знал, - Альбин смущенно пожал плечами. - Тогда вот что. Я тебя спрячу в сторожке в лесу. Туда немцы не заглядывают. Ну, а там - поглядим... Согласен?.. Гость молча кивнул головой.

* * *

Они вышли на рассвете следующего дня. Альбин не стал переодеваться. Он согласился лишь взять резиновые сапоги, а поверх своего черного плаща надел старый брезентовый дождевик дяди Митрофана. На прощанье он низко поклонился Евдокии Макаровне и поблагодарил за заботу. - Господа мы прогневили, - запричитала старуха, - живем, как звери; по своей земле крадучись ходим, всего опасаемся. Когда это кончится... - Еше не скоро, - серьезно сказал Альбин. - Ваши через год сюда вернутся, а война закончится в мае тысяча девятьсот сорок пятого. - Ишь, пророк нашелся, - проворчал дядя Митрофан. - Это ты как же узнал по картам или из Библии? - Просто мне так кажется, - смутился Альбин. - Если кажется, перекрестись, - сурово сказал дядя Митрофан. - Такими делами, брат, не шутят... - А ты на него не гавкай, - вмешалась Евдокия Марковна. - Может, он видит... Сынок, скажи, победом-то мы? Альбин мельком глянул на дядю Митрофана, повернулся к Евдокии Макаровне и, прочитав в ее глазах немую мольбу, твердо сказал: - Вы победите; ваш народ. - Спасибо, сынок. Спасибо... Только вот мы-то с ним, - она кивнула на дядю Митрофана, - доживем до победы? Альбин смущенно улыбнулся. - Этого я не знаю, но горячо желаю вам дожить! - Эток и я могу предсказывать, - заметил дядя Митрофан. - Пошли, пророк. Логами, заросшими густым кустарником, они добрались до леса и вышли на дорогу. Альбин молчал; дядя Митрофан бормотал что-то в усы, временами тихо поругивался. - Не понимаю, что ты за человек, - заметил он наконец. - Не то безумный, не то только прикидываешься. Вроде бы и не плохой ты парень, а нет в тебе чего-то. Решимости, что ли, в тебе нет? Откуда ты такой взялся? - Не сердитесь, Кузьмич, - мягко сказал Альбин, - придет время я все объясню. А сейчас не могу, и все равно вы мне не поверите и не поймете. - Загадки загадываешь! А сейчас, дорогой, война. И на фронте и в тылу люди гибнут. Ну я, к примеру, старик. За меня внуки воюют. А был бы помоложе... - дядя Митрофан махнул рукой. - Вы считаете, что я должен... - Ничего я не считаю. Я ведь не знаю, зачем тебя прислали. Может, так и надо... - Молчите, Кузьмич! - голос Альбина дрогнул. - Вы вот говорите о гибели людей. Но убивать - какой это ужас! В бесконечной Вселенной нет ничего, поймите, ничего прекраснее жизни... - Чудак! Кто этого не понимает. А для чего народ воюет? Для жизни. Чтобы жили наши дети и внуки и внуки внуков. Ты знаешь, как у нас до войны было?.. А разве можно жить, как сейчас! Ты мог бы так - всю жизнь? Гримаса мучительной боли скользнула по лицу Альбина. - Вот то-то! Поэтому народ и воюет. За эту самую жизнь, лучше которой, как ты сказал, нет ничего на свете. А как же, друг! Так оно и получается. Нет другого пути. - Все это так, Кузьмич! Но я... я... - Альбин остановился и закрыл лицо руками. - А ты что, из другого теста, не человек? - Что же, по-вашему, я должен делать? - Подумай, пораскинь мозгами. Может, и поймешь... Немцы выросли как из-под земли. Лязгнули затворы автоматов. Дядя Митрофан тоскливо оглянулся. Впереди два солдата в рогатых касках. Позади эсэсовский под-офицер с пистолетом в руках. - Партизаны? - Лесник здешний! Не знаете, что ль! - А он? - Знакомый из города. - Документы! Дядя Митрофан принялся неторопливо шарить по карманам, соображая, что предпринять. Альбин, закусив губы, стоял рядом. - А ну, побыстрей, свинья! Под носом дяди Митрофана мелькнул кулак в кожаной перчатке, и в этот момент случилось нечто непостижимое. Вспышка, более яркая, чем солнечный луч, заставила зажмуриться. Что-то зашипело, как рассерженная змея. Прозвучал краткий, прервавшийся стон, снова шипенье, тяжелые удары упавших тел, и... тишина. В воздухе сильно запахло озоном, как после близкого удара молнии. Дядя Митрофан открыл глаза. Немцы лежали на песчаной дороге. У солдат почернели лица под сожженными касками. Стволы автоматов свернулись спиралью. Тело подофицера было наполовину обуглено. Альбин неторопливо вкладывал что-то в карман своего плаща. Юноша был очень бледен, но удивительно спокоен. - Как же это ты их? - оторопело пробормотал дядя Митрофан, со страхом глядя то на убитых немцев, то на Альбина. - Новое оружие, - сказал Альбин и тяжело вздохнул. - Партизанам бы такое, - заметил дядя Митрофан. - Надо будет тебя с ними свести... У меня, брат, кое с кем из них связь есть. Да... Вот почему-то только никто от них давненько не объявлялся... А вы, между прочим, дряни, - добавил он, подумав. - С таким оружием второго фронта не открываете. - Второй фронт? - повторил Альбин. - Ах, да... Но это оружие было изобретено, когда... - он запнулся. - Одним словом, оно не создано для убийства. Это страшное недоразумение, Кузьмич. У нас с вами не было другого выхода. Эти дурные люди - первые живые существа, павшие жертвой такого оружия. Если бы они были и последними... - Ну уж дудки, - возразил дядя Митрофан. - Не мы к ним, они к нам непрошеными гостями пришли... Крови еще прольется немало. - А что теперь с ними делать? - спросил Альбин. Дядя Митрофан почесал голову. - Можно было бы их в лесу спрятать, да все равно найдут - и тогда беда. Невинных людей в Алуште постреляют. А вот мыслишка у меня одна имеется. Сходство есть, будто их молния спалила. Разыщем дерево, обугленное молнией, занесем туда и оставим. - Хорошо, - сказал Альбин, - но искать такое дерево не надо. Он отошел на несколько шагов, огляделся, вынул из кармана маленький блестящий пистолет и навел его на высокую мохнатую сосну, стоящую возле самой дороги. Ослепительный луч скользнул вдоль сосны; факелом вспыхнула темная крона, с треском раскололся коричневый ствол, и обугленное дерево рухнуло на дорогу, прикрыв искалеченными черными ветвями тела фашистов. Дядя Митрофан восхищенно выругался и, махнув Альбину, чтобы следовал за ним, углубился в густую чащу леса.