— Скажите, пожалуйста, Мегрэ…
Префект начал теми же словами, что и Пардон в тот вечер, с той только разницей, что он курил не сигару, а папиросу. Может, потому, что здесь не было его жены?
— Вы, по-видимому, поступили в полицию совсем молодым?
— В двадцать два года.
— А сколько вам сейчас?
— Пятьдесят два.
Те же вопросы, что задавал Пардон, но, несомненно, с другими целями.
Мегрэ вертел в руках пустую трубку, не решаясь ее набить. Бросая вызов судьбе, он добавил:
— Через три года отставка…
— А не кажется ли вам, что три года — слишком большой срок?
Мегрэ почувствовал, что краснеет, и, чтобы не воли гневу, уставился на бронзу, украшающую ножки бюро.
— Вы сразу начали с уголовной полиции?
В голосе по-прежнему звучали мягкость и доброта.
Безликая доброта.
— В мое время не начинали сразу с уголовной полиции. Как все, я начинал с полицейского участка.
В полицейском участке IX округа…
— В какой должности?
— Я был секретарем комиссара. Позднее патрулировал на улицах города…
Префект изучал его с любопытством, в котором не было ни доброжелательности, ни враждебности.
— После этого — метро, большие магазины, вокзалы, игорные дома…
— По-видимому, все это оставило у вас приятные воспоминания — вы охотно говорите об этом.
Мегрэ побагровел от гнева.
— Вы очень известны, господин Мегрэ, очень популярны…
Можно подумать, что префект пригласил Мегрэ, чтобы принести ему свои поздравления.
— Ваши методы, если верить газетам, очень эффективны…
Префект поднялся, подошел к окну. Постоял несколько секунд, наблюдая за движением улицы, где располагался Дворец правосудия. Когда он вернулся к своему столу, его улыбка, а следовательно, и довольство собой, достигли апогея.
— Поднявшись на вершину служебной лестницы, вы все же не смогли избавиться от привычек, приобретенных в начале карьеры… Говорят, вы проводите очень мало времени в кабинете?
— Верно, господин префект, очень мало.
— Вы любите брать на себя задачи, которые должны выполнять подчиненные.
Молчание.
— Вас можно видеть в течение многих часов подряд в маленьких… барах, кафе, во многих других местах, где недопустимо находиться должностному лицу вашего ранга…
Решится Мегрэ или не решится зажечь свою трубку? Пока еще он не смел этого сделать. Он сдерживал себя, продолжая сидеть в кресле, в то время как тонкий и элегантный префект ходил взад и вперед по другую сторону стола.
— Это устаревшие методы, которые в свое время, возможно, и давали положительные результаты…
Раздался треск зажженной спички. Молодой человек вздрогнул от неожиданности, но не сделал никакого замечания. После секундного отсутствия его улыбка водворилась на свое место.
— У старых полицейских есть хорошие традиции…
Дружеский контакт с людьми, находящимися на грани закона, — полиция закрывает глаза на их грешки, за что они, в свою очередь, оказывают ей мелкие услуги…
Вы продолжаете пользоваться услугами осведомителей, господин Мегрэ?
— Как и все полиции мира.
— Вы также закрываете иногда глаза?
— Когда это необходимо.
— Вы никогда не задумывались над тем, что с тех времен, когда вы начинали карьеру, многое изменилось?
— На моих глазах сменилось девять начальников уголовной полиции и одиннадцать префектов.
Это было вопросом чести в отношении самого себя и в отношении товарищей по работе. Во всяком случае, старых товарищей, так как новые охотно перенимали положения, проповедуемые этим любителем тенниса.
Если префект и почувствовал нанесенный ему удар, то ничем этого не выдал. Он мог бы быть дипломатом.
Кто знает, возможно, он еще получит должность посла?
— Вы знаете мадемуазель Приер?
Вот где начинается настоящая атака! Но на какой почве? Мегрэ пока еще не был в состоянии разгадать это.
— А я должен ее знать, господин префект?
— Безусловно.
— И все же я впервые слышу это имя.
— Мадемуазель Николь Приер… Вы также никогда не слышали о господине Жане Приере, докладчике Государственного совета?
— Нет.
— Он живет на бульваре Курсель, номер 42.
— Не стану вам возражать.
— Он доводится дядей Николь. Она живет у него.
— Я вам верю, господин префект.
— А я, господин комиссар, прошу вас ответить мне, где вы были сегодня в час ночи? — На этот раз голос звучал сухо, и глаза не улыбались. — Жду вашего ответа.
— Это что — допрос?
— Называйте это как вам будет угодно.
— Могу я вас спросить, в качестве кого вы задаете мне этот вопрос?
— В качестве старшего по должности.
— Хорошо.
Мегрэ не торопился с ответом. Никогда в жизни он не чувствовал себя в таком унизительном положении.
Пальцы его, сжимающие погасшую трубку, побелели от напряжения.
— Я лег в половине одиннадцатого, после того как вместе с женой посмотрел телевизионную программу.
— Вы обедали дома?
— Да.
— В котором часу вы вышли из дому?
— Я к этому подхожу, господин префект. Около полуночи зазвонил телефон…
— Ваш телефон значится в телефонной книжке?
— Совершенно верно.
— Не находите ли вы, что это не совсем удобно? Не дает ли это возможность кому угодно, даже тем, кто хочет просто подшутить, звонить вам?
— Я тоже так думал. В течение многих лет моего телефона не было в книжке, но люди все же как-то узнавали его. Переменив свой номер пять или шесть раз, я решил печатать его в телефонной книжке, как все люди…
— Что очень удобно для ваших осведомителей…
И что также позволяет обращаться непосредственно к вам, а не в уголовную полицию… Таким образом, все заслуги по удачно раскрытому преступлению публика приписывает лично вам…
Мегрэ заставил себя промолчать.
— Так вы говорите, что вам позвонили около полуночи?
— Сначала я разговаривал в темноте. Но беседа затянулась. Когда моя жена включила свет, было без десяти двенадцать.
— И кто же это вам звонил так поздно? Кто-нибудь из знакомых?
— Нет. Какая-то женщина.
— Она назвала свое имя?
— Несколько позднее.
— Значит, не во время этого телефонного разговора, который вы якобы вели с ней?
— Который я действительно вел с ней.
— Допустим! Она назначила вам свидание в городе?
— В некотором смысле — да.
— Что вы хотите этим сказать?
Мегрэ начинал понимать, что вел себя в той истории глупо, и ему стоило большого труда признаться в этом перед молокососом с самодовольной улыбкой.
— Она только что приехала в Париж, где никогда до этого не бывала…
— Простите…
— Я повторяю то, что сказала мне она. Она добавила, что является дочерью судьи из Ла-Рошели, что ей восемнадцать лет, что она задыхается в кругу очень строгой семьи… И когда одна из ее школьных подруг, прожившая год в Париже, стала расхваливать ей все прелести и возможности столицы…
— Оригинально, не правда ли?
— Мне приходилось слышать и менее оригинальные признания, которые, однако, не становились от этого менее искренними. Известно ли вам количество молодых девушек, в том числе и девушек из хороших семей, которые каждый год…
— Я знаю статистику…
— Я согласен с вами, что история не нова, и, если бы все дальнейшее звучало в том же духе, я, пожалуй, ничего бы не предпринял. Она уехала из дома, не предупредив родителей, взяв с собой лишь один чемодан и небольшие сбережения… Подруга встретила ее на вокзале Монпарнас… Подруга была не одна… Ее сопровождал мужчина лет тридцати, которого она представила как своего жениха…
— Темный король, как говорят гадалки…
— Они сели в такси и через несколько минут остановились у какого-то отеля.
— Вам известно название отеля?
— Нет.
— Также, вероятно, неизвестно, в каком районе?
— Совершенно верно, господин префект. Но я за время моей работы сталкивался и с более странными историями, которые тем не менее оказывались абсолютно правдивыми. Эта молодая девушка не знает Парижа. Она здесь впервые. Ее встречает подруга детства и знакомит со своим женихом. Девушка едет в автомобиле по улицам и бульварам, которых никогда раньше не видела. Наконец они останавливаются перед отелем, где она оставляет свой багаж, и ее уводят обедать… Ее заставляют пить…