— Осмелюсь напомнить, что вы обязаны мне не только простудой, — надменно произнес пан Кшиштоф. — Если бы не я, вы давно гнили бы в земле, в одной яме с мародерами и поджигателями.

— Об этом я помню, — скривив худое бледное лицо, заверил его Шпилевский, которого пан Кшиштоф действительно спас от неминуемого расстрела, упросив Мюрата подарить ему жизнь этого никчемного человечишки, пойманного при попытке украсть французскую лошадь. — Осмелюсь заметить, с вашей стороны было не слишком благородно напоминать мне об этом.

Пан Кшиштоф ухмыльнулся в усы и указательным пальцем толкнул кверху поля шляпы.

— Бросьте, пан Станислав, — сказал он. — Мы с вами слишком хорошо знаем друг друга, чтобы играть словами и предаваться взаимным упрекам в недостатке благородства. Скажите лучше, сделано ли дело?

Шпилевский, как видно в полной мере разделявший мнение пана Кшиштофа о благородстве, чести и прочей чепухе в таком же роде, свободнее сел в седле и изобразил на лице ответную ухмылку, показав мелкие, желтые от табака зубы.

— А грязное было дельце, — заметил он, доставая из кармана потертый кожаный портсигар с монограммой прежнего владельца. — Как раз в вашем духе, Огинский. Ну полно, полно, не надо так таращиться, я вас не боюсь. Вы правы, мы с вами друг друга стоим. Одного поля ягоды, как говорят русские. Вы задумали это предательство, я его осуществил — смею вас уверить, наилучшим образом!

— Хотелось бы в это верить, — промолвил пан Кшиштоф, снова сдвигая шляпу на лоб, чтобы скрыть хищный блеск, который появился в его глазах. — Но я привык больше доверять своим глазам.

Шпилевский насмешливо фыркнул.

— Бога ради! — воскликнул он и, прикрывшись ладонями от дождя, закурил тонкую сигару. Налетевший ветерок подхватил дым, порвал его в клочья, скомкал и швырнул в мокрую траву. — Хотите посмотреть — смотрите на здоровье, я не стану вам препятствовать, — продолжал пан Станислав и сделал широкий приглашающий жест в сторону оврага. — Они все там, никто не ушел. Но чтобы отыскать интересующее вас лицо, вам придется изрядно повозиться и основательно запачкать платье.

— Как?! — предчувствуя недоброе, почти выкрикнул Огинский. — Не хотите же вы сказать...

— Именно! — Шпилевский сухо рассмеялся, поперхнулся табачным дымом, закашлялся и выбросил намокшую сигару. — Ведь вам наверняка встретился отряд лейтенанта Лурье. Неужели вы не заметили грязных лопат, которые несли солдаты?

— Дьявол! — прорычал пан Кшиштоф. — Какого черта нужно было делать то, о чем никто не просил?!

— Думаю, таким способом наш лейтенант выказал свое недовольство возложенной на него миссией. Смешнее всего мне кажется то, что вам даже не в чем его обвинить перед Мюратом. Он поступил как офицер и христианин, велев похоронить убитых неприятельских солдат. Но, скажу я вам, это были еще те похороны! Их просто кое-как забросали грязью, этих несчастных глупцов.

— Дьявол, — повторил пан Кшиштоф. — Столько усилий, и все насмарку из-за какого-то чересчур чувствительного лягушатника!

— О, вы напрасно беспокоитесь, — продолжая посмеиваться, сказал Шпилевский. — Из этого оврага никто не ушел живым, даю вам слово. Это так же верно, как и то, что отрядом командовал поручик, который носит такую же фамилию, как ваша. Чем он вам так насолил, этот родственник? Наследство?

— Дежа вю, — пробормотал пан Кшиштоф, которому вопрос Шпилевского живо напомнил похожий разговор, происходивший около года назад в совершенно ином месте и при иных обстоятельствах. — Это не ваше дело, милейший пан Станислав, — ответил он на вопрос собеседника.

— Я так и думал, что наследство, — с подлой улыбкой проговорил Шпилевский. — Признаюсь, я с большим трудом преодолел желание посвятить этого юнца в подробности вашего замысла. Думаю, он заплатил бы мне больше. Ведь он, наверное, был очень богат?

— Он просто пристрелил бы вас на месте, — резонно возразил пан Кшиштоф. — Во-первых, это больше соответствует — то есть, я надеюсь, соответствовало — его характеру; во-вторых, посудите сами: зачем ему попусту тратиться, покупая жизнь, которой ничто не угрожает?

— Не жизнь, — поправил пан Станислав, — а верные сведения о вас. Мне почему-то кажется, что ваша неприязнь была взаимной.

— Дьявол, — в третий раз повторил пан Кшиштоф. — Вы сегодня очень много говорите, Шпилевский. К чему бы это, а?

— Вы правы. — Шпилевский погасил ухмылку и зачем-то поправил на голове чудовищно грязный, более всего похожий сейчас на трухлявый березовый пень шелковый цилиндр. — К чему тянуть время, да еще в такую отвратительную погоду? Перейдемте к делу. Вы привезли?...

— Разумеется, — ответил пан Кшиштоф и, запустив руку под плащ, вытащил оттуда тяжело звякнувший кожаный мешочек.

— На вид маловат, — заметил Шпилевский.

— Здесь половина, — сообщил пан Кшиштоф.

Шпилевский оскорбленно поднял брови.

— Половина? В таком случае, где же вторая?

Пан Кшиштоф подбросил туго набитый кошелек на ладони, снова заставив его глухо звякнуть.

— Будет и вторая, не беспокойтесь. Вы запросили такую сумму, что она попросту не уместилась у меня в кармане.

— Да, у меня дорогостоящие привычки, — объявил пан Станислав, наблюдая за тем, как Огинский свободной рукой роется в складках мокрого плаща, на ощупь отыскивая второй кошелек. — Но ведь я, кажется, сделал вас богатым. Неужели я не заслужил награды?

— О, несомненно, заслужили, — сказал пан Кшиштоф и вынул руку из-под плаща.

В руке у него вместо кошелька с золотом почему-то оказался пистолет. Нимало не смущенный столь досадной ошибкой, пан Кшиштоф взвел курок и направил дуло пистолета в голову Шпилевскому.

Пан Станислав хорошо знал своего компаньона и видел, что тот вовсе не намерен его пугать. То, что собирался совершить пан Кшиштоф, с точки зрения самого Шпилевского выглядело разумным и, главное, весьма выгодным поступком. Если бы пан Станислав взял себе за труд заранее обдумать последствия своего предательства, он мог бы предвидеть появление на сцене заряженного пистолета и ни за что не угодил бы в такую глупую и, мягко говоря, неприятную ситуацию. Но что сделано, то сделано; пан Станислав Шпилевский не стал терять драгоценное время, заламывая руки и восклицая: «Ах, что вы затеяли? Как вы можете?!» Вместо этого он резко рванул повод, разворачивая лошадь, и изо всех сил забил каблуками сапог по лошадиному брюху. Одновременно он пригнулся к самой луке седла, надеясь избежать попадания, но расстояние было слишком мало, и его отчаянный маневр не дал желаемого результата. Пан Кшиштоф спустил курок, и пуля, которая должна была разнести Шпилевскому голову, благодаря его проворству и решительности попала ему в бок. Шпилевский покачнулся, взмахнул руками, но каким-то чудом удержался в седле. Пан Кшиштоф, проклиная все на свете, бросил своего жеребца в галоп, жалея о том, что не догадался взять с собой второй пистолет.