- Как вы думаете, доктор, - опять начал сумасшедший тихо и вдумчиво, если бы вам вдруг доказали, что земля наша умирает... так-таки и умирает со всеми своими потрохами, и не дальше, как этак через триста лег... "унд ганц аккурат"... фью!.. Нам-то, современникам, до этого конечно же не дожить... а не ощутили бы вы все-таки некоторой грусти?..

Доктор еще не успел сообразить, как сумасшедший заторопился:

- Очень многие, те, в коих холопство мысли уж в кровь въелось, которые - как былые старые дворовые, уж не могли даже отделить своих интересов от интересов засекавшего их барина - не могут чувствовать самих себя, очень многие скажут, что ощутили бы... и пожалуй, и вправду... Ну, а я... я бы так, доктор, обрадовался! - с каким-то упоением сдавленно проговорил сумасшедший. - Так обрадовался!.. Ах, ты!.. подохнешь, значит, не будешь тешиться вечно моей мукой, проклятой этой самой "идеей меня"! Конечно, строго говоря, это никому ничего не докажет... а все-таки... чувство мести хоть удовлетворится... ирония исчезнет... понимаете... вечность эта, коей во мне нет!

- Как же, - вдруг несколько запоздало ответил доктор, - я понимаю...

И он как-то залпом продекламировал:

И пусть у гробового входа

Младая будет жизнь играть,

И равнодушная природа

Красою вечною сиять...

Сумасшедший быстро остановился и слушал молча с тупыми глазами, а потом залился смехом.

- Вот, вот, вот, вот, вот, вот!.. - как перепел закричал он. - Не будет этого, не будет... не будет этой вечной красоты!.. И знаете, доктор, я... я по профессии инженер, но очень долго занимался астрономией - это в моде, чтобы заниматься не тем, к чему готовился всю жизнь... и вот, когда я уже совсем измучился... совершенно случайно я наткнулся на одну ошибку. Я, знаете, занялся солнечными пятнами, я изучал их гораздо подробнее, чем на них останавливались до меня другие, и вот я...

В это время солнце зашло за стену противоположного здания, и в комнате сразу померкло. И все предметы как будто отяжелели и прилипли к полу. Сумасшедший стал на вид коренастее и грубее.

- Ну вот... в известной теории прогрессивной увеличиваемости солнечных пятен, по которой солнце должно потухнуть без малого в четыреста миллионов лет, я открыл ошибку... Четыреста миллионов лет!.. Вы можете, доктор, представить себе четыреста миллионов лет?

- Н... не могу, - проговорил доктор, вставая.

- И я не могу, - засмеялся сумасшедший, - и никто этого не может, потому что четыреста миллионов лет-это уже вечность... тогда следует просто предпочесть вечность, как понятие более общее, а оттого и более ясное. С четырьмястами миллионами лет все остается, как в вечности: и равнодушная природа, и вечная красота... Четыреста миллионов лет-это насмешка... И я, знаете, открыл, что никаких четырехсот миллионов лет не будет!

- Как не будет? - почти вскрикнул доктор.

- Да так... они рассчитывали, и очень наивно даже, что раз в такое время солнце потухло на столько-то, то... и тут шла простая арифметика. А между тем известно, что охлаждающийся металл или иное тело держится долго в раскаленном виде только именно до появления первых просветов охлажденности... ибо тут взаимонагреваемость... а уж раз появилось пятно, этакое темненькое пятно на сверкающей самодовольной роже, то уж тут... равновесие нарушено, пятно не только не поддерживает общую теплоту, а даже совсем напротив: холодит... холодит-с, милое пятно!.. Холодит и растет, и чем больше растет, тем больше и холодит... с увеличивающейся в чудовищной прогрессии скоростью. Я думаю, что когда останется этак, примерно, четверть солнца, со всех сторон сжатого темными пятнами, одним громадным пятном, то оно потухнет уже в какой-нибудь год... два... И я принялся за вычисления, я делал сплавы, однородные химически солнцу... и, знаете, милый доктор, что я получил?

- А? - странно отозвался доктор.

- Да то, что земля погибнет от холода... при холоде какая уж красота!.. Не скоро, очень не скоро, приблизительно так через пять, шесть тысяч лет...

- Что-о! - вскинулся доктор.

- Через пять-шесть, не больше.

Доктор молчал.

- И когда я это узнал, тут-то я и начал всем рассказывать и хохотать...

- Хохотать? - спросил доктор.

- Ну да... веселиться вообще.

- Веселиться?

- Радоваться даже. А! Думаю...

- А-хи-хи-хи!.. А-хи-хи-хи! - вдруг прыснул доктор. - Хи-хи-хи!..

Сумасшедший недоверчиво замолчал, но доктор уже не обращал на него никакого внимания, он захлебывался, приседал, плевал и сморкался, очки у него спали, фалдочки черного сюртука тряслись, как в лихорадке, а лицо все сморщилось точь-в-точь как резиновый "умирающий черт".

- Через... пять тысяч... лет?.. Хи-хи-хи!.. Это... прекрасно... это о-очень хо...рошо... А-хи-хи-хи!.. Так, так... это мило!.. А-хи-хи-хи!..

Сумасшедший, глядя на него, тоже начал смеяться, сначала тихо, а потом все громче и громче...

И так они стояли друг против друга, трясясь от злобно-радостного смеха, пока на них обоих не надели смирительных рубашек.

1903