Поиск
Бахрам женится на дочерях падишахов семи стран
Всей душою в наслажденья погрузился шах,
Ибо он устал в походных пребывать трудах.
Судьбы подданных устроил сам сперва Бахрам,
А уж после приступил он и к своим делам.
Он попрал врагов Ирана твердою пятой
И предался неге мира с чистою душой.
И пристрастие былое стал он вспоминать,
Что в трудах — за недосугом — начал забывать.
Как Аржанг, семи блиставший мира поясам,—
Хаварнак и семь портретов вспоминал Бахрам.
И в душе БахрамаТура разгорелась вновь
К этим гуриеподобным девушкам любовь.
Семь волшебных эликсиров в мире он открыл
И семью огнями пламя страсти погасил.
Первая была — царевна Кесза дворца,
Но у ней в живых в ту пору не было отца.
Он засватал перл бесценный рода своего
И за тысячи сокровищ получил его.
А потом к хакану Чина он послал гонцов
И письмо с угрозой, скрытой средь любезных слов.
Дочь просил он у хакана и казну с венцом
И вдобавок дань двойную на году седьмом.
Отдал дочь хакан Бахраму и послал дары:
Груз динаров и сокровищ, чаши и ковры.
Вслед за тем Бахрам кайсару вдруг нанес удар, —
Вторгся с войском в Рум. Немалый там зажег пожар.
Спорить с ним не стал объятый ужасом кайсар,
Выдал дочь свою и с нею дал богатый дар.
И людей в Магриб к султану шах послал потом
С чистым золотом в подарок, с троном и венцом.
Что ж! Магрибскую царевну получил Бахрам.
Посмотри, как в той женитьбе ловок был Бахрам.
А когда был кипарис им стройный увезен,
В край индийский за невестой устремился он.
Разумом раджу индусов так пленил Бахрам,
Что и дочь индийца в жены получил Бахрам.
И когда в Хорезм направил шах Бахрам посла,
Хорезм-шаха дочь женою в дом к нему вошла.
Он царя, саклабов даром дорогим почтил,
Дочь его — алмаз чистейший — в жены попросил.
Так вот — от семи иклимов — у семи царей
Взял он в жены семь прекрасных перлов-дочерей;
И привез к себе, и с ними в счастье утопал,
Юности и наслажденью полностью воздал.
Зимние пиры Бахрама и построение семи дворцов
В некий день, едва лишь солнце на небо взошло,
Небосвод в сребристом блеске обнажил чело.
Радостен и лучезарен, ярко озарен.
Был тот день. Да не затмится он в чреде времен!
В это утре шах собранье мудрецов созвал.
Как лицо прекрасной девы, дом его блистал.
Не в саду садились гости, а входили в дом,
Ибо день тот был отрадный первым зимним днем.
Все убранство в дом из сада унесли.
И сад Опустел, погасло пламя множества лампад.
Смолкли соловьи на голых, мокрых деревах.
Крик ворон: «Держите вора!» — слышится в садах.
От индийца родом ворон, говорят, идет —
Диво ль, что индиец вором стал и сам крадет.
Вместо соловьев вороны царствуют в садах,
Вместо роз шипы остались на нагих кустах.
Ветер утренний — художник, что снует везде,
Он серебряные звенья пишет на воде.
Холод у огня похитил мощь, — и посмотри:
Из воды мечи кует он под лучом зари.
И с копьем блестящим вьюга всадником летит,
Над затихшей речкой острым снегом шелестит.
Молоко в кувшинах мерзнет, превращаясь в сыр.
Стынет в жилах кровь живая, воздух мглист и сыр.
Горы в горностай оделись, долы — в белый пух,
Небосвод в косматой шубе дремлет, хмур и глух.
Хищник зябкий травоядных стал тропу следить,
Чтоб содрать с барана шкуру, чтобы шубу сшить.
Голова растений сонно на землю легла,
Сила их произрастанья в глубь земли ушла.
Мир-алхимик на деревьях лист позолотил
И рубин огня живого в сердце камня скрыл.
В благовонья тот алхимик розы превратил
И в кувшине под печатью крепкой заключил.
Словно ртуть, вода густая стынет на ветру
И серебряной пластиной скрыта поутру.
Теплый шахский дом, блистая стеклами окон,
Совмещал зимою свойства четырех времен.
Золотым углем жаровен и живым огнем
Леденящий зимний воздух нагревался в нем.
А плоды и вина сладко усыпляли мозг,
Дух и сердце умягчали, словно мягкий воск.
На углях горел алоэ, жарко тлел сандал;
Как индийцы на молитве, дым вокруг вставал.
Для поклонников Зардушта рдел живой огонь,
Был источником веселья золотой огонь.
В устье каменном, в жаровнях ярко рдел огонь,
Словно шелк золотоцветный, пламенел огонь.
Пламя — ягода грудная — угли разожгло,
Киноварью сердцевину угля налило.
Яблоком без сердцевины красный уголь рдел,
В сердцевине он гранатом спелым пламенел.
Россыпью он тлел янтарной, окроплен смолой,
Жарко искрился, подернут пеплом и золой.
Чернотою раскаленной пламенел сандал,
Как тюльпаны в косах гурий, кровенел сандал.
Тюрком — но румийской крови — яркий был огонь,
Чтил народ наш от Зардушта и любил огонь.
Пламя жизни — свет Юнуса, купина Мусы.
Сад чудесный Ибрагима, пиршество Исы.
Черным мускусом ложились грани на углях,
Словно пятна на старинных медных зеркалах.
И пылал огонь рубином в тусклой черноте;
Скажешь: так рубин в пещерной блещет темноте.
Пламя обостряло зренье, словно самоцвет,
Открывая взгляду желтый, красный, синий цвет.
Был живой огонь невесты юной веселей,
В блеске искр и в ожерелье мускусных углей.,
В золоте, в дыму алоэ брачный был чертог
Пиршественный, как гранатный розовел цветок.
Ярко убран был шелками пировой покой,
Куропатка с перепелкой в нем — рука с рукой —
Над огнем вертелись. Вместе с ними, чередой,
Оперенье сняв, кружился вяхирь молодой.
Желтый пламень дров горящих, дымом окружен,
Кладом золотым казался, дым на нем — дракон.
Адом был огонь и раем. В суть огня вникай:
Ад он — жаром пепелящим, ярким светом — рай.
Обитателям кумирен он — горящий ад.
Сад он райский для прошедших узкий мост — Сират.
Древний Зенд Зардушта гимны пламени поет,
Маг, как мотылек крылатый, вкруг огня снует.
Лед сверкающий водою делается в нем;
Жалко мне! Зачем назвали мы огонь — огнем?
Над дворцом, как кипарисы, кровли поднялись;
Вина, словно кровь фазана, красные лились.
Цвета перьев голубиных, рея, облака
С неба вяхирей бросали вниз для шашлыка.
Старое вино в кувшине глиняном тогда
Было влажно, словно пламя, сухо, как вода.
И слепцы в ту пору пили — полглотка хотя б,
И хребтовый из онагра жарили кебаб.
В славный зимний день с друзьями пировал Бахрам.
Пил вино, как подобает пить вино царям.
Вина сладкие, жаркое, музыка, друзья, —
Это зимнею порою одобряю я.
Как улыбка уст румяных, в чаше блеск вина,
Коль вином горячим в стужу чаша та полна.
Музыкой разгорячен был у застольцев мозг,
Сердце в теплоте отрадной таяло, как воск.
Мудрецы путем веселья за вином пошли.
Искрящийся остроумьем разговор вели.
Каждый радостно, открыто шаху говорил
То, что в сердце благородном ото всех таил.
Словно звенья золотые, потекли слова,
Полилась рекой живою общая молва:
«Государь, престол твой в мире подлинно велик,
Славы, прежде небывалой, ныне ты достиг.
И законов столь разумных не было и нет
В царствах нынешних и в царствах отошедших лет,
Фарром над твоей главою озарил ты нас,
Счастьем, доброю судьбою одарил ты нас.
Стал у каждого наполнен изобильем дом;
Отстоял ты нас, возвысил царство над врагом.
Все дано нам: безопасность, изобилье, честь.
Остальное — все пустое, коль основа есть.
Если есть достаток в доме, мир и благодать,
Ни рубинов нам, ни перлов незачем искать.
Если есть у нас великий, щедрый шах такой,
Все имеем мы для счастья — мир, добро, покой.
Молим мы, чтоб нас небесный гнев не посетил,
Чтоб от глаза нас дурного вечный защитил.
Обращаемся с молитвой к светлым небесам,
Чтоб вовеки благосклонны звезды были к нам,
Чтобы счастье и в грядущем осеняло нас,
Чтобы радостью и миром озаряло нас.
Чтоб вовек из дома шаха, волей мудрых звезд,
Урожая наслаждений ветер не унес.
Да живет наш царь! Веселье да пребудет с ним!
За него и жизней наших мы не пощадим!»
Так на том пиру гласила общая молва.
Каждый из гостей одобрил сердцем те слова.
Собеседованье мудрых радостно текло,
Всем казалось — дом согрело этих слов тепло.
Некий славный иноземец среди них сидел,
Князь по крови, благородством духа он владел.
Светлый ликом, словно солнце, звался он Шида;
Живописец — чувств исполнен, вдохновлен всегда,
Геометр и математик, врач и астроном,
Был он в зодчестве прославлен дивным мастерством.
Словно воск, податлив камень был в его руках,
Яркий блеск его мозаик не погас в веках.
Он узорною резьбою зданья украшал,
И по извести картины красками писал.
На дворцы, что он построил, сведущий, взгляни! —
Восхитил бы он Фархада сердце и Мани.
Разума ему Язданом дан был дивный дар,
Обучал его искусству прежде сам Симнар.
Он расписывать Симнару стены помогал
В дни, когда Симнар Нуману замок воздвигал.
Тот Шида Бахрам а сразу полюбил душой,
Он увидел в шахе разум, чувства блеск живой.
Поднялся он из застолья, перед шахом встал,
Поклонился, сел на место вновь и так сказал:
«Если будет мне согласье шаха и указ —
Устраню я от Ирана наговор и сглаз.
Я ученый и астролог. До высоких звезд
Мною знанья тайн небесных перекинут мост.
Был провидения дан мне при рожденье дар,
Зодчеству меня премудрый научил Симнар.
Зрел я тайное, на звездный глядя небосвод,
Что планет стеченье шаху зла не принесет.
И пока в кумире праха жить он обречен,
Пусть светил небесных гнева не страшится он.
Тело шаха будет цело, как его душа,
На земле он будет, словно на небе Луна.
Предначертано мне было, чтобы я пришел
И для шаха семь высоких здесь дворцов возвел.
Чтобы семь цветов небесных радуги я взял,
Чтобы дом семи чертогов семицветным стал.
Семь прекрасных жен Бахраму судьбами даны,
Семь красавиц; каждой свойствен цвет ее страны.
Надо, чтоб дворец у каждой ей по цвету был,
Чтобы с цветом сочетался цвет семи светил.
В соответствии с движеньем неба и планет,
За семь дней своих неделя изменяет цвет.
И в согласии с движеньем вечных звезд и дней
Каждый день пускай приходит шах к жене своей.
И в то время как пирует шах с одной из жен,
Пусть он будет в цвет планеты этой облачен.
Если шах душой высокой примет мой совет,
Озарит его поступки немрачимый свет.
И деяния он будет царские свершать,
И от жизни безмятежно радости вкушать».
Шах ответил: «Я согласен. Эти семь дворцов
Златоверхих ты построишь средь моих садов.
Но и мне в свой срок придется к богу отойти,
Так зачем же здесь заботы лишние нести?
Говоришь, что семь чертогов мне построишь ты,
Что внутри, подобно раю, их устроишь ты?
В тех чертогах поселится только страсть моя,
Ну, а где же буду бога славословить я?
Коль в семи чертогах славить буду божество,
Где же будет храм? Где бога встречу моего?»
Но подумал про себя он: «Заблуждаюсь я,
Маловер, во всюду сущем сомневаюсь я.
Тот, кто землю наполняет и небесный свод,
Слово искренней молитвы всюду он поймет».
И с Шидой, премудрым зодчим, спорить шах не стал,
Неким новым вожделеньем дух его пылал.
То, что в росписях Симнара прежде видел он,
Где он был семью земными пери окружен,
То свершилось; он исполнил данный им обет,
Семь красавиц взял он в жены, словно семь планет.
Он слова Шиды глубоко в сердце заключил,
Ибо тот в деяньях мира тайных сведущ был.
Он с ответом торопиться в этот день не стал,
Ничего Шиде на это он не отвечал.
Но, душою покорившись звездам и судьбе,
Зодчего через неделю вызвал он к себе.
Чертежи семи строений сам он рассмотрел,
Все, что нужно для постройки, дать он повелел.
Выдал деньги для постройки, отрядил людей
И велел Шиде постройку начинать скорей.
Выбор для закладки зданья все же был не прост,
Выждал зодчий сочетанья благосклонных звезд.
Гороскоп сперва составив, зодчий-звездочет
Выбрал наконец счастливый первый день работ.
Вознеся сперва молитву пред лицом творца,
Заложил Шида основу первого дворца.
Семь чертогов он два целых года возводил,
Ежедневно на рассвете на леса всходил.
Да! Поистине — ты скажешь — зодчий был велик!
Семь невиданно прекрасных он дворцов воздвиг.
Был у каждого свой тайный гороскоп, свой цвет.
С честью выполнил строитель данный им обет.
Шах Бахрам, придя, увидел средь своих садов
Семь дворцов, как семь небесных светлых куполов.
Знал он, что достигли слухи отдаленных стран,
Как безжалостно с Симнаром поступил Нуман.
Был Нуман за то сурово всюду осужден,
Что премудрого Симнара смерти предал он.
Чтоб Шида был им доволен, счастлив был весь век,
Шах ему богатый город подарил — Бабек.
Он сказал: «Нуман ошибку тяжкую свершил,
Я судить его не волен, — знал он, что творил».
Не по скупости Нуманом был Симнар убит,
Не по щедрости так щедро и Бахрам дарит.
Таково предначертанье в жизни сей земной, —
Здесь всегда один в убытке, с прибылью — другой,
Этот жаждою томится, гибнет тот в воде,
И награду за Симнара воздают Шиде.
Мудрый ведает: грядущий день от нас закрыт.
Поражен своей судьбою — человек молчит.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: