Глава 8

Роберт сел на последний поезд до города, ему предстояли два часа раздумий под мерное постукивание колес. Он думал о своих университетских годах в институте психоанализа и о Габриэле Стокманне. Этот чудаковатый джентльмен с не менее чудаковатым именем был его кумиром в течение первых и последних двух лет обучения. Он всегда носил старенький твидовый костюм, который, скорее всего, стирал очень часто, потому что пахло от него приятно — книгами и немного формальдегидом.

Держался он очень уверенно и, казалось, досконально понимал все возможные процессы, происходящие в мозгу человека. Еще он возлагал надежды на юного Роберта, который отвечал ему взаимно — восхищением и готовностью помочь: перенести книги из кабинета в кабинет, подготовить аудиторию и прочие хозяйственные дела. Иногда Роберту даже позволялось проверять вместе с Габриэлем работы своих сокурсников, задерживаясь после учебы.

За это время образ Габриэла стал несокрушимым в сознании Роберта. Тем более ужасным оказалось его разочарование в профессоре, когда он понял, что Стокманн просто человек и, может быть, ничем не лучше самого Роберта. Он увидел в своем преподавателе отражение всех своих недостатков, и ему стало ужасно стыдно. Стыдно за то, что он так нелепо верил в сотворенный им самим идеал. Стыдно за то, что он в итоге оказался умнее и чувствительнее Габриэла. Стыдно, что поверил ему, когда тот сказал, что с Алексом все в порядке.

***

Их первое знакомство в тот же день переросло в крепкую, пусть и недолгую дружбу. Роберт подсказал Алексу ответ на одной из вводных лекций по анатомии человека.

— Нейромедиатор, — шепотом сказал он.

— Это нейромедиатор, — повторил Алекс в полный голос.

— Садитесь, все верно. — Преподаватель заметил подсказку, но сделал вид, что не обратил внимания. — Вы, очевидно, ходили на подготовительные курсы. И правильно.

Роберт ходил, а Алекс — нет. Как сказал сам Алекс, у него была другая цель обучения. Ему не нужны были высокие оценки, он просто хотел лучше понять себя. А если повезет, то научиться понимать мотивы других людей. Роберт надеялся окончить институт с отличием и стать психологом. Его убедили родители, которые сказали, что сейчас за это много платят. «В наш век информационных технологий все более популярной становится гигиена души», — так он сказал на вступительном собеседовании и всегда повторял свои слова.

Когда пришло время выбирать научного руководителя, они оба попросили Габриэла Стокманна. Только Стокманн чуть лучше относился к Роберту, и Алекс это замечал. Он старался не показывать, что ему обидно за такое разделение, и хотел доказать, что не хуже друга. Но каждый раз сам для себя находил отговорки и приходил на занятие неподготовленным. Роберт был не против дать другу списать домашнее задание. Почти каждый день они вдвоем первыми бежали к аудитории и располагались около двери — Роберт, согнув спину, и Алекс, использовавший ее как письменный стол.

Они оба пользовались успехом у женского пола, хотя Алекса, казалось, любовь мало заботила. Пару раз они ходили на двойные свидания, но Алекс портил романтическую атмосферу спорами о человеческой психике. Главный вопрос, который его беспокоил, был неисчерпаем, поэтому спор мог продолжаться несколько часов. И этот же вопрос стал для него приговором.

Никто не знает, с какого момента началась его одержимость, но Роберт видел ее и пытался склонить друга к другому мнению.

Алекс был убежден, что современного человека ничто не останавливает от совершения насилия.

— Как это — не останавливает? А как же социальные нормы поведения? — возражал ему Роберт, наматывая спагетти на вилку.

— Какие нормы? Вот ты говоришь о нормах. А между тем когда-то и гомосексуализм был не нормой.

— Ну сейчас на этот счет много разных мнений.

— Перестань мыслить нормами. Все, что имеет значение, — может человек сделать это физически или нет. — К ним за столик подсел Марк, однокурсник.

— Но физически здоровый человек тоже не может убить. Природой в нас заложено отвращение и страх перед насилием.

— Природой заложено и баб любить, но это все близко к стереотипам. Как ты определишь, заложила природа в человеке неприятие насилия или нет?

— Ой, вы тут про педиков, я пойду. — Марк ушел, не успев приземлиться на стул.

— Обычно у тех, кому не заложила, есть и другие проблемы с социализацией, — продолжал Роберт.

— А если нет? Нет, давай не так. Если есть отвращение, но не настолько, чтобы помешать совершить убийство. Тогда что?

— Тогда должен помешать закон.

— Закон не помешает, он просто посадит в тюрьму, но уже после совершения преступления. Так что нет закон не мешает.

— Страх перед правосудием.

— А если отбросить эти страхи? Предположим, мне нечего терять. Что, если у меня какая-нибудь раковая опухоль? Кто остановит меня, если я захочу пойти, скажем, в торговый центр и перестрелять там кучу людей?

— Я надеюсь, это абстрактный пример.

— Само собой. Но ты только подумай, если человек находится в безвыходной ситуации и жизнь только что дала ему по башке, имеет ли он право? Может ли физически? Захочет ли он отомстить мирозданию за свою, скажем, болезнь?

— Думаю да. — Он сдался.

— И никто его не остановит?

— Похоже на то.

Внезапно лицо Алекса сделалось очень серьезным и хмурым.

— Я хочу написать об этом курсовую.

— У Стокманна?

— У кого же еще.

— Он не примет.

— Почему?

— Ты же знаешь его, он слишком консервативен для того, чтобы вникать в твою тему. Скажет, что это «раскольничество».

***

— Что это? — медленно спросил Габриэл, он отчаянно пытался сохранять самообладание, в аудитории был весь второй курс. — Что это такое, я спрашиваю вас, молодой человек?

Алекс покраснел, но был твердо намерен держаться гордо.

— Это моя курсовая.

— Я вижу, что это ваша курсовая. Но это не та курсовая, над которой мы с вами работали два месяца.

— Я решил, что эта тема для меня важнее.

— А я ставлю оценку за ту курсовую, которую ожидал получить. То есть ноль.

— Почему?

— У вас синдром бога, Алекс. Я не собираюсь его поощрять, особенно в рамках вашего обучения.

Алекс покраснел еще больше, собрал вещи и молча вышел, хлопнув за собой дверью. А выйдя, еще и пнул несчастную дверь ногой, тут же сморщив лицо от боли. «У меня все получается наперекосяк. Я ничего не могу сделать нормально, даже уйти».

***

Роберту было невыносимо смотреть на эту сцену. Он хотел побежать за другом и поговорить с ним, но в то же время он не мог уйти. Между ним и профессором как будто установилась телепатическая связь: он одним взглядом говорил Роберту: «Не иди за ним. Ему нужно преподать урок. Я могу сделать тебя специалистом. А что он тебе даст?»

Он так и сидел до конца занятия, раздумывая над тем, правильно ли сделал, что остался в аудитории.

***

Когда студенты разошлись, а Габриэл упаковывал в чемодан последние курсовые, Роберт решился подойти к нему. Даже сейчас он помнит этот разговор слово в слово и может, как будто наяву, увидеть помещение, сшитые курсовые, лицо профессора и плинтус, на который он смотрел во время беседы.

— Вам не кажется, что Алекс ведет себя странно? — Взгляд устремился на лицо Габриэла, потом на плинтус.

— В каком это смысле?

— Он слишком увлечен темой убийства.

— Вы про курсовую? В этом нет ничего уникального, каждого второго юношу его возраста заботят темы жизни и смерти. Прибавьте к этому максимализм, тяжелый переходный возраст, тяжелое детство, где мать отказалась от него, и получится то, что у вашего друга на душе.

— Вообще-то я не про курсовую. Не знаю, как вам сказать… Но он говорит об убийствах, всегда примеряя роль убийцы на себя. Это тоже нормально?

— И это нормально. Кстати, он может многого добиться. Люди, которые умеют встать на место объекта обсуждения, то есть обладающие хорошим воображением, обычно бывают хорошими психоаналитиками.

— Вы уверены в этом на сто процентов? Почему же вы не приняли его курсовую?

— Потому что он должен понимать, где его фантазия, а где реальность. Потому что мы работали по теме бытового насилия, а он решил показать мне свою самостоятельность и написал курсовую на тему, в которой я ему отказал. Вы, наверное, хотите спросить, почему отказал?

— Да.

— Потому что чем больше «окучивать» свою фантазию, тем более реальной она становится.

— Не об этом ли я вам говорю? Он слишком погряз в этой теме, она становится реальной.

— Не становится.

— Как же нет, он постоянно приводит примеры как он мог бы взорвать кого-нибудь или расстрелять.

— Роберт, меньше одного процента людей действительно совершают насилие, о котором говорят. А здесь он даже не высказывал намерения. Или высказывал?

— Нет.

— Тогда вам не о чем беспокоиться. — Он уже стоял у выхода из аудитории. — Извините меня. Оревуар, — он кивнул в знак прощания, — мне нужно к другим студентам.

***

День, когда это произошло, был солнечным. Майские цветы уже распустились, на деревьях висели маленькие зародыши листьев, а воздух был свежим и вкусно пах наступающим летом. Роберт собирался со своей тогдашней девушкой Мари в парк аттракционов в центре, а до этого они хотели зайти в ювелирный в «Эмеральд-Молл» и выбрать ей подарок на день рождения.

— Цены в этом «Эмеральде» совсем конские, — по громкой связи говорила мама. — Жаль, что у нас не купил, у нас-то дешевле было бы.

— Знаю, мам, но я не планировал такой подарок, идея была спонтанной. Не поеду ж я теперь за пятьсот километров ради одного украшения.

— Покупай серебро, — советовала мама, — оно дешевле. А лучше даже не заходить в отдел с золотом, чтобы твоя Мари не захотела дорогую побрякушку.

— Хорошо, мам. — Роберт завязывал галстук и параллельно смотрел новости по центральному каналу.

— Главное, не перепутай белое золото с серебром.

— Как я могу, они же будут отличаться по цене.