Человек начинает бежать в сторону пика. Вот теперь наступает самая важная часть притчи: Бог, со своей стороны, спускается с горы. Поскольку, скажем так, он пресыщен своей чистотой и одиночеством.

Человек пресыщен толпой, нечистотой; Бог пресыщен своим одиночеством и чистотой.

Вы когда-нибудь такое замечали? Можно очень легко быть счастливым в одиночестве. Быть счастливым с кем-то еще становится очень трудно. Один человек может быть счастливым очень легко, не платя за это. Если вместе два человека, то становится очень трудно быть счастливым. Теперь легко быть несчастным — без какой бы то ни было цены, очень легко. А если вместе три человека, счастливым быть невозможно — ни за какую цену, нет счастья.

Человек пресыщен толпой. Некуда двигаться, негде найти себе место, всегда есть зрители и зеваки — вы всегда на сцене, всегда играете — и глаза толпы смотрят на вас. Нет личной жизни. Мало-помалу человеку это приедается, ему скучно.

Но и Богу скучно. Он одинок, чист, но чистота сама по себе становится скучной, когда она постоянно существует.

Бог спускается вниз в долину; его желание — окунуться в мир. Желание человека — выскочить из мира, а желание Бога — погрузиться в мир. Желание человека — быть Богом, а желание Бога — быть человеком.

Есть правда ухода, и есть правда возвращения. Человек всегда уходит, а Бог всегда возвращается. В противном случае мироздание уже давно бы исчезло, если бы Бог не возвращался постоянно. Должен быть круг. Ганг все время впадает в океан, а океан все время поднимается в облака и все время выпадает на Гималаи — назад в Ганг, и Ганг все течет и течет. Ганг всегда уходит, а океан всегда возвращается. Человек всегда ищет Бога, Бог всегда ищет человека; это полный замкнутый круг. Если бы только человек шел к Богу, а Бог не приходил, мир давно бы прекратился. Он прекратился бы в любой момент, потому что когда-нибудь вернутся все люди, а Бог не пойдет назад: мир исчезнет.

Но пик не может существовать без долины; и Бог не может существовать без мира; и день не может существовать без ночи; и жизнь невозможно представить без смерти.

Очень трудно это понять, то, что Бог — это постоянное возвращение, человек — постоянный уход, человек — постоянное отречение, санньяса, а Бог — постоянное возвращение в мир, празднование.

Есть правда ухода, и есть правда возвращения. По отдельности обе они половинчаты и частичны; вместе они становятся правдой, целостной правдой.

Религия — это уход, но тогда это половина. Религии также следует быть возвращением, тогда она целостна. Религии следует учить вас, как снова возвратиться, потому что где-то между долиной и пиком встречаются Бог и человек. Если вы обходите Бога стороной... а на то есть все шансы, поскольку, если вы идете на холм, а он спускается с холма, вы даже не посмотрите на него. В ваших глазах может быть даже осуждение. Как же может быть Богом тот, кто идет назад в долину? Вы можете даже смотреть на него глазами с выражением «святее тебя».

Запомните это: Когда бы Бог ни встретил вас, вы увидите его возвращающимся в мир; а вы покидаете мир. Вот почему ваши так называемые Махатмы, ваши так называемые святые никогда не пришли к пониманию Бога. Они все время говорят о мертвой концепции Бога, но они никогда не знают, что такое Бог, ведь они всегда упускают его. Где-то на пути вы встретите его, но ваши чувства даже не обратятся к нему. Он будет выглядеть словно грешник; он возвращается в мир.

Но если они достигнут вершины, они застанут ее пустой. Мир слишком полон; вершина слишком пуста. Они даже не найдут там Бога, потому что он всегда возвращается. Он всегда приходит, он всегда творит. Он никогда не закончен. Мироздание — это бесконечный процесс. Бог — это не нечто объективно существующее. Он — процесс, процесс возвращения.

Если вы сможете встретить его на пути и сможете узнать его, только тогда есть такая возможность. Тогда вы отбросите идею подъема на пик... вы начнете возвращаться. Те великие, которые поняли, первые предприняли уход, а затем они вернулись в мир, назад в мирское, со всей их медитацией в пышном цветении. Но они вернулись в мир. Они поняли суть. Он поняли суть цельности, святости. Они поняли суть: внешнее и внутреннее — это не две вещи, и творение и творец — не два, и материя и сознание — не два, святой и светский — это не два. Они — одно. В них исчезла вся двойственность. Это то, что я называю адвайта, недвойственность — настоящее послание Веданты, настоящее послание йоги.

Очень естественно пресытиться миром. Очень естественно искать свободу, ничего особенного.

Дело было так:

Мулла Насреддин отмечал двадцать пятую годовщину своей свадьбы, и он закатил хорошую пирушку для всех своих друзей. Меня он тоже пригласил. Но хозяин куда-то пропал. Наконец я отыскал его в библиотеке, где он пил бренди, уставившись в камин.

— Мулла, — позвал я, — тебе бы праздновать вместе с гостями. Почему же ты печален, и что ты здесь делаешь?

— Почему я печален? — отозвался он и объяснил, — когда я был женат пять лет, я решил убить жену. Я пошел к юристу и сказал ему, что собираюсь сделать. Он ответил, что если я так поступлю, я получу двадцать лет тюрьмы.

— Ты только подумай, — заключил Мулла, — сегодня вечером меня бы освободили.

Это очень естественно. Мир слишком полон неприятностей. Он создает так много страхов; он создает так много заточений. Искать свободу, просить о ней естественно, ничего особенного. Это становится особенным, когда вы уже поняли, когда вы спускаетесь с вершины в долину, танцуя по-новому, с новой песней на устах, с совершенно новым бытием — когда вы приходите абсолютно чистыми в мир нечистоты, не боясь, поскольку теперь вас не испортить.

Когда вы возвращаетесь в тюрьму сами по себе, добровольно, когда вы приходите в тюрьму как свободный человек и вы принимаете тюрьму (назад в свою камеру), теперь это больше не тюрьма, потому что свободу нельзя заточить. Можно заточить лишь раба. Свободного человека заточить невозможно — он может жить в тюрьме и быть свободным. И пока ваша свобода не настолько сильна, она немногого стоит.