Естественно, что соборность — слово не новое для тех, кто знаком с православной традицией, которая в советский период была выброшена "левыми" за борт современности. На уровне лексическом "словцо" есть открыто выраженное А.Бочаровым неприятие этой традиции.
Михаил Лобанов, говоря об истоках и развитии данной традиции, указывает и на "Слово о Законе Благодати" митрополита Иллариона, и на русских мыслителей в лице так не любимых А.Бочаровым славянофилов, и дает "обиходного уровня" определение соборности, с христианских позиций характеризует "личность", "свободу", "ленинскую гвардию" и т.д. И это не дань наступившей моде на церковность, это глубокое убеждение критика, православное, духовное формирование которого началось еще в 50-е годы.
В данный период в отличие от большинства современников Михаил Лобанов мудрость черпал не из модных книг, не из бесед с "умниками" (интеллигентами-космополитами и евреями), а из общения с "тихими героями" из народа, матерью и ее подругами прежде всего.
Женские истории, судьбы, приводимые Михаилом Петровичем в книгах "Страницы памятного", "В сражении и любви", пропитаны христианским светом, жертвенной любовью.
Такое духовное образование определило жизненные взгляды и жизненный путь критика, позволило избежать ему многих искушений. Например, в отличие от многих будущих "правых" Лобанов в 50-е годы не переболел либерализмом — "великой ложью нашего времени" (К.Победоносцев). Так, по свидетельству Феликса Кузнецова, со знакомства с Вадимом Кожиновым начался его "путь возвращения в Россию, к русской, патриотической идее. До этого я был, так сказать, более либерал…" Показательна и реакция Станислава Куняева на это признание: "Да, все мы были либералами. Но Вадим в себе этот либерализм изживал и одновременно с этим изгонял его и из нас, потихоньку, не специально — как-то все получилось само собой".
Итак, когда многие будущие "правые" изживали в себе либерализм, Михаил Петрович становился человеком православным, верующим, что на уровне запечатленного духовного переворота окончательно произошло в декабре 1962 года, и с тех пор, по свидетельству критика, ни одного слова не написано вопреки открывшемуся чувству Бога.
В статьях, книгах Лобанова последних 15 лет не раз поднимается вопрос смысла жизни. Итоговым видится размышление критика в статье "Милосердие". И вновь, как в начале пути, в период духовного самоопределения, Михаил Петрович сравнивает две версии смысла жизни — писательскую и "простой" верующей женщины. И вновь отдает предпочтение второй, воспринимая долголетие как время, отпущенное на земле для избавления от грехов и возможности прийти к покаянию.
Молитва, завершающая статью, не только очередное свидетельство глубинной русскости, православности Михаила Лобанова, но и одно из самых сокровенных, поэтичных, совершенных его творений: "Господи, нет предела милосердию Твоему! Ты сохранил мне жизнь на войне, в болезни, дал мне долголетие, и чем я ответил тебе? Ты знаешь все мои грехи и сохраняешь милость Твою ко мне. Прости мне слабость мою и греховность. Ты же знаешь, как я верую, что если есть во мне что-то доброе, способное к добру, то это не мое, а Ты дал мне, как и те неиссякаемые дары Благодати, которые по великому милосердию Твоему проливаются на нас, на Твои, Господи, творения".
Естественно, что Михаил Лобанов — один из самых последовательных и стойких бойцов за Православие, за "твердыню духа", без каких-либо католических, экуминистических и прочих новаций. В статьях и интервью последних 20-ти лет он неоднократно негативно-точно характеризует и отца современных ересей, революционера от религии Вл.Соловьева, и его многочисленных последователей. В этой связи критик точно замечает о Солженицыне ("Ему не нравится "окаменело ортодоксальное", "без "поиска" Православие") и проблеме вообще: "Как будто может быть какое-то не "ортодоксальное", не "догматическое" Православие, расшатывающее догматы "поиском".
Определяя русскость, православность, М.Лобанов не сбивается на фактографически-формальное понимание вопроса, чем грешат авторы разных направлений, взявшие на вооружение схоластическую методу К.Леонтьева. И там, где того требует "материал", критик тонко и точно проводит грань между мировоззрением и творчеством, публицистикой и "художеством".
В интервью "Светоносец или лжепророк?", говоря о гордыне Александра Солженицына и Льва Толстого, проявленной по отношению к Церкви, Михаил Петрович справедливо утверждает, что у "безблагодатного моралиста Толстого" благодатное слово художника. У Солженицына подобное превращение обличителя в художника Лобанов не представляет, и с этим трудно не согласиться.
Естественно, возникает вопрос: что делать русскому писателю в сегодняшней ситуации "еврейского ига", возможен ли диалог с русскоязычными авторами? Этот вопрос М.Лобанов неоднократно рассматривает в своих статьях. В "Российско-кельнских абсурдах" критик приводит собственное высказывание в беседе с В.Казаком: "Писателей навсегда разделило 4 октября 1993 года, когда "апрельевцы-демократы" подтолкнули Ельцина к решительным действиям". Эта верная по сути и по факту мысль требует дополнительных комментариев.
Главное, думается, не в том, подтолкнули или нет (Б.Ельцин и его окружение спасали свои шкуры, и президент — мерзкая и преступная "прореха на человечестве" — все равно пошел бы на крайние меры), а в том, что подписали, разрешили кровь по совести. То есть если бы не было расстрела, вина и грех подонков-подписантов была бы не меньше.
Во-вторых, только ли события октября 1993 года разделили писателей, не произошло ли это раньше? Главная линия водораздела — отношение к России — проходит через сердца и души. И без пролитой крови не может быть общности с теми, для кого Россия — "сука", "раба", "тысячелетний рейх", "материал для творчества" и т.д.
Статья "Моя позиция", опубликованная через три года после "Российско-кельнских абсурдов", вызвана награждением Валентина Распутина Солженицынской премией. В статье на разном материале рассматривается вопрос о возможности объединения в рамках одной культуры разных сил, именно такую цель поставили перед собой организаторы премии. Михаил Лобанов сомневается в том, что данное мероприятие, на котором символично обнялись В.Распутин и Б.Ахмадулина, может стать началом сближения русских и русскоязычных сил. Он, как и Вадим Кожинов в случае с Андреем Нуйкиным, руководствуется логикой: фамилия поэтессы стоит под письмом 42…
С таких же позиций Лобанов оценивает пафос "Двести лет вместе" А.Солженицына. Призыв к сближению в настоящих условиях означает подавление воли к национальному сопротивлению. Следующие слова из статьи "И вздрогнут наши недруги!" — лейтмотив публикации последнего десятилетия, лобановский вариант спасения русского народа, логически вытекающий из всей героической жизни Михаила Петровича — русского критика "на передовой": "Национальная идея — это не академическая болтовня о "соборности", "общечеловеческой отзывчивости" (довольно с нас этих "общечеловеческих ценностей"), национальная идея — это борьба не на жизнь, а на смерть с нашими врагами, уничтожающими нас как нацию. Вот тогда-то и вздрогнут наши недруги, когда не только услышат, но и уверятся, что это не шутки, а настоящая война".