Женя зажмурился. Глаза болели так, словно он выстоял пару минут на сухом и пыльном ветру. Аж горели...

- Надо бы потренироваться, - пробормотал он, - делать то же самое, но чтобы полный контроль оставался... Ну-ка, что там у меня.

Он склонился, опираясь на стол, над листом. Затаил дыхание.

Ожидал многого, но такого...

Медведь. Не портрет получился, а рисунок. Жанровый. Или иллюстрация.

Если портреты Волка Красимира или Змея Ярослава были именно портретами, то это...

Медведь явно был бешеным. Он орал, чуть не выворачивая оскаленную пасть, из которой, падая ошметьями, тянулась белая пена, и размахивал лапами со страшными когтями. Белые глаза, полные сумасшедшей злобы, вылупились с рисунка, чуть не выпрыгивая из глазниц... Когда Женя пришёл в себя от страшноватого образа Демьяна, он подтащил к столу стул, сел и снова уставился на портрет.

- Нет, не понимаю, - прошептал он. - Что-то в этом есть, но... Может, Демьян, в отличие от Ярослава и Красимира, какой-то порченый? Они владеют какими-то способностями, пусть маленькими, но их внутренняя суть на портретах спокойная... Что с Демьяном? Или сила, которой он давит людей, так в нём самом бушует?

Так и не придя ни к какому ответу на собственные вопросы, он напомнил себе, что завтра с утра на Арбат, а потому неплохо бы выспаться... Спохватившись, взялся за сумку, которая всё это время провалялась в машине Никиты и которую Никита ему отдал перед отъездом. Вывалив её содержимое на стол, Женя быстро перебрал листы. Портрета Ирины не нашёл. Задумался. Может, она сама забрала?

Не проблема. Завтра он опять начнёт день на Арбате с её портрета.

Успокоившись на этом, он пошёл в ванную комнату и привёл себя в порядок перед сном... Перед тем как залечь, на сон грядущий приоткрыл форточку и уснул.

... Он дёрнул руками. Слишком плотно связаны. До боли. По горячим волнам воздуха, которые изредка веяли вокруг него, сообразил, что его поставили на колени перед костром. Приходилось узнавать реальность только на слух и по ощущениям: глаза-то завязаны. Ещё слышался плеск близкого ручья. Где-то, ещё дальше, звонко распевала птаха... Под тяжёлой ногой идущего к нему скрипели песок и мелкий камень. Шаги затихли напротив.

- Ну что, супостат, поохотился на свою голову? Разве не было говорено тебе, что в священных угодьях волхвов никакой охоты не дОлжно быть? Вот и подставляй чело теперь под удар Круга, да не ной, что не ведал о том. Аль и в самом деле не ведал?

- Ведал, - хмуро откликнулся он.

- Демьян! - окликнули издали. - Чего ты там с ним возишься? Пора б уже к Кругу!

Связанный охотник чувствовал этого Демьяна - перед ним стоял богатырь широкой кости, настоящий медведь, и силой от него тянуло немеряной. И злобой, против него направленной. И так хорошо всё чуял, что успел сжаться за миг до удара, который обрушил Демьян на него. Пнул тот умело - под дых. Задохнувшись от выбитого воздуха, от боли, охотник упал набок и скорчился на месте, пытаясь продышаться. Руки немилосердно зажало - от перевязанных тянулась к каменному столбу ременная петля, на которой теперь и повисло тело упавшего, выламывая руки.

Сидеть на коленях унизительно. Но ещё хуже валяться беспомощным недобитком. Охотник собрался с силами, чтобы снова сесть на колени. Затих, изо всех сил вслушиваясь в пространство перед собой. Ушёл Демьян. Небось, к капищу направился. Небось, будут песнопениями заниматься во славу своих богов.

Охотник сглотнул скудную слюну. Пить хочется.

А его здесь бросили. Накажут потом.

Бежать бы надо. Но как?

- Святобору, хозяину мой, - зашевелил вялыми губами охотник, - помоги мне...

Бог поможет. Но если и сам сумеешь не сплоховать. На каждое действие откликнется, лишь бы двигался.

Прижавшись спиной и всеми стопами к каменному столбу, охотник сумел повернуть голову так, чтобы потереться щекой о шершавую поверхность камня. Дрогнул нос. Вот она - выдубленная петля. Осторожно скользнув щекой, охотник поймал губами вервь. Высидел немного, прислушиваясь к происходящему. Вроде тихо. Подвигав губами, вцепился в ремень зубами и с трудом принялся перегрызать его.

На посмешище, небось, выставить хотели. К позорному столбу, небось, привести хотели. Чтобы вся деревня видела ослушника.

А вот как на священных землях разок не поохотиться?

Елени здесь непуганые кормятся, а какие жирные! А всё потому, что никто не осмеливается сюда заходить. Богов волховских боятся. Принести одного такого жирного - три семьи с месяц жить сытно будут, долго протянут на одном только жидком вареве с мясными кусочками...

Ремень дёрнулся, а руки ослабели так резко, что охотник не удержал равновесия и снова свалился, чуть не ударившись головой... Полежал, тая дыхание: а вот услышат-то? Снова сел, уже свободней. Тихо вокруг. Встал и, крепко изогнувшись, перевёл связанные руки вперёд. Посидел, ссутулившись, и снова вцепился зубами в узел на руках. Этакой-то верви ему не перегрызть, а вот узел здесь толстый, хороший, чтобы развязать суметь... Чуть верхний зуб не сломал, пока тащил один виток. Но ничего, Святобор и впрямь помог своему охотнику.

А вот с повязкой на глазах беда... Пропитали хитрые волхвы повязку чем-то клейким - не сдерёшь, разве что с кожей вместе... "Ничё, - буркнул охотник про себя. - И мы не лыком шиты... Святобору, помогай! Жертву тебе дам погуще, как выберусь..."

Первым делом охотник нащупал каменный столб, к которому только что был привязан. Ага. Сидел он спиной к нему. Только вот... Не отошёл ли в сторону? Нет, он сидел между столбом и костром. И огонь - вот он. Охотник протянул руку - и пламя обожгло кожу. Всё правильно - выдохнул охотник с облегчением. Значит, идти подальше от того места, куда ушёл волхв Демьян, - это идти в противоположную сторону от столба каменного.

Будучи и так невысоким, охотник ссутулился и, через пяток-другой шагов непрестанно напоминая богу Святобору, что нуждается в помощи, осторожно двинулся вокруг столба, а дальше и за столб. Насторожённо нащупывая поверхность земли ногой, он сожалел лишь об одном: заповедные места с еленями выучил неплохо, а вот место обитания волхвов не удосужился припомнить, где да как всё у них расположено. Пока он твёрдо знал, что идёт по выложенной мелким камнем тропинке.

- Ты хроменький? - звонко спросили чуть справа.

У него от этой звонкости сердце чуть не оборвалось. Прибегут же!

- Нет, не хроменький, - ответил он.

- Глаза болят, да? - уже участливо спросили ближе. - Пойдём, я тебя провожу.

Горячая маленькая ладошка ухватила ладонь охотника.

- Мне в деревню бы, - торопливо попросил он.

- А я знаю, где это! - звонко сообщил голосишко, и его руку потянули куда-то вперёд. Поскольку эта тяга соответствовала пока нужному направлению, он подчинился.

Девочка шла рядом, болтая с удовольствием, потому что надо было заботливо объяснять слепенькому бедолаге, где какие преграды и препятствия. Вот, например, ручей перейти здесь можно, если сделать широкий шаг. А вот здесь осыпь каменистая, на ней, не ровен час, и поскользнуться можно...

- А чья ты? - Охотник проглотил окончание реплики: не здешняя ли? Поскольку последнее и так ясно.

- А ведуньи Рады дочь, - беззаботно отозвался ребёнок. - Имени нет ещё, а прозванье - Агния.

- А что так прозвали-то?

- А волосы мои как у светлого огня. А ты как прозываешься?

- Живко, - соврал он. Расскажет ещё дитя неразумное, как провожало пойманного волхвами охотника. И девчушке попадёт, и его быстро найдут.

- А почему ты, Живко, тряпочки не снимешь? Глазки заболят?

- Да не знаю я, как снимать их!

- Ой, а я знаю! А ты сядь-ко вот здесь, где дерево срублено. На пень этот. Во-от. И сиди. А я сниму тебе тряпочки.

Охотник сидел, чувствовал, как крохотные ручонки копошатся, снимая волховскую повязку, и напряжённо ждал, что вот-вот кто-то из взрослых волхвов подойдёт да прикрикнет на малявку, а его самого за шкирку потащит назад для наказания.