Но, разумеется, Вован ничего этого не знал. Он просто хотел есть. И потому поплелся по тропинке в надежде встретить кого-нибудь, кого можно было бы обо всем расспросить или хотя бы ограбить.

На его пути вставал лес. Это был тот самый Черный лес, до которого не доехал Керамир.

У Вована было два варианта действий — либо обойти лес, причем дорожка услужливо поворачивала в обход, либо идти напрямик. Вован, всегда предпочитавший короткий путь, не раздумывая, вошел в лес.

Некоторое время он петлял среди густого ольховника, но вот деревья разошлись, и Вован выбрался на опушку.

На опушке он был встречен отвратительного вида старухой, с ног до головы черной, как ворона. Старуха глянула на него совиным глазом и сладким голосом осведомилась, не поможет ли Вован донести ей вязанку хвороста до избушки.

Если бы Вован хотя бы иногда читал книжки, он бы знал, что отказывать старушкам с вязанками хвороста, которые просят у вас помощи в лесу, не следует. Во-первых, это невежливо, а во-вторых, такие старушки довольно часто оказываются местными колдуньями, и притом не всегда добрыми. Но Вован книжек не читал, и поэтому остаток пути до ведьминой избушки был вынужден проделать в образе осла, волоча на спине те самые вязанки, и сверх того, проклятую старуху, взгромоздившуюся поверх вязанок и нещадно пинавшую его в бока своими костлявыми ногами. Каждое движение старухиных ног сопровождалось густой волной исходившего от нее зловония. Судя по всему, старуха считала мытье глупым и недостойным занятием. В самом деле, какой смысл сегодня тереть мочалкой шею, если завтра она снова будет грязной?

Совершенно осовевший от вязанок, вони и пинков, Вован потерял всякое представление о времени, поэтому, когда он довез старуху до избушки, то не мог внятно осознать ни кто он, ни где находится, ни сколько тащит проклятую ношу.

Старуха же слезла с осла-Вована, стянула свои вязанки, и в качестве благодарности съездила ему по спине метлой так, что у бедного Вована подогнулись ноги, а в спине что-то громко хрустнуло. После этого она наконец взмахнула метлой, пробормотала заклятие, и Вован почувствовал, что ослиные копыта превращаются в привычные руки и ноги.

Получив первоначальный вид, униженный и обесчещенный Вован залаял и побежал прочь от избушки в густой лес. Продираясь сквозь заросли и отчаянно матерясь, Вован долго блуждал по чаще. Он не знал, сколько верст уже отмахал, и где находится, и не имел ни малейшего представления, куда ему идти дальше. Вокруг был только лес, и ничего кроме леса. Вован заблудился.

Солнце между тем подбиралось к зениту. Несмотря на густые кроны деревьев, в лесу было жарко. Вован быстро вспотел и ужасно устал, его терзали голод и жажда.

Несколько раз Вовану мерещились в чаще очертания знакомого ресторана «Весельчак У», где можно было так славно провести время, но стоило ему подойти поближе, как оказывалось, что это просто переплетение густых ветвей. Дважды он видел в солнечных бликах роскошное здание пятизвездочного отеля «Савой», но снова и снова убеждался, что это всего лишь мираж.

Бесцельно проблуждав по чаще около трех часов, смертельно уставший Вован наконец набрел на узенькую тропинку, едва заметную среди густой травы. Тем не менее это была несомненная удача. Даже Вовану было известно, что тропинки как правило откуда-то идут и куда-то приводят. Поэтому Вован рысью припустил по тропинке, искренне желая, чтобы та привела его если не к пятизвездочному отелю, то хотя бы к приличному ресторану. Тропинка вначале петляла среди высоких сосен, потом нырнула в березнячок, после провела Вована через осиновую рощицу, и, наконец, вывела на большую поляну, ярко освещенную солнцем.

Вован разочарованно оглядел поляну. Увы, ни отелей, ни ресторанов на поляне не намечалось, как не было вообще никаких следов пребывания человека. Поляна была пустынна.

Делать было нечего. Опечаленный Вован поплелся к холму, возвышавшемуся посреди поляны, намереваясь вскарабкаться на него и осмотреть местность с высоты.

Однако чем ближе он подходил к холму, тем более странным тот казался. Вначале у подножия холма обнаружились прогнившие деревянные ступеньки. Потом удивленный Вован заметил на вершине холма глиняную трубу, из которой курился легкий дымок. Внутри холма явно топили печь! До этого Вовану никогда не приходилось видеть холмов, оснащенных печами, и это его сильно озадачило. И, наконец, у холма обнаружилась дверь и два косых окна, грязных настолько, что заметить их можно было лишь подойдя совсем близко.

Поразмыслив, Вованом пришел к выводу, что перед ним жилище человека — нечто среднее между избушкой и земляным погребом.

Правда, сооружение это меньше всего походило на пятизвездочный отель. На четырехзвездочный тоже. Даже на провинциальную гостиницу оно было не очень похоже. Больше всего оно походило на заброшенный хлев.

Фундамент, подпертый камнями и поленьями едва удерживал на весу уродливое строение. Стены, сложенные из грубых почерневших бревен, казалось, вот-вот рухнут. И стены, и земляная крыша избушки с криво торчащей трубой густо поросли зеленым мхом, отчего издали избушка совершенно сливалась с окружающим пейзажем, и не было ничего удивительного, что Вован вначале принял ее за холм.

Но Вован все равно обрадовался избушке. Обнаружить следы человека в этом негостеприимном мире было чрезвычайно приятно. А топившаяся в избушке печь навела голодного Вована на мысль, что там, возможно, готовят обед.

И Вован поспешил к избушке.

Старый Сам-Баровский оракул, предсказатель и вещун Нунстрадамус разлил кофе.

Когда-то, много лет назад кофе был другим. Он был черным, густым, терпким и ароматным. Его было приятно пить. Теперь кофе был мутным, рыжим, жидким и отдавал болотной тиной.

В этом не было ничего удивительного, если учесть, что после каждого кофепития оракул тщательно собирал кофейную гущу, высушивал ее и заваривал повторно.

Да-а-а… Раньше кофе был другим. Но и оракул раньше был другим. Он был смелым, решительным, никого не боялся и говорил правду, не взирая на лица.

О-о-о, тогда его боялись! Его боялся сам король. А он никого не боялся. Ежедневно выходил он на главную городскую площадь, влезал на специально поставленную для него большую бочку из-под селедки и пророчествовал. В ветхом дырявом балахоне, босой, простоволосый, презирающий богатство и равнодушный к почестям, он выкрикивал со своей бочки предсказания, и ветер трепал его длинные волосы, и разносил по площади грозные слова пророчеств.

Послушать его собирались тысячные толпы. Он вещал, указывал, разоблачал и прорицал. Он мог предсказать какому-нибудь боярину ужасную смерть, и перепуганный боярин, прислушиваясь к нарастающим в организме изменениям, хирел и чах на глазах. Иногда он предсказывал какому-нибудь нищему сказочное богатство — и лучшие люди города спешили ко вчерашнему бедняку со щедрыми подношениями, надеясь в будущем заполучить дружбу и покровительство богатея, а купцы спокойно доверяли ему астрономические суммы под смехотворные проценты. Никому и в голову не приходило сомневаться в том, что бедняк вскоре разбогатеет — ведь это предсказал сам знаменитый вещун Нунстрадамус. Пророчества и в самом деле неизменно исполнялись — через годик-другой оборотистый экс-бедняк уже владел тремя мануфактурами, десятком кораблей с товаром и торговым рядом на центральном базаре, через два — ему принадлежала половина всех товаров на рынке, а через пять лет в его шкатулке для бумаг хранились долговые расписки от самого короля.

Все это неизменно увеличивало и укрепляло веру горожан в Нунстрадамуса. А Нунстрадамус верил только волшебной книге. И прорицал только правду.

Но однажды после очередного выступления, когда Нунстрадамус уже слез со своей бочки, к нему подошел королевский казначей. По его просьбе вещун развернул волшебную книгу и прочитал пророчество насчет казначея. Книга сулила казначею страшные несчастья: немилость у короля, бедность и ужасную смерть на плахе.