— Я и сам хотел бы знать, что нам в Родне потребовалось! Ну, родные земли Ярополка, ну крепость там справная. Но отдать вот так вот — почти без боя! без настоящей попытки оборонить! престольный град, завещанный предками?! Неужели князь так сильно испугался присоединившегося к Владимиру Вольги Всеславича? Или его смутили хазары во главе с этим…

Мощные, круто раздавшиеся вширь, плечи боярина ощутимо дрогнули при одном воспоминании о чудовищном человеке-велете, которого в стане Владимира именовали Ильей Жидовином. Или иначе — Ильей Муромцем. Огромный и необхватистый, все равно, что столетний дуб; на громадном жеребце, напоминающем одухотворенный скалистый утес, этот богатырь один, в открытом бою, стоил чуть не сотни Ярополковых кметей, а может и того более. Проходя по полям мелких быстротечных ратей, завязывавшихся не для ущербу, а на пробу сил, Варяжко своими глазами видел, что творила огромная булава, зажатая в бочкообразном кулаке Муромца, с теми, кто попадался на ее пути. «Булава…» — передразнил он себя. Самый большой кузнечный молот, какой только доводилось ему видеть в своей жизни, и тот был меньше! Боярин явственно припомнил трупы, у которых грудная клетка была расплющена чуть не до самых позвонков, а обломки щита торчали меж пронзивших плоть осколков ребер… Запредельная мощь, просто нереальная для человека! Такого витязя земля не должна держать, как не держит непобедимого Святогора!

Будучи сам по-медвежьи силен (первый борец и первый меч Киева, как никак!) Варяжко даже не представлял себе, как можно выстоять против исполина вроде Ильи сражаясь честно, лицом к лицу. Все равно, что против горного обвала встать!

— Хорош же князь заморский. — сплюнул Мстивой. — Мало того, что мать рабыня, так еще в услужении у него одни оборотни да велеты бегают. Добро бы коль один Всеславич, к йому уж все привыкли! А чего стоит энтот еретник! Ну, тот, коего, они ныне Верховным волхвом Руси кличут. Тьфу! Верховный волхв! А рыло-то!.. Нет, правдыть, спереди глянешь, вроде и человек, а рыло — самое, что ни на есть медвежье. Во-от такое рылище, да с клычищами. На кой ему такие клыки? Разве токмо за тем, чтобы руку кому оттяпать, или кишки из брюха выдрать! Энто для таких зубьев самое знатное дело. Уж, доведись мне с таким на узкой тропке встретится… ну, так, чтобы не убежать и не разойтись, я бы даже на меч и не понадеялся. Не-е, меч, он для воина, а такому чудищу рогатину в бок, и никак иначе. Потом еще и ножом дорезать. А всего лучше — змеиным топором башку отсечь. Колдун не медведь, оно, конечно, чары бы в ход пошли, но супротив них энто средство — змеиный топор — самое, что ни на есть верное…

Словоохотливый Мстивой еще что-то бубнил в затылок Варяжко, но боярин его не слушал, занятый своими мыслями. Ладно сидя в седле, прямой как свеча, он с тоской смотрел на родной город, медленно втягивающий в себя один десяток вооруженных людей за другим. Город, который он, боярин киевский, должен был защищать с мечом в руках до последнего своего издыхания. И который был вынужден бросить, ибо не мог ослушаться присяги, данной именем Перуна, человеку носящему… пока еще носящему! титул киевского князя. Варяжко скривил губы в горькой усмешке. Князь-то киевский, а Киев уже не княжеский! Злая ирония.

Усмешка тут же погасла, едва он представил, как кто-то из владимирового окружения сейчас входит в его отчий дом, как меряет ногами влазню терема, с деловитым одобрением осматривает гридницу, уперев руки в боки, оглядывает просторный, ухоженный двор с резного крыльца. Боярин крепко, словно на вражьем горле, стиснул зубы, едва не выламывая их из десен.

— …знаем мы энтих еретников! А токмо ярилово пламя любую нечисть выжжет до серого пеплу. — сам по себе бурчал распалившийся Мстивой.

Варяжко чуть повернул голову и негромко бросил:

— Уймись, хоробр.

Мстивой послушно унялся.

— Был бы молчуном, души бы в тебе не чаял. А так с тобой что на охоту, что на вороп ходить — беда одна. — без особого веселья в голосе пошутил боярин, ободряя неловко стушевавшегося кметя. — Лады, дело сделано. Возвращаемся в Родню.

Он потянул узду, разворачивая Сивуша. Кусты орешника, успевшие запустить свои цепкие отростки-пальчики складки одежды и воинского снаряжения, протестующе затрещали, не желая выпускать из своих лап истых объятий всадника. Их усилия были слишком ничтожны. Мстивой последовал вслед за хозяином. Сразу за кустарником таился овраг, чьи склоны древесные корни изо всех сил тщились удержать от разростания вширь. Два сильных ухоженных коня, осторожно ставя крепкие копыта, стали спускаться по пологому склону на дно, где удалого боярина ждали еще трое воинов в полном вооружении. Все трое были коренными роднинцами: судьба стольного града им был куда менее интересна, нежели быстрое и безопасное возвращение из наворопа. Вот и простояли на дне, терпеливо ожидая, пока киевский витязь высмотрит, что ему потребно.

Спустились. Варяжко протянул руку и принял в нее недлинное крепкое копье-сулицу, которое прежде держал старший из роднинской тройки — грузный хмурого вида мужик с гладко выбритой челюстью, тяжелой как обух топора.

— Ты уж не серчай боярин. — сипло проговорил тот, ломая челюстью слова, точно хворостины. — Но киевляне все ж сволочи изрядные… На себя мои слова не бери, всем известно, каков Варяжко Ратмирич в сече. Ежели б в стольном Киеве все такими были, Робичу не обломилось бы и пяди землицы. А так… И-эх! Да с такими стенами город даже лапотное ополчение сумело бы удерживать с неделю, если того не дольше. При Святославе, сказывают, и не такую печенежскую рать у ворот с носом оставляли.

Варяжко глянул на ярополкова кметя с неприкрытым раздражением, однако в голосе его прозвучала скорее усталость.

— А ты у князя своего не спрашивал, на кой он тогда город с такими стенами врагу сдал?

Боярин и сам не понял, почему вдруг ввинтилось в его речь слово «своего». Словно бы он, Варяжко, сын Ратмира уже и не считал Ярополка своим князем — тем, кому воинскую присягу давал, на обнаженном мече клялся. Роднинцы воззрились на киевского богатыря с явным недоумением, а старший даже откинулся назад, чуть не выпадая из скрипнувшего кожей седла. Словно бы Варяжко не прошептал тихо, а в лицо ему гаркнул. Чтоб замять возникшую напряженность меж боевыми товарищами, Варяжко стал нарочито медленно притачивать сулицу к седлу.