— Прочь отсюда, скверная собака! Падаль! Нечего сказать, дадим мы тебе наше тело на растерзание! Подожди-ка!

Известно, что коршун, брошенный на землю, не может сразу полететь, так как он должен сперва разбежаться. Джонни, на которого его связанные товарищи смотрели с радостью и надеждой, продолжал размахивать своей добычей и сбил одного за другим еще несколько коршунов. Остальные птицы, испуганные, с удивлением наблюдали за всеми этими непонятными событиями. Тогда Джонни бросился к капитану. Он вытащил из кармана ножик, не замеченный бандитами, и быстро разрезал веревки, лишавшие Пеннилеса возможности двигаться.

— Я в восторге, капитан, что мог оказать вам эту небольшую услугу!

— сказал он.

— А я, мой милый Джонни, не менее рад принять ее от тебя! — воскликнул капитан, который совсем уже не мог рассчитывать на освобождение.

Джонни с той же важностью развязал Мария, прибавив:

— Э, товарищ, ты, верно, не прочь свободно вздохнуть…

— Я бы также не прочь выпить ведро воды… — воскликнул провансалец, когда его освободили. — Мое горло теперь похоже на бездонную пропасть. От всего сердца благодарю тебя, матрос! Ты знаешь… я не окажусь неблагодарным!

Джонни даже не слыхал ничего. С помощью Пеннилеса он развязывал мальчика, который понемногу приходил в себя и жалобно просил пить. Надо было объяснить ему, что теперь это невозможно сделать, но что его просьбу постараются исполнить как можно скорее. Однако несмотря на естественное желание поскорей выйти из этого мрачного места, Пеннилес и Марий захотели узнать, какому чуду они обязаны тем, что остались в живых.

— Между нами будь сказано, это какая-то фантасмагория, — воскликнул изумленный Марий. — Они навязали там таких узлов, которые привели бы в отчаяние марсового на бугшприте!

— Yes! Phantasmagoria, — сказал невозмутимо хладнокровный янки. — Я был когда-то клоуном в цирке и этим зарабатывал свой хлеб. Это все происходило раньше, чем я сделался матросом… Вы знаете, капитан, у нас можно заниматься каким угодно ремеслом, и никто на это косо не смотрит.

— Я не совсем понимаю, — сказал Пеннилес.

— Так вот, когда меня хорошо вымуштровали, мне показали фокусы индийского сундука. Вы его, вероятно, видали. Человек, связанный по рукам и ногам самой сложной системой узлов, запирается в сундук. Через некоторое время, довольно короткое, чтоб фокус показался еще удивительнее, сундук, оставшийся на сцене, открывают. Там никого нет. Клоун появляется через минуту, держа веревки в руках и торжественно потрясая ими. Этот интересный фокус можно сделать только после усиленной работы, бесконечных и часто безуспешных опытов. Я умел его делать очень ловко и б минуту освобождался от самых запутанных узлов. Теперь я вспомнил этот фокус, и он, как вы видите, сослужил мне службу.

Марий смотрел на товарища, раскрыв от удивления рот и в первый раз не нашелся, что сказать, несмотря на свое южнофранцузское многословие.

— Э!.. Мой милый! Это самая чудесная вещь, которую мне до сих пор удавалось видеть, если не считать моего воскресения из мертвых в Гаваннском госпитале, где я лежал в желтой лихорадке. Мадемуазель Фрикетта возвратила меня к жизни, сделав мне операцию!

Несмотря на свое трагическое положение, голод и жажду, Пеннилес, Джонни и Патрик не могли удержаться от смеха при этой выходке добродушного моряка. Он продолжал, счастливый, что ему на минуту удалось рассеять общее тягостное настроение духа:

— Это все отлично, что ты нас распутал; но отчего же ты раньше не применил свои знания?

Джонни пожал плечами и плюнул по своей привычке, которую он приобрел благодаря постоянному жеванью табака.

— Марий, мой друг, ты, кажется, позабыл, в какой стороне бывает север! Да ведь если б я только попробовал, меня бы сейчас прикончили.

Марий понял, что сказал несообразность, опустил голову и сказал:

— Ты прав, ты прав, Джонни, а я старый дурак. Но довольно говорить, будем работать!

— Да, — подтвердил Пеннилес, — будем работать, нам предстоит трудное дело!

Солнце начинало уже склоняться к горизонту, и маленькое место около загородки оставалось в тени. Капитан усадил туда Патрика и сказал ему:

— Оставайся здесь, мое дитя, не шевелись, не выходи на солнце.

Мальчик безмолвно прижался в уголке, поглядывая на коршунов, которые временами поднимались с загородки, кружились в воздухе и быстро и дерзко пролетали над самой площадкой.

Эти птицы, коварство которых вошло в пословицу, сперва испугались и на время бросили свою добычу, но потом мало-помалу стали смелее.

Капитан обошел кругом эту страшную площадку и не нашел в загородке ни малейшей трещинки, в которую могла бы проскользнуть хоть крыса. Ни отверстия, ни щели, которую можно было бы расширить ценой каких бы то ни было усилий. Увы! Старое здание победоносно выдерживало борьбу со временем. Дверь была так прочно устроена, как любая крепостная дверь. Все трое, устав ходить взад и вперед между этими ужасными костями и на солнечном припеке, скоро убедились в полной невозможности сделать что-нибудь с дверью или со стенами.

Убедившись в том, что с этой стороны спастись нельзя, капитан стал внимательно рассматривать четыре решетки, находившиеся внизу и окружавшие среднюю, круглую часть платформы; там лежали накопившиеся в течение столетий кости парсов.

Как сказано выше, при описании Башни Молчания, эти решетки замыкают собой отверстия, ведущие к подземным коридорам, а эти последние в свою очередь выходят в четыре симметрично расположенные колодца. Эти колодцы имеют не более двух метров глубины, но зато они очень широкие. Они служат для стока дождевой воды.

— Если б мы попробовали выйти с этой стороны!.. — сказал Пеннилес.

— Попробуем! — ответили, как эхо, оба моряка.

Но как попасть на эту кучу костей, до половины наполнявших углубление под платформой? Высота была более пяти метров. Пеннилес заметил это.

— Остается только прыгать, — сказал Джонни, как будто это была самая простая вещь.

— Ты очень добр! — воскликнул Марий. — А если мы при прыжке что-нибудь вывихнем, сломаем одну или обе ноги, это поможет нам поскорее убежать отсюда?

— Нашел! — возразил Джонни. И как человек, который мало говорит и много делает, он принялся собирать только что разрезанные им и разбросанные по платформе веревки. В очень короткое время он сложил их, как мог, связал, и получилась толстая веревка длиной метра в четыре. Он взял конец ее в руки, пристроился на краю платформы и сказал Марию:

— Слезай по ней!

— А если ты выпустишь конец?

— Я не выпущу.

Не говоря больше ни слова, Марий схватился за веревку и спустился по ней до конца. Тут он мог уже без опасения выпустить ее и соскочить в груду костей. Несмотря на свое испытанное мужество, он не мог не содрогнуться, ощутив под ногами человеческие останки, которые сухо захрустели и рассыпались. Джонни выдержал испытание.

— Ваша очередь, капитан, хотя я не смею приказывать! — почтительно сказал Джонни своему начальнику. Пеннилес последовал примеру Мария и в минуту очутился около него.

— Ну, мой любезный, что же дальше! Тебе будет нелегко слезать и одновременно держать веревку!

— А я вот что сделаю! — ответил Джонни.

Не дожидаясь дальше, он спрыгнул вниз по всем правилам, с необычайной легкостью, на кончиках пальцев. Патрик, оставшись один на платформе, смотрел на них и терпеливо, без жалоб, переносил ужасные муки жажды. Они направились к одной из решеток, спотыкаясь о кости, вид которых и хрустенье причиняли им тяжелые ощущения. Решетка, к счастью, едва держалась. Сильные руки Мария выдернули ее из кирпичных углублений, куда она была ввинчена. Открылось черное отверстие. Два моряка заспорили о том, кому первому пройти.

— Я пройду! — сказал Пеннилес, разрешая их спор.

— Но, капитан…

— При атаке начальник идет первым, при отступлении — он последний. Здесь мое место, друзья… Пропустите же меня.

Он смело углубился в коридор, откуда доносился неприятный запах гнили, смешанный с сильным запахом фосфора. Этот коридор, шириной в метр, очень круто спускался вниз, и Пеннилес быстро соскользнул по нему. Он почти тотчас же коснулся дна, которое, как ему казалось, было усыпано рыхлым песком. Следовало ожидать, что здесь будет совсем тесно, но, странная вещь, этот колодец был полон необыкновенного, мерцающего света; он в виде беловатых струек поднимался с места, где после внезапного прыжка Пеннилеса был разрыт песок. Было почти так же светло, как днем. Поразмыслив минуту, Пеннилес догадался о причине этого явления. Это был фосфорический свет, испускаемый остатками костей, снесенных сюда дождем. Этот бассейн мог иметь около трех метров в диаметре, и его вид навел Пеннилеса на мысль, что, благодаря свойствам песчаного грунта, им будет нетрудно прорыть ход под самым основанием башни. Он позвал Мария и Джонни, вкратце растолковал им свой проект, и те тотчас же принялись за дело. Не имея под рукой никакого подходящего орудия, они рыли этот мягкий и рыхлый песок руками. Пеннилес рассчитывал, что придется прокопать по большей мере около пяти метров, соблюдая известный наклон, тогда они выйдут наружу. Принимая во внимание свойства почвы, можно было надеяться кончить работу через пять часов. В колодце была невыносимая жара; Пеннилес и его товарищи испытывали сильные мучения от голода и особенно от жажды. Они трудились изо всех сил, не жалуясь, не ослабевая, поддерживаемые своей железной энергией, и иногда даже обменивались шуткой. К Марию возвратилась его провансальская развязность, и время от времени, скобля песок, он прибегал к своим привычным выходкам.