— Профессор Дарвин, вы писали, что человек стал человеком в процессе борьбы за существование…

— Совершенно верно. К сожалению, лучшие погибли в борьбе.

— А как же естественный отбор? Ведь вы отводите важное место естественному отбору?

— К сожалению, были отобраны далеко не самые лучшие.

— Профессор Дарвин, я хотел бы узнать, как нам быть в современных условиях. Нужно ли начинать с борьбы и после этого переходить к отбору, или лучше сначала все отобрать, а уже потом пусть они борются за существование?

— Отобрать? У кого отобрать? Послушайте, кто вы такой, я вас не знаю. Я сейчас позову полицию!

— Ну вот, уже и полицию. Извините, что не представился: меня зовут Карл Маркс.

Попав в места, определенные высшей мерой наказания, председатель судебной коллегии Муравьев был крайне удивлен и обескуражен: «Интересно, как я здесь оказался? Разве мы приговорили меня?»

И тут он увидел приговоренного.

— Дмитрий Владимирович! А я уже за вас волновался!

Каракозов встрече не обрадовался. Он даже слегка отшатнулся, если такое возможно в местах, определенных высшей мерой наказания.

— Ну что вы за мной увязались? Суд окончен, приговор приведен в исполнение, чего вам еще от меня надо?

— Извините, Дмитрий Владимирович, — смутился генерал, — нехорошо как-то получилось: меня называют вешателем, а я здесь оказываюсь раньше повешенного.

Он был крайне обижен этой несправедливостью. Если между вешателями и повешенными стирается грань, ничего хорошего ждать не остается.

— Вы меня, господин Каракозов, извините за повешение, я ведь в молодости сам был декабрист. Ого, еще какой декабрист! Нас, Муравьевых, среди декабристов было что муравьев, — рассмеялся он подвернувшемуся каламбуру. — Все мы в молодости декабристы. А потом, как говорится, жизнь берет свое… — Он помолчал, вспоминая, как его обобрала жизнь. — Все мы были декабристами. Не было бы нас, декабристов, не было бы и вас, цареубийц. А не было бы вас, не было бы и нас, вешателей. Декабристы, как говорится, разбудили вешателей, возможно, я цитирую неточно.

На земле послышался плач. Это проснулся Александр Ульянов.

Искупление послано, и карают сурово Муравьевы-апостолы палачей Муравьевых.

— Муравьев — это вешатель? Или тот, что в гулаге?

Преступленье замешано на общественном благе.

Только память прикована к безымянным погостам… Но никак не припомнить ей, кто палач, кто апостол.

Летом 1882 года гимназист Володя У. приехал на каникулы с мамой в Лондон и познакомился там с дедушкой Карлом, который жил в эмиграции и работал над теорией классовой борьбы.

Володя с мамой прогуливались по Гайд-парку, а дедушка Карл сидел на скамейке и читал книгу собственного сочинения.

— Ой какой хороший мальчик! — сказал дедушка Карл. — А как тебя зовут? А как ты учишься?

— Меня зовут Володя, и я отлично учусь, — сказал Володя У. — Только по логике у меня четверка, но я не собираюсь подчинять свою жизнь логике.

— Отлично сказано! — похвалил дедушка Карл.

Потом они долго говорили о диктатуре пролетариата.

Володя еще не знал, что это такое, и дедушка Карл ему объяснил:

— Диктатура пролетариата — это власть одних от имени других. Власть партии от имени пролетариата, власть отдельного человека от имени партии.

— А почему человек не может просто взять власть — без партии, без пролетариата?

— Одному не дадут. Кто он такой, чтоб ему дали власть? А когда власть берет целый класс, это более авторитетно.

— Вот здорово! — сказал Володя У. — Я, когда вырасту, непременно возьму власть от имени пролетариата.

— Только учти: сначала нужно организовать классовую борьбу, — сказал Володе дедушка. — Потому что только классовая борьба ведет к диктатуре пролетариата.

— А можно я уже сейчас останусь в эмиграции и отсюда буду организовывать классовую борьбу?

Дедушка Карл и Володина мама переглянулись и улыбнулись.

— Володя, а как же гимназия? — с мягким укором сказала мама.

А дедушка Карл сказал:

— Ты ведь еще даже не овладел суммой всех знаний, которые выработало человечество. А для этого нужно что?

И Володя, подумав, сказал:

— Учиться, учиться и учиться.

В прошлом веке русские цари были исключительно Александры и Николаи, что, возможно, диктовалось исторической необходимостью. Александр означает «защитник людей», Николай — «победитель народа», а в России одна забота: либо народ побеждать, либо защищать его от этой победы.

В самом начале века, когда над Европой нависла грозная тень Наполеона, в России царствовал Павел, что означает «малыш». Мог ли он защитить страну от этой опасности? Поэтому Павла быстренько убрали, а на его место взошел Александр. Под его защитой народ до того осмелел, что даже стал создавать тайные общества.

Это уже было слишком. Срочно требовался Николай, чтобы как-то справиться с народом. И Николай явился. Часть народа он отправил на каторгу и в другие не менее отдаленные места, остальных так прижал, что ни вздохнуть, ни охнуть. До того Николай разошелся, что опять надо народ защищать.

Надо, так надо. На престол восходит Александр Второй, не только Защитник, но и Освободитель.

В России, однако, не любят Освободителей, и Александра Второго убивают, не дав ему закончить дело защиты людей. Чтобы продолжить это дело, на престол восходит Александр Третий.

А тем временем подрастает Владимир. Не защитник, не победитель, для Владимира главное — миром владеть, целым миром — это уже не шуточки.

В срочном порядке на престол восходит Николай Второй, еще один победитель народа. Но пытающийся сочетать функции победителя народа с функциями защитника людей.

Такое сочетание еще никому не удавалось. Начинают искать нового Александра, но среди наследников престола Александров нет. Приходится взять постороннего человека, Александра Керенского. Николай, естественно, отрекается от престола.

Но Владимир уже тут как тут. «Центральный вопрос, — говорит, — это вопрос о власти». Не о защите людей, а просто о власти. Потому что Владимиру нужно миром владеть, все остальное его не интересует.

Мама Надежды Константиновны Крупской уже совсем потеряла надежду, что ее дочь сможет составить себе подходящую партию. Но тут появился железный Владимир и сказал:

— Есть такая партия!

Этот железный рыцарь считал главным достоинством женщины ее слабость.

Потому что, если нет таких крепостей, которые не могли бы взять железные рыцари, то, уж конечно, женщина такой крепостью быть не должна. Чтобы не затруднять великое дело революции.

Железный рыцарь Робеспьер любил женщин, но только как товарищей по оружию. Вместо цветов он дарил женщинам тексты своих речей и очень возмущался, что коллега Дантон может требовать от женщины что-то другое.

Обычный рыцарь, конечно, может бросить женщину, но он никогда не бросит ее за борт, да еще вдобавок в набежавшую волну, как это сделал один из наиболее железных рыцарей революции.

Чем отличается железный рыцарь революции от обычных рыцарей средних веков?

Когда дама входит, железный рыцарь может и встать, а обычный продолжает сидеть, потому что сидит он не на стуле, а на лошади.

Когда дама выходит, железный рыцарь пропускает ее вперед, а обычный бросается первым навстречу опасности.