В этом году предзимье напоминало раннюю осень. После первого же дождя со снегом, который тут же растаял, превратившись в грязные лужи, температура воздуха прочно утвердилась в районе восьми градусов, с неба посыпался мелкий непрерывный дождик. Ноябрь попятился и остановился на границе между сентябрем и октябрем.

Подмосковный военный аэродром рано утром — необычайно безлюден. Не снуют по важным своим делам автомащины, возле самолетов не беседуют экипажи, не возятся авиамеханики и оружейники. Реформы, наложившие тяжкую ладонь на экономику и политику, не обошли, не могли обойти, и армию. В том числе, конечно, военно-воздушные силы.

На одной из отдаленных стоянок прижалась к бетонке многотонная туша транспортного самолета. Нижняя часть хвостового оперенья откинута, открывая нутро транспортника, более похожее на ангар. Лапы-колеса вцепились в аэродромный бетон. Будто удерживают рвущуюся в поднебесье машину.

Рядом скучающе прогуливаются двое: командир корабля и бортмеханик. Обмениваются короткими фразами, то и дело поглядывают на уходящую в сторону подмосковного шоссе дорогу.

— Долго еще ожидать, командир? — откровенно зевнул механик. — Скорей бы — туда, — кивнул он на бегущие, подгоняемые ветром облака. — Ежели честно признаться, с некоторых пор устаю на земле. В небе — просторней, вольготней — никаких проблем. Бортпаек имеется, голодная семья не хнычет…

Командир ехидно ухмыльнулся. Дескать, знаем мы истоки желания покинуть землю. На второй же день механик начнет тосковать по дому. Странный все же мужик! То стремится в полет, то торопится в охваченный ежедневными проблемами и горестями авиационный городок.

Все началось у него после первого же юбилея свадьбы.

Досталась «подруга» — не позавидуешь. Не женщина — электродрель с многоступеньчатыми скоростями, которыми она управляет, как опытный крановщик неповоротливым башенным краном. То медленно, на самых малых оборотах, вгрызается в мужа по любому поводу и без повода, то на предельно высокой скороти дырявит его душу визгливыми обвинениямии во всевозможных прегрешениях. И уже свершившихся и предстоящих.

Бросить бы мужику несложившуюся семью, оставить супруге все нажитое достояние вплоть до собственных штанов и курток, мотануть в другой гарнизон. Комдив — мужик с понятием, не отказал бы. Но крепче древних кандалов приковала механика к взбаламошной бабенке идиотская любовь… Явно не современное чувство, позаимствованное из французских сентиментальных романов.

— Снова с Наткой поцапался?

— Есть малость… Достала она до самой сердцевины… Не потому что плохая — просто нервная, ей бы лечиться — не хочет…

Расспрашивать, советовать нет ни желания, ни смысла. Пусть разбираются сами — в семейных делах лучше обходиться без поводырей.

Командир так и выразился. Умело уместил в одну емкую фразу две противоположности: и непонятно и совершенно ясно. Дескать, надо было позорче глядеть перед женитьбой, женщина — не винтик-болтик не заменишь и не отремонтируешь.

Механик подозрительно быстро согласился — действительно, проглядел, ничего не попишешь. Постараюсь «подвернуть», «подправить», авось, «заработает» как надо. И — отвернулся,

Тем более, что существует более серьезная тема для беседы.

— Куда летим?

— К черту в зубы, к Сатане в преисподнюю.

— Понятно, — будто от приступа зубной боли, скривился механик. — Значит, на Кавказ. Знать заранее — подновить завещание, — с невеселой улыбочкой скаламберил он. — Презентовал бы кое-что из робы в фонд развития реформ… Мать их в задницу, вдоль и поперек, через лонжерон в турбину! — длинно выматерился он.

— Зря ты так, винтик-болтик, — укоризненно покачал головой командир. — Реформы не при чем — за любой из них стоят конкретные деятели. Их и матери — разрешаю.

— Толку в такой матерщине! — не унимался механик. — Стравливание пара. Принесешь домой, так называемое, денежное содержание — на три посещения рынка. На полмесяца хватает, потом — зубы на полку.

— Не хнычь, болтик-винтик, у всех — так.

Помолчали. Дождь не прекращался, наоборот — усилился.

— Что повезем? — не унимался механик. — Презервативы или гробы?

— Точно не знаю. Слышал, какой-то спецгруз — для антитеррористических парней. Десантников… Впрочем, какая разница — приказ есть приказ. Наверху знают. Наше дело — извозчьчье.

С некоторых пор в авиагарнизоне грустные и злые беседы начинаются и заканчиваются на одной ноте. Выдадут ли денежки, как прокормить семью, как уцелеть при очередном полете на Кавказ?

Утихнувшая было пару лет назад чеченская бойня оказалась разминкой перед новой, еще более кровавой войной. Кавказ бурлил на подобии котла с водой, поставленным на огонь. Правда, в обвале горестей это не вызвало ни эйфории, ни упадка. Работала внедренная армейская привычка: приказывают — выполняй. Без огрызаний и причитаний. Начальство знает, что делает, ему видней — обычные словосочетания, призванные успокоить бушующие страсти.

Командир пожал плечами. Словно поежился. Устало повторил.

— Сказали: спецгруз для десантников…

— Спецгруз спецрейсом… Звучит похоронной симфонией… Ящики с очередными мирными предложениями или контейнеры с ультиматумами… До чего же надоела мышинная возня с примесью крови! И чего таятся, сказали бы честно — прихватил бы с собой в ад… кой кого из вышестоящих. Незаменимых и сверхлюбимых, всенародно избранных и гарантов…

— Вот что, трепач, попридержи язык, как бы не отщипнули, — равнодушно, больше по обязанности, нежели от сердца, прикрикнул командир, оглядев пустующую бетонку. — Разболтались все — сил нет!

— Так демократия же, полный мешок свобод…

— Кому сказано, умолкни! Наше дело — петушинное: кукарекать. А рассветет либо нет — про то наверху знают… Гляди, кажется, по нашу душу.

Разбрызгивая лужи, к траспортнику торопился мощный грузовик с кузовом, покрытым брезентовым тентом. Следом, отстав метров на двести — черная «волга».

— Действительно, спецгруз, — выразительно сплюнул механик. — В сопровождении начальства… Разреши, командир, пойду проверю готовность?

Похоже, разговорчивому бортмеханику не хотелось встречаться с высоким начальством из черного лимузина. Дождавшись разрещающего кивка командира, он проворно нырнул под брюхо самолета и с преувеличенным вниманием принялся оглядывать его поверхность. Давно изученную и провереную.

Черная «волга» остановилась поодаль. Из нее никто не вышел. Зато грузовик подкатил к аппарели. С подножки спрыгнул молоденький старший лейтенант. Не будь на плечах погон — максимум восьмиклассник. Над верхней губой — легкий пущок, на щеках — детский румянец. Короче — ребенок, пачкающий пеленки.

Значит, в легковушке — не начальство, если бы оно — непременно вышли бы, окатили наставлениями и инструкциями. Интересно, кто сидит в «волге», почему остановились, не доезжая до транспортника?

— Разрешите, товарищ майор?

— Жми, старлей, там тебя привяжут…

Грузовик медленно, нащупывая дорогу, вполз по аппарели в грузовое отделение самолета. Там его привязали, «расчалили». Спрыгнувший на бетонку механик, не глядя в сторону черной «волги», доложил: полный порядок, можно взлетать.

— С одним грузовиком? — удивился командир. — Не верится. Спроси у старлея: когда ждать остальной груз?

Механик выразительно фыркнул. Будто выругался. Но спорить не решился — как бы не заработать «плюху», пусть даже в словесной форме. Медленно поднялся по аппарели.

— Сказал — больше ничего не будет, — возвратившись негромко оповестил он. — Не сомневайся, командир, выруливай. Начальству видней, чем нас загружать. Вполне могут и порожняком сгонять — чай, не за свои же кровные… Те самые «свои», которые — либо на швейцарских банковских счетах, либо в особняках в той же Испании, чтоб ей трижды икнулось!

— Кому сказано: усохни! Лучше еще раз покопайся в своих винтиках-болтиках!… Подумать только — что выделывают, засранцы! Антей и — единственный грузовичок…