Бедный Готлиб хотел было что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова. У него едва хватило мужества пожать руку, протянутую Гретхен, отвесить Христиане почтительный поклон и удалиться нетвердым шагом, спотыкаясь об обломки стен.

Когда он ушел, Христиана попыталась возобновить свои уговоры, но пастушка с такой горячностью просила оставить это, что она решила больше не мучить ее своей настойчивостью.

— Поговорим о вас, милая барышня, — сказала Гретхен. — Это куда лучше. В вас нет моего злого безрассудства, вы, слава Богу, можете быть любимой, вы заслуживаете счастья.

— Еще успеем наговориться, — засмеялась Христиана. — А как твоя пропавшая лань?

— Она так и не вернулась, — печально ответила Гретхен. — Я ночью глаз не сомкнула, искала и звала ее, да все напрасно. Она не впервые сбежала, неблагодарная, и я все надеюсь… Но еще ни разу она не скрывалась в лесу так надолго!

— Найдется, не тревожься.

— Да надежды почти не осталось. Понимаете, она же дикий зверь, совсем не то что мои козлята. Они вмиг приручаются, а ей трудно привыкнуть к лицам людей, их хижинам. Свобода у нее в крови. Она на меня похожа, за это я ее и люблю, вот ведь что…

Гретхен не договорила: она внезапно вздрогнула, вскочила на ноги и испуганно замерла.

— Да что с тобой? — воскликнула Христиана.

— Вы разве не слышали?

— А что такое?

— Выстрел.

— Не слышала.

— Правда?.. Зато я хорошо слышала. И так, будто это в меня стреляли. Что, если охотник убил мою лань?..

— Полно, не сходи с ума! Ну же, успокойся. Ты ведь хотела сказать что-то насчет меня. Так давай уж лучше обо мне и поговорим.

Забота о Христиане оказалась самым верным, если не единственным средством, способным заставить Гретхен забыть о своих тревогах. Она вновь опустилась на траву и, подняв на Христиану взгляд, полный нежности, произнесла:

— О да, поговорим о вас! Мои цветы целыми днями шепчут мне об этом.

— Послушай, — перебила ее Христиана в легком замешательстве, — что, ты в самом деле веришь, будто цветы могут предсказывать будущее?

— Еще бы мне в это не верить! — воскликнула Гретхен. Ее глаза блеснули, странное воодушевление озарило черты. — Не то что верю, я это просто знаю. И какой смысл цветам лгать? На этой земле нет никого искреннее. Язык цветов — это древняя наука. Она пришла сюда с Востока, из глубины веков, а зародилась еще тогда, когда люди были так чисты и простодушны, что Господь снисходил до того, чтобы говорить с ними. Моя мать владела этой наукой, она читала по травам, как по открытой книге. Она научилась этому от своей матери, а я — от нее. Вы не верите цветам? Но вот вам доказательство: они мне предсказали, что вы полюбите господина Юлиуса.

— Они ошиблись! — с живостью возразила Христиана.

— Вы так считаете? А вот еще доказательство, и уж оно не обманывает: они сказали, что господин Юлиус вас любит.

— В самом деле? — пробормотала Христиана. — Что ж, я… мне бы хотелось верить. А давай спросим их вместе!

— Вот, смотрите, я для вас притащила целую копну, — сказала она, указывая на изрядный ворох цветов, лежавший у ее ног, распространяя горьковато-сладкий аромат. — О чем вы хотели бы их расспросить?

— В тот раз ты говорила, что цветы предрекают беду, которую должны принести мне те два молодых человека. Можно узнать, что, собственно, они имели в виду?

— Именно об этих двоих я и собиралась потолковать с вами.

— И что же?

— Смотрите. Все эти растения сорваны сегодня рано утром, еще до восхода солнца. Мы можем их расспросить. Только я заранее знаю, что они ответят. За последние дни я уже тринадцать раз их переспрашивала, а ответ все тот же.

— Какой?

— Сами увидите.

Она встала, подняла с земли охапку свежей цветущей зелени и принялась раскладывать травы на плоской, как стол, замшелой гранитной глыбе, располагая их в некоем таинственном порядке, сообразуясь с формой растений и принимая во внимание час, когда они были сорваны.

Покончив с этим, она устремила на лежащие перед ней травы бездонный глубокий взгляд и, все более погружаясь в состояние восторженного созерцания, похоже, стала уже забывать даже о присутствии Христианы. Вдруг она заговорила. Ее голос был протяжен и почти торжествен:

— Да, травы говорят все, если умеешь их понимать. У людей есть книги, они там записывают свои мысли с помощью букв. Божья книга — это природа, и мысли Господа запечатлены там с помощью растений. Надо лишь уметь читать. Как я. Мать научила меня разбирать письмена цветов.

Лицо ее омрачилось.

— Ну вот! Опять те же слова! — прошептала она. — Тот, кто вечно приходит, когда его не ждут, — человек беды. Великой беды… Зачем только я привела его в дом? А что же другой? Будет ли его появление менее гибельным? Милая, бедная девочка, выходит, она уже успела полюбить его!

— Да нет же! — сердито перебила ее Христиана. — У тебя глупые, злые цветы!

— И он, — продолжала Гретхен, не замечая, что ее прервали, — ах, как он любит Христиану!

— Который из цветов говорит это? — с живостью спросила Христиана. — Вон та мальва? Какая хорошенькая!

Гретхен продолжала, не выходя из своего таинственного состояния:

— Они молоды. Они любят друг друга. И они добры. Вот три причины, из-за которых им суждено стать несчастными. Да, все тот же ответ. Но вот здесь… да, это что-то новое!

— Что же? — поторопила ее Христиана с невольным беспокойством.

— Такого у меня до сих пор еще ни разу не получалось. Вот здесь видно, что они соединяются, но их союз внезапно расторгнут, почти тотчас же. И вот что странно, эта разлука не означает смерти, а между тем они продолжают любить друг друга. Долгие годы одиночества, они вдали друг от друга, разлучены и живут будто чужие. Что бы это могло значить?

Охваченная тревогой, девушка склонилась над цветами. Но тут какая-то тень, заслонив солнце и скользнув по поверхности каменного стола, легла на разложенные травы.

Христиана и Гретхен, вздрогнув, оглянулись.

Перед ними стоял Самуил.

При виде Христианы он изобразил крайнее изумление.

— Простите, что помешал, — произнес он. — Я пришел просить у Гретхен оказать мне услугу. Она ведь знает в этом лесу каждый кустик, а я только что подстрелил дичь вон в той чаще.

Гретхен содрогнулась, а Самуил продолжал:

— Притом я уверен, что рана очень серьезна. Я подарю Гретхен один фридрихсдор, если она поможет мне найти место, куда моя дичь спряталась, чтобы умереть. Она исчезла неподалеку от Адской Бездны.

— Это была лань? — дрожа, спросила Гретхен.

— Да. Белая с серыми пятнами.

— Я же вам говорила! — закричала Гретхен, обращаясь к Христиане.

И она умчалась как стрела.

Озадаченный столь внезапным исчезновением девушки, Самуил посмотрел ей вслед, заметив про себя:

«Черт возьми, мне везет даже больше, чем я рассчитывал! Вот мы и наедине с Христианой».

Христиана хотела было последовать за Гретхен, но Самуил сказал ей:

— Прошу прощения, фрейлейн, что я вас задерживаю, но мне необходимо поговорить с вами.

— Со мной? — спросила Христиана отчужденно.

— С вами, — повторил он. — Позвольте задать вам без предисловий и околичностей один вопрос, который меня занимает со вчерашнего дня. Вы ненавидите меня, не так ли?

Христиана покраснела.

— Ответьте просто и открыто, — продолжал он, — не бойтесь меня оскорбить. Мне нравится, когда меня ненавидят. А почему, я вам сейчас же готов объяснить.

— Сударь, — отвечала Христиана взволнованным голосом, с трудом подбирая нужные слова, — вы гость моего отца и до сих пор не сказали и не сделали ничего такого, что могло бы стать причиной моей враждебности к вам. К тому же, как христианка, я стараюсь ни к кому не питать зла.

Пока девушка, робко потупив взор, говорила все это, Самуил не сводил с нее своих жгучих, пронзительных глаз. Когда она умолкла, он сказал: