Гретхен и в самом деле приблизилась к ним. Ступая медленно и осторожно, она с трудом несла на руках свою подстреленную лань. Она присела на обломок скалы, держа у себя на коленях бедное животное, не сводившее с нее жалобных, молящих глаз.

Самуил подошел и, опершись на ружье, встал над ними.

— Ба! — сказал он. — Да у нее всего-навсего раздроблена бедренная кость.

Гретхен, до того неотрывно смотревшая на свою лань, вскинула на Самуила яростный взгляд. Глаза девушки метали молнии.

— Вы чудовище! — сказала она.

— А ты ангел! — отвечал он. — Ты тоже меня ненавидишь, и я тебя тоже люблю. Не думаете же вы, что для такого властолюбия как мое, желать сразу двух побед слишком много? Однажды в Университете у меня была дуэль на шпагах с двумя студентами одновременно, и я ранил обоих противников, сам же не получил ни единой царапины. До свидания, мои прелестные врагини!

Он забросил ружье за спину, поклонился обеим девушкам и направился к дому пастора.

— Ох, фрейлейн, — вскричала Гретхен, — разве я не говорила вам, что встреча с этим человеком станет для нас роковой!

Все это время Юлиус писал своему отцу длинное письмо.

Запечатав его, он оделся и вышел в сад. Там он нашел пастора. Молодой человек подошел к нему и, взяв за обе руки, крепко пожал их в порыве почтительной приязни.

— Значит, вы не пошли со своим другом на охоту? — спросил пастор.

— Нет, — отвечал Юлиус, — мне надо было кое-что написать.

Помедлив мгновение, он прибавил:

— Я писал письмо, от которого зависит счастье всей моей жизни.

Тут он вытащил послание из кармана и продолжал с волнением в голосе:

— В нем я задаю моему отцу вопрос, а ответа буду ждать с мучительным нетерпением. Я бы полжизни отдал, чтобы получить этот ответ часом раньше. Съездить за ним самому? Я было подумал об этом, но у меня не хватило смелости. Скажите, не найдется ли в Ландеке какого-нибудь почтового курьера, который согласился бы немедленно сесть на коня, чтобы отвезти это письмо во Франкфурт, а ответ доставить мне тотчас в Гейдельберг? Я бы ему заплатил сколько он пожелает.

— Это легко сделать, — отвечал пастор. — Сын почтаря как раз живет в Ландеке. Он знаком с содержателями почтовых лошадей по всему тракту, так как иногда подменяет своего отца, исполняя его обязанности. Он будет в восторге, если представится возможность заработать несколько флоринов.

— О! В таком случае вот оно, это письмо.

Господин Шрайбер взял письмо, позвал мальчика-слугу и велел ему передать сыну почтаря, чтобы он оседлал коня и поспешил прибыть сюда не позже чем через сорок пять минут.

— Именно столько времени нужно, чтобы дойти отсюда до Ландека и вернуться, — пояснил он Юлиусу. — Но письмо вам лучше отдать ему собственноручно, а то боюсь, как бы оно у меня не затерялось.

Собираясь возвратить Юлиусу его послание, пастор машинально бросил взгляд на адрес и с восторженным изумлением воскликнул:

— Барону фон Гермелинфельду? Это имя вашего отца, господин Юлиус?

— Да, — сказал Юлиус.

— Вы сын самого барона фон Гермелинфельда! И я, бедный сельский викарий, удостоился чести принимать у себя сына человека, чье имя прославлено по всей Германии! Сначала я радовался, что вы гостите в моем доме, теперь могу еще и гордиться этим! А вы даже не назвали своего имени!

— Я и вас прошу пока умолчать об этом в присутствии Христианы и Самуила, — сказал Юлиус. — Мы условились с Самуилом держать наши имена в секрете. Мне бы не хотелось показаться мальчишкой, который не способен сдержать слово даже сутки.

— Будьте покойны, — кивнул добряк-пастор, — я сберегу вашу тайну. Но я очень рад, что мы познакомились поближе. Сын барона фон Гермелинфельда? Если бы вы знали, как я им восхищаюсь! Мы часто беседуем о нем с моим ближайшим другом пастором Готфридом, они с бароном были товарищами по учению.

Беседу прервало появление Самуила. Увидев его, Юлиус спросил:

— Что ж, доволен ты своей охотой?

— Я от нее в восторге! Правда, я ничего не убил, — продолжал он, смеясь, — зато нашел норы и обнаружил следы.

В эту минуту вошла Христиана.

Молодые люди еще накануне объявили, что в обратный путь они отправятся после завтрака.

И вот все сели завтракать: пастор, втайне смакуя только что узнанную новость, лучился тихой радостью, Юлиус воспарял в мечтах, Христиана была сурова, а Самуил — чрезвычайно весел.

Когда принесли кофе, пастор бросил на Юлиуса ласковый умоляющий взгляд.

— Неужели, — сказал он, — вам необходимо так скоро возвращаться в Гейдельберг? Если вы спешите получить ответ на ваше послание, почему бы не подождать его здесь? Ведь здесь вы получите его часа на два раньше.

— Что до меня, — вмешался Самуил, — то я никак не могу остаться. Разумеется, было бы очень приятно провести всю жизнь под этим мирным кровом, наслаждаясь вашим гостеприимством, развлекаясь охотой и дыша свежим воздухом. Но у меня уйма дел, а теперь в особенности. Я занят одним исследованием и не намерен допускать перерыва в моей работе над ним.

— Но в таком случае, может быть, господин Юлиус…

— О, Юлиус волен распоряжаться собою. Однако и ему не мешало бы вспомнить, что в долине его также ждут дела.

Христиана, до сих пор молчавшая, пристально глядя на Самуила, спросила:

— Неужели эти дела так неотложны, что господин Юлиус не может подарить нам хотя бы один день?

— Вот именно! Помоги мне убедить его, дитя мое! — весело подхватил пастор.

— Ах, так против меня открыты военные действия? — Самуил продолжал смеяться, но взгляд, брошенный им на Христиану, сказал ей многое. — Да еще двое на одного — силы неравны. Однако я не сдамся, и если фрейлейн позволит мне сказать Юлиусу пару слов наедине, чтобы получше напомнить ему о долге, призывающем его в Гейдельберг…

— Что ж, действуйте, — произнесла Христиана с презрением.

Самуил отвел Юлиуса в сторонку.

— Ты мне доверяешь? — зашептал он. — Разве когда-нибудь тебе случалось раскаиваться в том, что ты следовал моим советам в тех или иных обстоятельствах своей жизни? Так вот, поверь мне и сейчас. Не поддавайся слабости! Сам видишь, наша рыбка клюет. Но берегись: если ей слишком потакать, можно все испортить. Едем со мной, заставь ее поскучать, пусть одиночество и неуверенность поработают на тебя. Твое отсутствие сейчас приблизит тебя к цели куда вернее, чем присутствие. С другой стороны, вспомни и о том, что в субботу, а точнее, в воскресенье, в час ночи состоится Генеральная ассамблея Тугендбунда. Не вздумай проспать ее, раскиснув среди услад Капуи! Кто ты такой, в конце концов: мужчина, любящий свою родину, или ребенок вроде Лотарио, цепляющийся за юбку? А впрочем, поступай как знаешь, ты же вполне свободен.

Юлиус возвратился к столу, погруженный в задумчивость.

— Ну, и как? — спросил пастор.

— Должен признаться, — отвечал Юлиус, — что его доводы были весьма убедительны.

Физиономия священника огорченно вытянулась, а Самуил бросил на Христиану торжествующий взгляд.

— Не отчаивайтесь, отец, — сказала Христиана, смеясь и скрывая невольный трепет. — Теперь моя очередь пошептаться с господином Юлиусом. Не правда ли, это будет только справедливо?

— Весьма справедливо! — вскричал добрейший пастор, не подозревая, что за драма разыгрывается перед его глазами под видом безобидной комедии.

Христиана отошла с Юлиусом подальше от стола:

— Послушайте. Мне не потребуется долгая речь. У меня к вам всего одно словечко, и если оно не перевесит всех советов вашего господина Самуила, пусть так: это будет означать, что я вовремя произвела поучительный опыт. Вчера, среди руин Эбербаха, вы мне задали один вопрос, на который я не смогла сразу ответить. Если вы останетесь, я отвечу на него.

— О да! — закричал Юлиус. — Я остаюсь!

— Браво, Христиана! — обрадовался пастор.

— Я так и полагал, — холодно процедил Самуил. — И когда же ты вернешься?