Все это длилось не больше минуты, пока «аннушка» выравнивала крен.

Шелихов ободряюще подмигнул Мамонтову и начал осмотр приготовившихся к прыжку парней. По очереди зацепил за трос карабины вытяжных веревок, проверил замки основных парашютов. Сделал знак летнабу, что все в порядке, и занял место выпускающего.

Первым прыгал Сергей Колосков. Он спокойно подошел к открытому люку, попробовал, не елозит ли под ногами резиновый коврик — тоже не последнее дело при прыжках с Ан-2, посмотрел на красную сигнальную лампочку. И потекли только парашютистам известные секунды ожидания, когда внизу зияет пропасть, подсвеченная красными бликами огня, пробивающегося через завесу сизого дыма. Наконец загорелась зеленая лампочка «Внимание!», через несколько секунд красная — «Пошел!», и Колосков исчез в проеме люка.

Курьянов кивнул пилоту, чтобы тот делал новый заход, «аннушка» легла на левый борт, и вновь под ними вздыбилась горящая тайга, проплыла утыканная черными деревьями гарь, ярко блеснула зеркальная гладь реки, и, наконец, Артем увидел на небольшой полянке цветное пятно распластавшегося парашюта и фигурку Колоскова, подбирающего стропы.

Вторым прыгнул Венька, после него приготовился Мамонтов. Артем заметил, как побледнело его лицо, и, прошептав «пошел!», он легонько подтолкнул его к проему.

Парень почти классически отделился от самолета и, мягко выбросив руки, по скользящей наклонной пошел вниз.

«Одна… две… три… четыре, — машинально отсчитывал про себя Артем, стоя в проеме и ухватившись рукой за скобу. — Пять…» — Над маленькой летящей к земле точкой дернулся, наполняясь упругим воздухом, шлейф парашюта, распустился огромным цветком. Артем вздохнул с облегчением: на следующем заходе он сбросит мешок с лагерным имуществом, а потом выпрыгнет и сам.

Это были его секунды, когда в предчувствии парящего падения, которое нельзя сравнить ни с чем в жизни, он стоял в проеме.

Коротко рявкнула сигнальная сирена, и он бросил себя вперед.

…Плавно опускаясь, Артем мог спокойно определить границы пожара. Видимо, тот еще не успел набрать полную силу, когда, словно бомбы, рвутся смолистые деревья, выбрасывая тяжелые снопы огня. Правда, и с этим порядком придется повозиться, заливая водой выгоревшие до основания пни и хвойную подстилку.

До земли оставалось метров сто. Артем потянул правый клевант, его снесло немного в сторону, и секунды за три до приземления он вышел в намеченный им круг. Сгруппировался и, как в тренировочном прыжке, мягко приземлился около Сергея Колоскова, который только руками развел:

— Ну, командир, ты прямо как в цирке…

Пристрелыцик Сергей Колосков, который прыгал первым, зачастую не зная ни силы ветра у земли, ни того, чем встретит при приземлении выбранная летнабом площадка, конечно, шутил, но то, что Артем Шелихов прыгал лучше всех в авиаотделении, знали все. Он был рожден прыгать с парашютом: и на коварную кромку выгоревшего леса, когда приходилось совершать акробатические трюки, и в болотистую топь, где зевать тоже нельзя: накроет куполом — пиши пропало.

Вот таким он был, инструктор комсомольско-молодежной пожарной команды Артем Шелихов, любивший немного прихвастнуть перед «лопушками», и на которого сейчас восхищенно смотрел недавний солдат Владимир Мамонтов.

Увидев распластавшийся на поляне парашют Шелихова, Курьянов включил радиостанцию.

— «Кедр», я — «Воздух». Как меня слышите? Прием.

— «Воздух», слышу нормально, — раздался голос Шелихова.

— Как приземлились? — спросил Курьянов, не меньше Артема переживавший за «перворазника».

— Нормально, — понял его Артем.

— Груз?

— В порядке.

— Справитесь сами? — спросил летнаб.

— Думаю, да.

— Тогда счастливо оставаться, — попрощался летнаб и, кивнув пилоту, чтобы брал курс домой, вложил схему пожара в планшетку.

Долог в дальневосточной тайге летний день. С первыми солнечными лучами начинают кричать сороки, да и утренний комар особо не дает поспать. Вроде и выкуривают его на ночь из дощатого вагончика, а к утру опять полным-полно. Вот и приходится вставать чуть свет, завтракать наскоро и, надев накомарники, брести на дальний участок лесосеки.

Иван Бельды сделал очередную ходку к штабелю неделовой древесины, куда он стаскивал порубочный мусор, остановил трактор. Было начало двенадцатого — как раз время обедать.

Двое рабочих, которые растаскивали завал из подроста, завидев трактор, дружно вонзили топоры в ствол осины.

— Что, бригадир, шабаш? — спросил Васька Антоненко и расплылся в радостной улыбке. — А то мы уж тут подумали, не хочешь ли ты в один день всю лесосеку подчистить.

— Будет тебе, балабол, — обрезал парня Семен Рекунов и первым зашагал к коротким прицепным саням.

Жилье — небольшой деревянный вагончик — бригадир поставил на высоком речном обрыве: все-таки ветерком от комаров обдувало, да и вода рядом. И пока они шли к нему, мысли бригадира то и дело возвращались к недавней нахлобучке, которую он получил от директора леспромхоза. С одной стороны — вроде бы и за дело, а ежели копнуть глубже… Разве ж один он, Иван Бельды, виноват в том, что на его деляне осталось столько мусора? Разве он оставил бы лесосеку в таком состоянии, если б его со всей бригадой не отправили на новый участок? А там ведь надо ставить жилье, мастерить навесы для техники, вот и пришлось всех рабочих забрать отсюда.

Иван посмотрел на шагавших впереди него Антоненко и Рекунова, которых ему выделили для подчистки деляны. Вроде бы внешне и похожи один на другого: в одинаковых робах, в накомарниках с опущенными сетками. А возьми каждого в отдельности — разные люди, хоть и прибыли в леспромхоз с одной группой оргнабора. Васька — наивный, добрый парень. Семен Рекунов — рассудительный сорокалетний мужик, про каких говорят — справный хозяин.

Разморенные, они уже заканчивали обедать, как вдруг Васька задрал вверх голову и показал поверх пихтача.

— Смотри, бригадир… Чего это он кружит?

Бельды, сидевший напротив Антоненко, недовольно повернулся. Над недалекими сопками заходила на разворот «аннушка». Вот она сделала «коробочку», набирая высоту, от самолета отделилась черная точка и стремительно полетела вниз.

— Тю… парашютист! — выдохнул Антоненко.

А самолет уже делал новый заход, и вскоре из него вывалились еще четыре точки, которые через какие-то секунды распустились куполами.

— Чего это они распрыгались, бригадир? — уставился на Бельды Антоненко. — Учения, может, какие?

— Какие учения, дура… — веско заметил Семен. — Пожар, видно, где-то.

— И чего ж они… прямо в лес? — не отставал Антоненко, впервые видевший парашютистов-пожарных.

— Ну а куда ж еще?

Иван раньше видел, как прыгают в тайгу парашютисты, и еще до того, как от «аннушки» отделилась первая черная точка, понял: где-то поблизости пожар. Пожалуй, в Кедровом урочище, где прошлой зимой охотился его старший брат.

Он засуетился, поставил кружку, сказал громко:

— Тайга горит! Надо помочь ребятам.

— Чем же мы им поможем? — рассудительно спросил Семен, спокойно допивая чай. — В городах пожарные машины с квартирным пожаром порой справиться не могут, а тут… тайга горит.

— Топоры, лопаты есть, — осадил его Иван. — А главное — трактор. Нож нацепим, и вперед.

Когда парашюты и снаряжение оттащили подальше от кромки ушедшего вверх по склону пожара, Артем приказал разбивать лагерь, а сам пошел вдоль пожарища, чтобы более четко наметить план предстоящей работы, определить скорость продвижения огня. Проваливаясь в заполненные водой бочажки, он кромкой обежал пожар, поднялся на гребень сопки Отсюда хорошо просматривался весь фронт огня и даже на расстоянии чувствовалось его дыхание, слышался гул бушующей коловерти. За годы работы он вроде бы и освоился с огнем, к которому иной раз и подступиться нельзя было, но привыкнуть к тому, что на глазах гибли тысячи деревьев и все живое, что не успело уйти, не мог, и всякий раз с ожесточением тушил большие и малые очаги, злостью наливаясь к виновнику пожара. Впрочем, здесь могло загореться и от молнии — синоптики сообщили, что в этом районе широким фронтом прошли сухие грозы.