Установить взаимопонимание с гориллами было сравнительно легко потому, что их чувства сходны с чувствами людей, но, разумеется, не горожанина, оглушенного непрерывными шумами, не способного реагировать на тончайшие изменения окружающей среды, а человека, привыкшего к дикой природе.

У горилл, как и у людей, самое развитое чувство — зрение. Обезьяны очень быстро замечают малейшее движение, и часто они уже внимательно следили за моим приближением, когда я еще не знал, что животное неподалеку. Слух у горилл тоже хорошо развит, но они реагируют только на незнакомые звуки, например на человеческий голос или вообще на что-то необычное. Когда группа с шумом кормилась, я мог подходить к ним довольно неосторожно, но отдыхающие обезьяны все настораживались, услышав треск ветки, сломавшейся под ногой. Обоняние у горилл, видимо, слабо развито. Даже когда я подходил к ним на расстояние в пятьдесят футов с наветренной стороны, они редко реагировали на это. Тем не менее дважды, когда я сильно вспотел, гориллы почуяли меня. Но, как сказала Кей, для этого не требуется тонкого обоняния.

Было несколько случаев, когда отдыхающие животные начинали беспокоиться, хотя я наблюдал за ними с некоторого расстояния. Я был с подветренной стороны, не производил ни малейшего шума, и гориллы явно не могли меня видеть. И все-таки они почувствовали, что что-то не так. Возможно, это была реакция на подпороговый раздражитель, слишком неясный, чтобы воспринять его сознательно. А может быть, какие-то другие чувства предупредили их о возможной опасности. Подобное случалось и со мной во время странствований по лесу. Внезапно возникала уверенность в том, что гориллы где-то рядом, хотя я их не видел, не слышал и не чувствовал их запаха. Обычно я был прав. Безусловно, большинство естествоиспытателей переживали подобные ощущения.

В последний день августа, в то время когда Н'секенабо и я пробирались по усеянному валунами дну каньона Канья-магуфа, оглушающий рев наполнил ущелье и, отдаваясь от стены к стене, покатился с горы, грохоча, как лавина. Мы вздрогнули и пригнулись, а взглянув вверх, увидели самца с серебристой спиной, окруженного своей группой, стоявшего неподвижно на краю каньона и глядевшего вниз, на нас. Тихо, стараясь по возможности его не раздражать, мы начали отступать под бдительным взглядом самца, чувствуя себя детьми, пойманными в тот миг, когда мы так бесцеремонно вторглись в чужие владения.

Взобравшись на противоположный склон каньона, я смог хорошо рассмотреть горилл и с восторгом убедился, что это были мои старые знакомые — четвертая группа. За полгода до этого, в марте, Док и я наблюдали группу в течение нескольких часов. Весь сентябрь, почти ежедневно, я разыскивал животных (группу IV), наблюдал за ними, любуясь их проделками и тревожась их тревогами. Все члены группы стали для меня определенными индивидами, которых я узнавал и дал имена. Ни одна другая группа не доставила мне столько материала для наблюдений и не завладела настолько моей симпатией, как эта.

Два типа расположения гнезд в районе Кабары

Одно — компактное, другое — разбросанное; А — группа IV; Б — группа VII. Квадратики означают гнезда самцов с серебристыми спинами; кружки — гнезда самцов с черными спинами или самок; двойные кружки — гнезда самок с детенышами; треугольники — гнезда подростков.

После моей встречи с ними в каньоне Каньямагуфа гориллы стали подниматься по обрывистым склонам горы Микено, туда, где деревья гиперикум становились все ниже и уже недалеко была верхняя граница лесной зоны. Чтобы побыть с животными, мне приходилось взбираться на гору каждый день.

4 сентября я обнаружил горилл, неторопливо кормящихся на крутом склоне, примерно в ста футах надо мной. Я сел у основания дерева, положил бинокль на согнутые колени и внимательно осмотрел склон, стараясь определить точно, где находятся четыре самца с серебристыми спинами — члены этой группы. Крупные самцы горилл обычно самые осторожные и легко возбудимые из стада, никогда нельзя с уверенностью сказать, как они себя поведут в данный момент. Поэтому они и самые опасные.

Спиной ко мне, на корточках, сидел Большой Папаша, которого легко можно было узнать по двум блестящим, серебристым пятнам на седой спине. Когда он повернулся, чтобы лечь на брюхо, то заметил меня, внимательно взглянул и дважды резко взревел. Несколько самок и подростков тотчас же выглянули из зарослей в его сторону, а затем подошли к нему, поняв предупреждение, что неподалеку таится опасность. Большой Папаша был признанным вожаком группы, заботливым повелителем, своим поведением определявшим поведение остальных животных. Он стоял, глядя на меня, слегка раздвинув губы, опираясь могучими руками на кочку, совершенно уверенный в своей власти, в своем могуществе, являя собой воплощение гордого достоинства.

Другой самец этой группы, Ди Джи, был как бы типом энергичного честолюбца, стремящегося к власти, но еще не достигшего ее. В «табеле о рангах» он был на втором месте — положение малоприятное, если смотреть на это с человеческой точки зрения. Когда дело шло о том, в каком направлении двигаться, когда и на какой срок остановиться на отдых, самки и подростки полностью его игнорировали. Он лежал на спине в одиночестве, небрежно бросив руку себе на лицо и ни на что не обращал внимания.

Третий взрослый самец, Чужак, медленно бродил вокруг группы, поглощенный своими делами. Это было гигантское животное, в полном расцвете сил, явно крупнее, чем Большой Папаша, Бесспорно, он был самым громадным самцом в районе Кабары. Его ноздри чернели, как два уголька, а выражение лица отражало независимый и сердитый нрав. Ходил он слегка покачиваясь, как моряк, и при каждом шаге его брюхо колыхалось из стороны в сторону. Трудно с точностью определить вес гориллы в природных условиях, но я думаю, что Чужак весил от четырехсот пятидесяти до четырехсот восьмидесяти фунтов (Английский фунт = 453,6 г.). Часто говорят, что самцы горилл весят шестьсот и более фунтов. Однако это вес животных, ожиревших в зоопарке. Например, такой вес был у двух горных горилл, содержавшихся в зоопарке Сан-Диего.

Перед смертью они еще больше растолстели. В противоположность им из десяти взрослых самцов горных горилл, убитых и взвешенных охотниками и коллекторами, только самое тяжелое животное весило четыреста восемьдесят два фунта, а средний вес других был около трехсот семидесяти пяти фунтов.

Четвертым самцом с серебристой спиной был Рваный Нос — верхняя часть его левой ноздри была разорвана. Он был молод, спина его только начинала серебриться, и ему явно недоставало спокойной сдержанности и уверенности поступков, отличавших трех других самцов. Словно бы для того чтобы возместить некоторую неуверенность в себе, он при виде меня принимался горланить, оглашая горы своими предупреждениями. Однако не было заметно, чтобы другие гориллы на это реагировали.

Очевидно, Ди Джи наметил некий план, так как неожиданно покинул место своего отдыха и стал подниматься по склону горы. Затем потихоньку, украдкой он направился ко мне, прячась за кустами. Но гориллы не умеют это делать. Ветки ломались у него под ногами, и, чтобы ориентироваться, он встал и заглянул поверх кустов. Как только я посмотрел на него в упор, он спрятался и некоторое время сидел затаясь, прежде чем опять начал пробираться вперед. Он подобрался ко мне футов на тридцать и только тогда испустил ужасающий рев, ударяя себя в грудь. Еще не затихло эхо ударов, как он опять приподнялся над кустами, чтобы посмотреть, как я реагирую на поднятый им шум. Я так и не смог привыкнуть к реву взрослого самца гориллы даже в тех случаях, когда этого ожидал. Неожиданность и огромная сила звука каждый раз заставляли меня помышлять о бегстве. Но я испытал немалое удовлетворение, заметив, что другие гориллы в группе так же, как и я, вздрагивали от рева.