— Не убивал! — глухо, но твёрдо ответил Панин.

— Вторую неделю я с тобой вожусь! И улики, и свидетели — все против тебя. А ты запираешься. Не хочется тебе, значит, за чистосердечное признание десять лет получить, так получишь вышку! Расстрел получишь! Понял ты, осел упрямый, или нет?! — вышел из себя следователь.

Но Панин, дослушав его до конца, вновь пробубнил:

— Не убивал я, гражданин начальник, Петрову. Да и не знаю я её совсем.

— Сейчас узнаешь, — уже совершенно спокойно сказал следователь, выходя из-за стола.

— Опять будете бить? — спросил парень, опуская голову.

— Будем! И ещё как будем! — бросил через плечо капитан и вышел из камеры.

В камеру тут же вошли трое коренастых, крепко сложенных мужчин в милицейских форменных рубашках без погон. Они скрутили подследственному руки, вывернули их за спину, привычно стали валтузить парня, как боксёры валтузят на тренировке кожаную «грушу».

Вскоре Панин обвис у них в руках, и они бросили его на пол. Сами же, довольно улыбаясь, сели прямо на стол и закурили.

— После этого раза сознаётся, — сказал один. Панин застонал и зашевелился на полу.

Второй подмигнул напарникам и умышленно громко объявил:

— Если после этой «обмолотки» не сознаётся, к другому методу перейдём. К самому верному. Мужской прибор между косяком и дверью зажимать будем. Правда, от такой операции много воплей, но зато верняк.

— Это уж точно, — поддакнул третий и, чуть помолчав, добавил: — Хотя у него и так уже почки, наверное, на ниточках болтаются. Если ещё раз такую «обмолотку» сделаем, тогда уже точно недельки через полторы-две в ящик сыграет.

Тут Панин зашевелился, поднял голову и, окинув оперативников мутным взглядом, спросил:

— А где следователь?

— Зачем он тебе?

— Пусть даёт протокол. Все подпишу.

— Давно бы так, — нагнулся и похлопал его по спине один из палачей и, выпрямившись, сказал своим товарищам: — Пойдёмте отсюда. Дело сделано.

— Теперь Прошкину уже за пятое раскрытое убийство ещё одну звёздочку на погонах добавят. От нас одним коньяком не отделается! — и они гуськом вышли из камеры.

Экран погас. Нюра молчала несколько минут, потом нерешительно сказала:

— Но ведь ещё и суд есть. Он-то, может, разберётся и не осудит этого Панина?

— Держи карман шире! — русской поговоркой щегольнул инопланетянин и добавил: — Суду всё равно, лишь бы были правильно оформлены следователем документы.

— Но ведь там ещё адвокат должен подсудимого защищать, — не сдавалась Нюрка.

— Адвокат! — хмыкнул зелёный. — Это в других странах адвокат и на экспертизах, и на следствии, и на суде. В вашей же стране адвокат для проформы. Бывает, что приезжает он на суд, но и дела не знает, и подсудимого, которого должен защищать, впервые на заседании суда видит.

На что Нюрка только глубоко вздохнула и ничего не ответила.

Но тут зелёный слегка дотронулся до её плеча и спросил:

— Ну, так что дальше? Женскую зону смотреть будешь?

— И что это тебя туда тянет? — выйдя из оцепенения, спросила Нюрка. — Уж не любовница ли у тебя там какая-нибудь завелась?

— Нет, — улыбнулся зелёный. — Просто я хочу показать тебе то, о чём ты, как женщина из деревни, может быть, и не знаешь.

— Вези, показывай, только ненадолго, Шурку доить надо… Инопланетянин направил «селёдочницу» к женскому лагерю.

По пути им несколько раз попадались навстречу такие же летательные «тарелки». Нюрка вдруг, пряча хитрую улыбку, спросила:

— А где у вас «тарелки» стоят?

— Какие «тарелки»? — переспросил зелёный.

— Вот эту, — постучала она по бортику, — я «селёдочницей» окрестила, а которые круглые, у нас «тарелками» зовут, или НЛО по-научному. Так у них что, гараж, что ли, есть или депо какое?

Зелёный внимательно и с подозрением посмотрел на Нюрку:

— Это секрет. И секрет не только для тебя, землянки, но и для большинства обитателей нашей планеты.

— Вон оно как! Не знала, что это военная тайна! — воскликнула Нюрка, а про себя подумала: «Без хитрости у этого зеленопупика ничего не выведаешь. Нужно что-то предпринимать. Иначе так и останусь здесь, на Голубой планете, для эксперимента. А эта жаба, — и она повернулась с улыбкой к спутнику, — так уже опротивел, что сил моих больше нет!»

Они прибыли на место. Нюрка посмотрела вниз и увидела квадрат территории, окружённый высоким забором, внутри которого стояло несколько крытых неказистых деревянных бараков. Между ними взад-вперёд сновали люди, группами и поодиночке.

— А пониже спуститься не можешь?! — через плечо бросила Нюрка спутнику, не отрывая глаз от людей внизу.

Летательный аппарат опустился так низко, что едва не касался голов женщин, одетых в полосатые платья.

Среди них Нюрка вдруг заметила одетого в хлопчатобумажный костюм мужчину лет тридцати, с сигаретой, будто прилипшей в уголке губ, с тонкими, как у женщины, красивыми чертами лица, который лениво проходил между бараками, лишь изредка отвечая кивком на приветствия пробегавших мимо женщин.

— А это ещё что за гусь лапчатый? — спросила Нюрка.

— Это не гусь, — ответил зелёный, — это гусыня.

— То есть как гусыня? Ты хочешь сказать, что это не мужик, а баба?

Зелёный кивнул.

— Что-то ты мне мозги начал пудрить! Я не настолько дура, чтобы мужика от бабы не отличить!

— Но не отличила…

Нюрка ещё пристальней пригляделась к мужчине, который теперь стоял в проходе одного из бараков и все так же лениво курил сигарету.

— Вроде бы и есть в нём что-то женское? — вслух размышляла она. — Тонкие изогнутые брови, томные и длинные, загнутые кверху ресницы, да и на подбородке никакой растительности…

— Не мучайся и не отгадывай. Это «кобел».

— Что ещё за порода такая?

— Обыкновенная женщина, исполняющая в женской колонии роль мужчины.

— Тоже мне, Америку открыл на своей Голубой планете! — воскликнула Нюрка. — Да у нас теперь по телевизору лесбиянок почти каждый день показывают! Только смотри и ума-разума набирайся, как без мужика и его прибора жить! Перед тем как прилететь к вам на Голубую планету, — она сказала это так, будто по приглашению прилетела на какой-нибудь очередной слёт животноводов в соседнюю область, — по телевизору показывали шумный и весёлый карнавал, организованный лесбиянками и гомосексуалистами почти со всех стран мира в Австралии. Вот это было зрелище!… А ты меня хотел удивить!

— И всё же о лесбиянках ты неправильно думаешь, — прервал её восторги инопланетянин. — Здесь, в зоне, у них роль особая…

— Опять двадцать пять! Давай закончим разговор на эту тему. Все это противно.

— Это ты только сейчас о них с такой брезгливостью говоришь, — ткнув пальцем вниз, заговорил зелёный. — А вот посидишь здесь годика два-три, так за доставленное удовольствие…

— Ну гад, ну гнус зелёный!!! — Нюрка вцепилась в горло инопланетянина со всей ненавистью. — Так вот ты чего хочешь! Меня сюда засадить! Пока жива — не получится! Так и знай.

С большим трудом зелёный освободился от цепких рук доярки, изловчившись, достал свой излучатель и приставил к виску.

Нюрка покорно опустила руки, притихла.

Первым прервал затянувшееся молчание зелёный:

— Ну, что? Ещё чего-нибудь будем смотреть из моих экспериментов или назад полетим?

Но женщина, будто бы и не услышав его вопроса, вдруг сказала со слезами в голосе:

— Раньше, когда совсем молоденькая-то была, как приедем с Петром Савельевичем в область, так там все эти райкомовские и обкомовские инструктора откормленные, гладкие, всегда улыбающиеся, так и вьются, как кобели в феврале. Конечно, не только вокруг меня. Ведь в передовики-то в основном молоденьких да неопытных выдвигали. Ох и насмотрелась я всего… Да чего это я тебе рассказываю? Ты и сам поди все знаешь… У тебя здесь, наверное, даже такой сектор есть? Так ведь, зеленопупик? — неожиданно развеселилась Нюрка и слегка толкнула своего спутника в бок. Тот согласно закивал.

— Ну, что опять головой замотал, как лошадь в жаркий день от оводов? Или не веришь мне?