Я, конечно, добрая, но при своем интересе. Мне очень нужны пять минут с Гракхом, поскольку он тут единственная действующая власть.
Сколько тут ступенек! По счастью, нечистокровной эльфе не было нужды держать спину прямо, пока она спешила вверх по лестнице на стену. Моросил мелкий нудный дождь, и пока Марджори добиралась до Гракха, что высился на посту как башня – и так же неподвижно! – волосы ее отсырели и прилипли ко лбу так неудачно, что она почти не видела, куда ступает. Вода капала с бровей прямо на ресницы: руки-то заняты – не сотрешь! К тому же шел из стены какой-то нутряной холод, от которого пленка дождевой влаги застывала на стене корочкой льда. Тоже ведь магия, специфическая магия эльфов, которая и вообще-то то ли магия, то ли естественный ход вещей: никогда не докажешь. А спорим, на лучниках ботинки с шипами? Если навернуться с этой сумасшедшей лестницы, врезанной в стену зигзагом, с шеей можно проститься. И с жизнью, кстати, тоже.
С верха стены высота казалась головокружительной: тут довольно узко, во-первых. Если завяжется бой, пластичным тонкокостным эльфам тут будет намного уютнее, чем более неуклюжим противникам. А по сравнению с эльфами неуклюжа любая раса. Во-вторых, могучие деревья в парке достигали почти самого верха стены, серебристая изнанка мелких листьев трепетала у самых ног Мардж, и от ряби этой, а может еще и от запаха, невыносимо кружилась голова. Не будь у нее важного дела, замерла бы на месте, а потом и рухнула бы лицом вниз, как в воду. Или в пропасть.
Эльфы без излишней торопливости разобрали бумажки, и каждый тут же свою порвал. Гракх сделал это последним.
– Можете вы уделить мне пять минут, сударь, пока не началось?
Яркие голубые глаза сенешаля Шиповника обратились на нее, и Марджори пришлось напомнить себе, что она знает мужчин со всех сторон. Что они моют посуду перед едой, а не после, как нормальные люди, но было чрезвычайно трудно вообразить себе эльфийского лорда у кухонной раковины. Черт их знает, какова их повседневная жизнь, если их жены у себя дома тапочки надеть не могут.
А вот Дерек, напротив, представился как живой. Тяжесть его головы на коленях, кольца рыжих волос, пропускаемые сквозь пальцы, какой-то глупый разговор про будущее, из тех, где важны интонации, а не слова.
– Что вы хотели?
– Милорд, сегодня вы тут главный. Вы лично заинтересованы в том, чтобы нашелся Люций?
– Конечно. Это ребенок моего Дома, к тому же Младший. Я обязан найти его любой ценой, а если он погиб – отомстить за его смерть равной мерой.
– Выпустите меня своею властью, и я приведу вам Люция.
– Каковы гарантии?
– Здравый смысл вас устроит? Вы наверняка знаете, кто я. У меня больше возможностей найти его, чем у группы, которую отправил в поиск ваш… эээ… лорд.
– Я знаю больше, чем вы предполагаете, леди. Что мешает вам исчезнуть вашим способом, не спрашивая ничьих разрешений?
– Честь, – сказала она. – Ваш Дом относится ко мне достойно. Я действительно хочу вернуть вам вашего Младшего, а не просто с облегчением сбежать. Там мой мужчина. Я боюсь за него.
– Вы хотите, чтобы он вас оплакивал?
Ему вовсе незачем знать, что, исчезая посредством нескольких шагов, Мардж оказывается далеко за городом, в уединенном и, что греха таить, каком-то волшебном месте. Пока она выберется оттуда, Полынь пройдет.
– Что вы хотите для себя, если приведете Люция невредимым?
– Я хочу знать имя Дома, ответственного за мое появление на свет. Почему-то мне кажется, что у Шиповника есть возможность выяснить такие вещи. Идет?
– Там намного опаснее, чем здесь. Вы не боитесь?
– Нет, – она усмехнулась по возможности презрительно Пока он защищал ее, она не боялась. И это была ловушка – главная причина, почему Марджори не могла исчезнуть, сделав несколько шагов.
– Кто-нибудь видел сегодня хоть одного дракона? – пропыхтел я, перебираясь через завал. От мороси все было мокрым и скользким, огня из-за дождя было мало, зато много дыма, от которого чесались глаза и першило в горле. Рука уперлась в мягкое, и я в ужасе отдернул ее. Думал – труп, но это оказалась просто рваная телогрейка. – Куда они все подевались?
– Драконы, – задумчиво сказал Альбин, – никогда не признавали Полынь. Они мирные мудрые существа, способные существовать вне современного социума. Идея взаимного истребления кажется им порочной. Наверное. Поймите меня правильно: на самом деле никто не знает драконов. Мы используем их как транспорт, и гражданских прав у них нет только потому, что они не удосужились за них бороться, пока делился пирог. Во всяком случае, они всегда улетают в Полынь и пережидают ее в Холмах. И слава Силам, потому что выступи они на одной из сторон, или даже против всех, согласованно, один день разрешенного бесчинства разрушил бы всю цивилизацию.
– С другой стороны без них мы можем только пешком топать, – возразил Рохля. – Кто как, а я бы не возражал, чтобы меня подбросили.
– Те, кто штурмуют цитадели, тоже не отказались бы от поддержки с воздуха. Один огнедышащий дракон сметет со стены защитников за пару секунд, и никакие чары не помогут. На драконов, к слову сказать, вообще не действуют чары.
Улочка извивалась в ущелье доходных многоквартирных домов: стекол в нижних этажах почти не осталось, но кое-где была вставлена фанера или повешены тряпки. Ноги путались в барахле, выброшенном из верхних этажей, а фонари на черных чугунных ножках возникали из дымной завесы так внезапно, что я каждый раз вздрагивал. Завал в начале улочки свидетельствовал, что тут погромщикам оказали сопротивление. А тишина и кажущееся запустение – о том, что ждут второй волны. Когда в одной из верхних квартир загремели кастрюли, мы от неожиданности вжались в стену под прикрытие облупившегося пилястра. Тот, кто кастрюли эти уронил, струхнул, должно быть, почище нашего.
– Кто ее вообще придумал, Полынь эту?
– Эльфы, – буркнул я. – Кто ж еще? Палата Лордов одобрила. Причем меня терзают смутные сомнения, что они одобрили орочий проект насчет предоставления тем города для разграбления на день исключительно из соображений межрасовой справедливости. Если они на это пошли, то потому только, что сами его и придумали, и мысль эту, как зерно, бросили в плодородную почву.
– Зачем бы эльфам делать это? Основной удар в них же и приходится…
– Причины были, – ответил Альбин. – Главное, это, конечно, понижение градуса классовой напряженности. Вы едва ли представляете, сколько в городе орков. Их переписи никогда не точны, и хотя большинство их вроде бы где-то работают, всегда есть какая-то люмпен-масса, готовая закипеть. Ну так пусть покипит. Суток, как выяснилось, хватает: в самый раз, чтобы разграбить магазины и растащить добычу по логовам. Так сказать, утишить пролетарскую душу чувством безнаказанного всевластия. Армия и полиция в это время как бы не существуют: их вмешательство только закольцует конфликт. Полынь – это нечто вроде катарсиса по правилам, причем этих правил придерживаются все. На первый взгляд, казалось бы, можно все. На второй… существо, волокущее домой мешок соли и окорок, знает, что когда часы пробьют полночь, из отпуска выйдут те, кто сильнее его, вооружен и обладает моральным правом призвать его к ответу, если оно нарушит правила. Некто, могущий сказать: побаловали, и хватит. На вашем месте, коли уж вы ищете первопричин, я особенно отметил бы моральное превосходство.
– Да, это вполне в духе эльфов, – согласился я. – Сильный может обидеть слабого, а слабые кучей уходить сильного, чтобы у всех, кто в этом выживет, проснулась совесть.
– Никто не любит эльфов. С чего вы взяли, что эльфы не отвечают вам взаимностью?
– Я люблю эльфу, – сказал Рохля. – Пойдемте, поговорим с тем, кто там жестянками кидался.
И, пройдя между нами в темное парадное, начал подниматься по лестнице.
– Тебе не откроют, – предупредил я.