— И Верджил, — продолжала она, — ни черта не делает по этому поводу!

Похоже, эта фраза будет у нас рефреном проходить через весь разговор.

— А почему не делает? — спросил я резонно.

Рута хмыкнула и дернула плечиком.

— А кто его знает! — она облокотилась о стол и принялась накручивать «мокрый» завиток на палец. Ногти у Руты были розовые, под цвет униформы. Наверное, ему просто лень. Я его вызываю, говорю, мол, ограбили меня, а он ни черта не делает…

— …по этому поводу, — закончил я за нее.

И тут же понял, что зря, надо было позволить ей самой договорить, потому что Рута одарила меня мрачным взглядом.

— Этот ваш Верджил сделал все, что положено, но как-то без души. Сам даже в дом не зашел, — Рута снова завертела локон. — Прислал одного из своих замов-близнецов. А они собственную задницу в темноте не увидят!

Я промолчал, но, по сути, Рута была права: это весьма проблематично. Чтобы увидеть собственную задницу даже при свете дня, пришлось бы в бараний рог скрутиться!

Что касается замов Верджила — близнецов Гантерманов, Джеба и Фреда то они действительно больше славились своими мышцами, чем мозгами. На ярмарочном представлении округа Крейтон два года назад Гантерманы состязались между собой, кто скорее поднимет корову. Я, правда, был тогда в Луисвиле и пропустил это волнующее зрелище, но, говорят, закончилось вничью.

Рута, уже со слезами в голосе, торопливо бормотала:

— Даже не знаю, что и делать. Кто-то влезает ко мне в дом, Господи ты боже мой, и что же делает Верджил? Подсылает одного из своих громил-близнецов снять отпечатки пальцев! Ну и тот, надо думать, ничегошеньки не находит! — Вот теперь Рута здорово завелась. Она теребила свои булавки, ерзала в кресле и без конца разглаживала воображаемые складки на розовой юбке. — А муж мой, Ленард, он шофер грузовика… И я все время дергаюсь, как бы с ним чего не случилось по дороге. В общем, я просто жутко боюсь, а Верджил не хочет ничем помочь, вот почему я к вам пришла…

Почуяв, что дело близится к истерике, я вскочил. Вот чего не выношу, так это утешать рыдающих дамочек. Моя бывшая жена, Клодин, — несравненная Клодзилла, — утверждала, будто я просто не умею ладить с людьми. Может, она и права. Я всегда теряюсь, когда кто-то начинает всхлипывать у меня на плече, а под рукой как назло никогда не нет салфеток. Как, например, сейчас. Среди всех этих бумаг и прочей дряни, которой было в избытке на столе и на полу, не оказалось ни одной салфетки.

Я неуверенно потянулся через стол и похлопал Руту по руке.

— Ну, будет, будет. — Интересно, что я имел в виду? Надеюсь, слова мои прозвучали утешительно. — Уверен, что Верджил просто не понял…

Пожалуй, упоминание имени злополучного шерифа было не лучшим ходом. Рута отдернула руку, словно её ужалили.

— Верджил! — повторила она с отвращением. — Бросил меня на произвол судьбы только потому, что ничего не пропало!

Я оторопело вытаращился на неё и подвинулся поближе. Последнее заявление было, пожалуй, самой существенной частью истории.

— В каком смысле — ничего не пропало? — вкрадчиво спросил я.

Рута дернула плечиком.

— Ну, три моих телевизора, микроволновая печь и видеомагнитофон остались на месте. Потом, конечно, видеокамера, и мои…

Мне все больше становилось понятно, почему Верджил не горит желанием браться за расследование этого загадочного преступления. Я прервал Перечень Вещей, Которые Пропустил Вор.

— Вы хотите сказать, что взломщики проникли в дом и ничего не взяли?

У Руты на лице опять проступила неприязнь.

— Ну, что-то, конечно, они взяли. Что-то же они должны были взять. С чего бы им просто так ломиться в чужой дом, — голос её звучал так, будто она начала сомневаться, дружу ли я с мозгами. — Просто неизвестно, что именно. Для этого-то вы мне и нужны: сказать, что было украдено.

Первой моей реакцией было, разумеется, желание воскликнуть: «Я вам должен это сказать?» В смысле, разве не жертва ограбления обязана предъявить список пропавших вещей? Мне почему-то не доводилось слышать об альтернативных методах расследования. И каким образом, скажите на милость, я должен узнать, чего не хватает после вторжения, если я не знаю, что там было до него.

Я открыл было рот, чтобы все это выложить, но вдруг передумал. Должен признать, по причинам далеко не бескорыстным.

Видите ли, я открыл свое дело примерно год назад. Настоящие клиенты, если говорить начистоту, захаживали ко мне не часто, и перерывы между ними бывали порядочные. Но это не так страшно, хуже другое. У меня есть некая договоренность с моим братом Элмо, у которого на первом этаже аптека. Он согласился предоставить мне под кабинет надстройку над своей лавкой, а в обмен стребовал обещание, что в свободные от частного сыска минуты я буду мыть полы и заправлять автомат с газировкой.

Важно помнить, что перед тем, как дать это обещание, я восемь лет оттрубил в луисвильском отделе по расследованию убийств. И пребывая вдалеке от родного Пиджин-Форка, успел многое позабыть. В том числе, например, я и понятия не имел, как много свободного времени у частного детектива в таком крошечном городке. Так что через год после открытия детективного агентства выяснилось, что в основном я драю этот треклятый автомат с газировкой.

Так что ежели у Руты появилось желание нанять меня для расследования несостоявшегося ограбления, то я буду последним болваном, если начну кочевряжиться. Хотя один вопрос надо бы все-таки задать… Я набрал в легкие побольше воздуха и выпалил:

— Прекрасно, я готов, но вы должны знать, что я беру тридцать долларов в час или двести за день…

Рута отмахнулась от меня, как от назойливой мухи, достала из кармашка розовую авторучку и розовую чековую книжку и начала быстро писать.

— Вот, дневная плата, — сказала она, протягивая чек с изящной завитушкой на месте росписи. — Ну, теперь мы можем заняться делом?

И мы занялись делом. Я сунул чек в карман и не стал даже лужу вытирать.

Я ехал следом за Рутой в своем пикапе. От центра Пиджин-Форка до её дома было всего десять минут езды. Ехать за ней было исключительно просто, потому что Рута вела новехонький ярко-красный «понтиак», на номерном знаке которого было игриво выведено: «Жар-птица». Полное ощущение, что я следую за стоп-сигналом.

Не иначе как дела в «Веселых Кудряшках» шли недурно, или Ленард, муж Руты, нашел золотую жилу, разъезжая на своем грузовике. Дом, к которому мы подкатили, находился в одном из самых престижных районов Пиджин-Форка, именуемом Двенадцать Дубов.

Ну, вообще-то, я немного приврал, назвав Двенадцать Дубов одним из самых престижных районов. Двенадцать Дубов — это единственный престижный район в Пиджин-Форке. До тех пор, пока несколько лет назад не пустили автомагистраль между штатами, Пиджин-Форк был простым провинциальным городком. Городком, где все дома похожи друг на друга, как близнецы-братья, и лишь в некоторых дворах покоятся поднятые домкратом машины-развалюхи в разных стадиях починки.

Заполучив новую магистраль под боком, некоторые деятели, видимо, посчитали, что теперь Пиджин-Форку не хватает только престижного района. Настолько престижного, что стоит человеку обмолвиться, что у него там домишко, как у людей делаются квадратные глаза. Совсем как в Большом Городе. Так вот, район Двенадцати Дубов предназначался как раз для оквадрачивания глаз. Мельба считает, что его назвали по имени одной из плантаций в «Унесенных ветром». Наверное, говорит Мельба, архитекторам это название показалось «миленьким-премиленьким». Ну не знаю. По-моему, Двенадцать Дубов — это все, что осталось от дубовой рощи после того, как строители там пошуровали.

Огромный кирпичный особняк Руты, срисованный с почтовой марки, стоял в центре просторной лужайки, и вокруг не было ни единого деревца. Ах, пардон, росли там два прутика, которые через каких-нибудь пятьдесят лет можно будет назвать деревьями, если им повезет, но на сегодняшний день — и одурачить меня не удастся — это были прутики.