– Вы писали жалобу? – спросил Фомича тот, что посолиднее.
– Не знаю, – Фомич выжидающе поглядывал на них.
Авдотья замерла возле печки с ухватом в руках – чугун с картошкой выдвигала, чтоб немного остыл к обеду.
– Мы представители обкома, – сказал младший.
– Не знаю, – Фомич и ухом не повел.
– А-а, понятно! – улыбнулся востроносый. – Федор Иванович, покажите ему бумаги.
Тот, что посолиднее, вынул из бокового кармана конверт с бумагами и протянул Фомичу. Живой взял конверт, проверил бумаги – все писано им, но ответил опять уклончиво:
– Не знаю… Кто такие будете?
– Да вы, товарищ Кузькин, воробей стреляный! – засмеялся опять востроносый. – Вот наши документы. – Он протянул Фомичу свое обкомовское удостоверение, за ним последовал и солидный.
Фомич, не торопясь, прочел удостоверения и только потом предложил сесть к столу.
Вошли ребята – сразу втроем – с сумками в руках и, не глядя, кто и что за столом, заголосили от порога:
– Мам, обедать!
– Да погодите вы, оглашенные. Не успели еще порог переступить. Как грачи. Не видите – люди за столом.
– Нет, нет, кормите! – быстро встал из-за стола молодой. – Мы посидим, подождем.
Фомич вынес из чулана лавку и усадил обкомовцев.
Авдотья налила чашку жидкого гречневого супа и поставила в алюминиевой тарелке очищенную, мелкую, как горох, картошку. Ребята бесцеремонно осматривали гостей и только потом проходили к столу. Ели они молча, дружно и быстро, как вперегонки играли. Вместо хлеба ели картошку, макали ее в соль и отправляли в рот. Опустошив алюминиевую тарелку, выхлебав чашку супа, они полезли на печь.
– А что ж вы им второе не подали? – спросил Авдотью солидный.
– Все тут было, – ответил Фомич. – В чашке, значит, первое, а в люменевой тарелке второе.
– Мам, а что было на второе? – спросил от порога меньшой Шурка.
– На второе кресты, – ответила Авдотья.
– Перекрестись, да на боковую. Так, что ли? – солидный с улыбкой смотрел на Фомича.
Фомич принял шутку:
– Да живот потуже подтяни.
– Кажется, вы уж и так на последнюю дырку затянулись, – сказал солидный.
– Есть еще запас, есть, – отшучивался Фомич, похлопывая себя по животу.
Солидный вопросительно поглядел на молодого, а тот, еле заметно подмигнув Фомичу, улыбаясь, сказал:
– А вы покажите-ка нам свои запасы. – И солидному: – Начнем с подпола, Федор Иванович.
– Да, конечно. Посмотреть надо. – Солидный встал и начал расстегиваться.
Фомич принял его тяжелое пальто и положил на кровать.
– Вы бы лучше повесили, – сказал солидный, с опаской поглядывая на кровать, на ветхое лоскутное одеяло.
– Да у нас на вешалке шоболья-то больше, – сказал Фомич. – Как хотите! Я повешу.
Но солидный, увидев на вешалке драную Фомичову фуфайку да обтрепанные ребячьи пиджаки, поспешно остановил его:
– Нет-нет. Пусть там лежит. Я ведь ни о чем таком не подумал.
Востроносый, растягивая во все лицо подвижные смешливые губы, похлопывал дружески хозяйку по плечу:
– Ничего, ничего. Уладится. – Свой полушубок он кинул рядом с пальто на койку. – Айда в подпол! – Он сам открыл половицы и первым же спрыгнул. – Посветить чего не найдется?
Фомич подал ему зажженную лампу.
– Ну как, Федор Иванович, спуститесь? – спрашивал он из подпола.
– Да, да. – На Федоре Ивановиче был хороший черный костюм и ботинки. Он осторожно оперся о половицы. – Да тут глубоко! Без парашюта не обойдешься. А ну-ка мне точку опоры!
– Сейчас табуретку поставлю. – Фомич подал им табуретку.
Федор Иванович спустился в подпол, и они с минуту оглядывали небольшую кучу мелкой картошки.
– Это что у вас, расходная картошка? – спросил Федор Иванович.
– Вся тут, – ответил Фомич.
Они молча вылезли.
– Кладовая у вас есть?
– Нет.
– Это что ж, весь запас продуктов? – Федор Иванович ткнул рукой вниз.
– Вон еще кадка с капустой в сенях стоит.
Они вышли в сени.
– Как же вы живете? – спросил Федор Иванович растерянно.
– Вот так и живем, – ответил Фомич.
– Я же говорил вам – типичный перегиб, – сказал востроносый. – Мотяковщина!
Федор Иванович как-то посерел, и лицо его вроде бы вытянулось. Не сказав ни слова, он возвратился в избу, быстро оделся и попрощался с хозяйкой, глядя себе под ноги:
– Извините за беспокойство. Постараемся помочь. А вы пройдемте с нами, – сказал он Фомичу.
Возле бригадировой избы стоял «газик».
– Садитесь! – Федор Иванович пропустил Фомича на заднее сиденье вместе с востроносым и приказал шоферу: – Посигналь!
На звук сигнала выбежал из дому Пашка Воронин. Федор Иванович кивнул ему:
– Садитесь…
Пашка влез тоже на заднее сиденье, притиснулся к Фомичу, и поехали. Свернули в Свистуново. Остановились возле правления.
– Пошли! – Федор Иванович вошел первым.
В правлении Гузенкова не оказалось. Лысый Корнеич высунулся из дверей бухгалтерии и сказал услужливо:
– Посидите! Я сбегаю за Гузенковым. Мигом обернусь.
– Не надо! – остановил его Федор Иванович. – Вы кто здесь?
– Счетовод.
– И отлично! Вам Кузькин знаком?
– Так точно! – по-военному ответил Корнеич.
– Завтра Кузькину лошадь выделите. Он в райком поедет.
Корнеич передернул усами и с недоумением глядел то на приезжего начальника, то на стоявшего за ним Пашку Воронина. Наконец осторожно возразил:
– Я, конечно дело, передам Михаил Михайлычу. Только это, товарищ начальник, лодырь. – И поспешил добавить: – Правление, значит, определило его таким способом.
– А это что? – Федор Иванович показал справку. – Кто ее выдавал? Правление?
Корнеич только глянул и рявкнул:
– Так точно! Я то есть. Но, позвольте сказать, товарищ начальник, эту справку он взял обманом.
– Как обманом?
– Он у меня выпросил ее для райсобеса.
– Это не важно, для кого. Верно, что он выработал столько трудодней?
– Это уж точно! – Корнеич по-прежнему стоял навытяжку, и его тяжелые, в крупных синих жилах кулаки доставали почти до колен.
– Так вот, завтра же дать Кузькину лошадь. А вы приезжайте в райком к девяти часам, – обернулся он к Фомичу.
– Товарищ начальник, я лучше пешком пойду, – сказал Фомич.
– Почему?
– Боюсь, замерзну в дороге-то. Мороз вон какой. А моя одежка что твои кружева – спереди дунет, сзади вылетит.
– Хорошо. Дайте ему с подводой и тулуп, – сказал Федор Иванович.
– Сделаем! – рявкнул Корнеич.
– А вы, – обернулся Федор Иванович к Пашке Воронину, – сегодня же возвратите Кузькину велосипед. Он у вас где хранится?
– В сельсовете.
– Вот так. – Федор Иванович, не прощаясь, вышел из правления.
Фомич выбежал за ним.
– Садитесь! – сказал Фомичу Федор Иванович. – Подвезем вас до дому. Да смотрите, завтра вовремя приезжайте. И непременно на лошади.
А поздно вечером Пашка Воронин привел велосипед; он оставил машину на крыльце и постучал в окно. Когда Фомич вышел, его и след простыл.
9
Фомич лошадь все-таки не взял – хлопотно больно: надо идти в Свистуново, глаза мозолить в правлении, потом отгонять ее туда же и топать обратно пешком почти пять верст. Что за корысть? Кабы она на дворе стояла, лошадь-то, или хотя бы в Прудках. А то сбегай в Свистуново туда и обратно – ровно столько же в один конец и до Тиханова будет. И без тулупа нельзя ехать – замерзнешь. А с тулупом еще больше хлопот: не занесешь его в райком, и в санях оставить боязно. А ну-ка кто украдет? Тогда и вовсе не расплатишься.
Утречком по морозцу он легкой рысцой трусил без передышки до Тиханова – мороз подгонял лучше любого кнута.
«Чудная у нас жизнь пошла, – думал Фомич по дороге. – На все Прудки оставили трех лошадей – одну Пашке Воронину, двух для фермы воду подвозить. А мужики и бабы добирайся как знаешь. Ни тебе автобусов, ни машин. В больницу захотел – иди сперва в Свистуново в правление, выпроси лошадь, если дадут – поезжай. А куда-нибудь на станцию, или на базар, или в район – и не проси. У Гузенкова своя машина, у Пашки лошадь и мотоциклет, а у колхозника – шагалки. Бывало, свой автомобиль на дворе стоял – запрягай и езжай, куда захочешь. Хоть по делу, хоть в гости. А то и так просто по селу покататься, выпимши, к примеру, больно хорошо. И ребятам повозиться с лошадью – одно удовольствие. Там в ночное сгонять, в лес съездить. Красота! А теперь они, как бродяги, цельными днями без дела по лугам слоняются. А ведь раньше в зимнюю пору последний человек пеш ходил в Тиханово. Вон Зюзя-конокрад. Да и то, когда подфартит, и на чужом, бывало, проедет…»