На следующее утро, едва рассвело, мы вышли из спящего крепким сном отеля и двинулись в путь. Через полтора часа нас встречал по-утреннему серый Лион. Мы быстро нашли место проведения выставки и, едва припарковавшись, помчались занимать клетки.

— Какие еще клетки? — встряла было Брыся. — И куда мы все время бежим?

— Сейчас увидишь! — хихикнул Ричард. — Ты, видно, на выставках — новичок.

— Ой! — вдруг заверещала Брыся, оборачиваясь на ходу. — Гляди, какие огромные! Это точно собаки?

Она смотрела на двух высоченных дирхаундов, с чувством собственного достоинства трусивших куда-то вслед за хозяином.

— Точно, — кивнула я. — Это собаки.

— Везет же… — протянула она, завистливо глядя на их длинные лапы. — Могут, наверное, на второй ярус в отеле забираться без посторонней помощи!

— Смотрите — вон клетка свободная, — сказала Марина, — мы сейчас туда контейнер поставим и коврик положим. Ну-ка, марш внутрь!

— Вот еще! — заупрямилась Брыся. — Я, может, поглядеть хочу, что тут вокруг творится! Столько народу!

— Нет уж, идите! — подтвердила я. — Мы сегодня тут целый день проведем, еще насмотритесь!

— Ладно, — смирилась Брыся, — посижу пока. Но ты меня потом возьмешь с собой, посмотреть!

Я пошла в секретариат за каталогами и номерами. Там две ярко накрашенные дамы долго изучали какой-то список, выискивая наши фамилии с помощью ногтя с художественным маникюром, принадлежавшего одной из них. «Наверное, это специальный выставочный ноготь», — подумала я. По моим расчетам, на его покраску нужно было потратить столько же времени, сколько на мойку и стрижку целой Брыси. Наконец, ноготь нашел нужную фамилию, и мне были выданы бумаги.

Я вернулась к рингу, где Марина уже болтала со своим другом, известным заводчиком-испанцем. Он привез на Чемпионат своих лучших кобелей, которые теперь высовывали любопытные носы из собственного металлического манежика. Брыся смотрела на них с плохо скрываемой завистью, и я пообещала купить ей такой же, если она займет какое-нибудь место.

— Правда? — тут же начала торговаться Брыся. — А можно еще мисочку, как у них?

— Брыся, — терпеливо отвечала я, — либо манежик, либо мисочку. Ты хорошенько подумай и реши. И, главное, выиграть не забудь.

— Ладно, — говорила она, морща лоб. — Я с Ричардом посоветуюсь — мисочку или манежик. Все равно нам пока делать нечего…

Я поглядывала на часы: приближалось время главных испытаний. Мы решили, что выставлять Брысю будет Марина: у нее это получится гораздо лучше, чем у меня.

Потренировавшись несколько минут в пока еще пустом ринге, Марина вынесла свой вердикт: «Бежит хорошо, но тебе придется прятаться».

— Зачем? — тут же встряла Брыся. — Лучше я буду бежать и все время на маму смотреть, а она пусть мне кричит, хорошо ли я бегу!

— Вот именно этого делать не надо, — сказала я, — так что я буду прятаться, а ты меня не высматривай — все равно не увидишь!

На ринг уже начали выходить первые собаки. Брыся провожала их грустным взглядом, понимая, что ей самой придется вернуться в клетку, из которой, к тому же, заберут Ричарда.

Так и получилось. Марина повела его к рингу кобелей, где уже суетилась судья-англичанка с лошадиным лицом.

Согласно процедуре, все участники ринга встали в стойки, а потом побежали по кругу. Судья прохаживалась вдоль ринга очень важной походкой, наблюдая эту сумасшедшую карусель. Наконец, настала очередь личной презентации Ричарда. Я сжала кулаки и мысленно послала ему настоящую сахарную кость. Он посмотрел куда-то в сторону и облизнулся. «Посылка дошла», — подумала я.

Того, что случилось дальше, никто не мог ни предвидеть, ни понять: стоя на столе, Ричард громко обругал судью, а потом, уже на финишной прямой, зарычал на нее. В результате он занял лишь третье место.

Когда все закончилось, Ричард рвал и метал:

— Ох, попадись она мне на улице, я ее в мелкие клочья изорву!

— Ты чего, белены объелся? Кто ж на судью рычит? — спрашивала я, сочувствуя ему, но и не одобряя его поведения.

— Ты ее лицо видела? Если бы тебя судил человек с таким лицом, ты бы как реагировала? — орал он.

— Какое бы у судьи ни было лицо, рычать на него запрещается. Таковы правила. Понятно?

— Мне-то понятно! — возмущался он. — Но если бы у меня было такое лицо, я бы… я бы… — от возмущения он растерял все аргументы.

Мы с Мариной вернулись к клеткам, где Брыся, ожидая результатов, плясала от нетерпения на крыше контейнера.

— Рича-а-ард! — заорала она во всю мощь своих легких. — Ну как? Мы победили?

— Победили-то победили… Но заняли третье место, — хмыкнул он. — Тебе повезло — вас мужик знакомый судит. Настоящий мужик, из наших… Эх, мне бы к нему! Я бы точно первым был.

— А что случилось-то? — засуетилась Брыся. — Рассказывай!

— Ну как… — нехотя начал Ричард. — В общем, мне ее лицо не понравилось. Дальше сама додумай.

— Ой! — заорала Брыся. — Ой! Додумала! Кошм-а-а-ар!

— Собаки, — вмешалась я, — никакого кошмара нет. Жаль, конечно, что только третье место, но это не так плохо, как кажется. Брыся, а ты не падай в обморок, готовься!

— Ой-ой! — заголосила Брыся и спряталась в контейнер. — Я теперь боюсь!

— Брыся! — рассмеялась я. — Выставка — это праздник. Надо показать лучшее, что у тебя есть.

— А чего во мне хорошего-то? — пожала плечами Брыся, вылезая наружу. — Собака как собака…

— Самое хорошее в тебе — это ты. Вот себя и показывай. А сейчас пойдем на улицу, пописаем.

— Да, точно, надо пописать! — закивала Брыся. — А то если я на ринге описаюсь, это будет не самое лучшее, что у меня есть!

Снаружи было полно собак, которых хозяева прогуливали в ожидании рингов. Весь асфальт пестрел свежими кучками. «Три с половиной тысячи» — вспомнила я рекламу выставки.

Вдруг Брыся потянула поводок.

— Ой, смотри!

Лавируя между кучками, к нам приближались три дамы, на поводке у каждой было по одному чихуахуа. Все собаки были в трикотажных жилетах ярких цветов: небесно-голубого, апельсинового и изумрудно-зеленого. Чихи были настолько миниатюрными, что казалось, будто по асфальту плывут три воздушных шарика на веревочках.

— И не щенки, вроде… — удивленно сказала Брыся. — Клопы какие-то!

— Никакие мы не клопы! — неожиданно громко заявил апельсиновый чих. — Я — чемпион мира, а они вон, — он кивнул на голубого и изумрудного, — чемпионы Европы.

— Ничего себе! — растерялась Брыся. — А кофточки вам зачем?

— Чтоб не раздавили! А то не заметят! — захихикали чихи.

— Как же вы гуляете? — спросила Брыся. — В кофточках?

— В них! — подтвердили они хором.

— Мы их снимаем, только когда спим! — пояснил апельсиновый. — Гарантия, что не наступят. Хотя собакам все равно, они цветов не различают… Недавно, вон, на моего брата овчарка наступила — три дня в реанимации, представляете?