— Расслабься, Малдер! Мы ведь только что приехали. И имей в виду: разреженный воздух тормозит умственный процесс, так как в мозг поступает меньше кислорода.

Малдер усмехнулся и, покосившись на напарницу, спросил:

— Вы в этом уверены, доктор?

— Абсолютно! — Скалли рассмеялась, вскочила на ноги и протянула руку, а когда Малдер ухватился за нее, стащила его со скамейки и, развернув, подтолкнула в сторону гостиницы. — А еще я настоятельно рекомендую как следует выспаться, а то, как справедливо подметил Рэд, утром у вас будет бледный вид.

Он молча кивнул и, устало махнув рукой на прощание, чуть не налетел на забор. Снова махнул рукой — Со мной полный порядок, не волнуйся! — и скрылся в переходе.

«Ну как только у Малдера все это получается: видит то, чего другие не видят, рьяно пускается в погоню, а выглядит при этом таким юным и простодушным, что зачастую его недооценивают», — подумала Скалли.

Она ничуть не удивилась, когда, проходя мимо его номера, заметила за шторами свет.

Даже если Малдер валится с ног от усталости, все равно ляжет спать только под утро, когда разложит все по полочкам: что известно на данный момент, что неизвестно, решит, какие вопросы задавать, а не просто — как, кто и почему.

Пусть ему повезет!

А вот она сейчас, пожалуй, не вспомнит даже, как ее зовут.

Нащупав в кармане ключ, Скалли подошла к своему номеру и, вставив ключ в замок, замерла.

«Ты просто устала, Дана, вот и все», — сказала она себе, но все-таки оглянулась.

Ворота гостиницы были закрыты, фонари погашены. Стену слабо освещал лишь уличный фонарь.

У ворот стоял мужчина.

Скалли не разглядела ни его лица, ни во что он одет. Она видела только его силуэт.

«Ты устала», — напомнила она себе, вошла в номер и включила свет. Закрывая дверь, Скалли снова взглянула на ворота.

Мужчина все стоял.

И смотрел…

Было только начало одиннадцатого, а в машине становилось все жарче. Даже темные очки не спасали от слепящего солнца. Пейзаж за окном то подпрыгивал, то расплывался, а иной раз глаза видели то, чего на самом деле нет.

На небе ни облачка. Неужели и здесь идут дожди?

Они ехали в патрульной машине шерифа Спэрроу — Малдер и Скалли на заднем сиденье, а Гарсон рядом с Чаком. По тому, как они общаются, Малдер понял, что они давно знакомы: Спэрроу и Гарсон обменивались жестами, односложными вопросами, а то и междометиями. Суть их разговора сводилась к тому, что после гибели мальчика больше подобных случаев не было, если не считать подвыпившего водителя, утверждающего, что его столкнул в кювет какой-то невидимый автомобиль.

— От всего этого можно запросто съехать с катушек, — хмыкнул шериф и посмотрел в зеркало заднего вида. — Вы со мной согласны, агент Малдер?

Малдер кивнул. Это точно. Так же точно, как и то, что Чак Спэрроу несколько переигрывает роль крутого шерифа с запада: постоянно проверяет пистолет, жует жвачку (якобы это табак), нарочито громко говорит… Не то чтобы Малдер возражал, просто непонятно, к чему весь этот балаган. Приехал он сюда с подачи Гарсона, а за помощью в ФБР шериф обратился сам.

Нет, что-то тут не так.

Малдер чувствовал себя не в своей тарелке. Может, дело в том, что он не в костюме с галстуком, а в джинсах и кроссовках?

Конечно, Гарсон прав: носить в здешних краях костюм смешно и глупо. Но без него все же как-то не по себе. А шериф, похоже, что-то недоговаривает.

Они ехали по 25-й магистрали. Позади остались горы Сандиа, после Альбукерке дорога повернула налево, и хотя на горизонте иной раз мелькали горные хребты, вокруг была одна пустыня.

И солнце.

— Культ, — сказал вдруг Спэрроу, стараясь перекричать кондиционер.

— Что? — переспросила молчавшая до сих пор Скалли.

— Я говорю, культ. Например, сатанисты. Может, все эти бедолаги были сектантами?

— И семнадцатилетний мальчик тоже? — усомнился Малдер.

— Знаете, теперь этим никого не удивишь. Еще бы! Когда на юнцов обрушивают и хэви метал, и рэп, постоянно давят на подсознание, пропагандируют насилие, наркотики и секс… — Он оторвал руку от руля. — Чего еще от них ждать?

Малдер поймал в зеркале его взгляд: Спэрроу его явно зондирует.

— Может быть, и так, — неохотно согласился он.

— Не может быть, сынок, а так оно и есть.

Машина неслась на такой скорости, что казалось, еще чуть-чуть — и они взлетят. Километров через двадцать пять Спэрроу притормозил, вырулил на правую обочину и въехал на узкий деревянный мост. Перед ними лежала двухполосная асфальтированная дорога, ведущая прямо в пустыню.

— Вон там видите гряду километров на пятнадцать? — Спэрроу показал пальцем в окно. — Вот это и есть Стена Коночинов. — Он поправил шляпу. — Похожа на лежащую на боку лампочку. Широкая часть смотрит на юг, на горы Сандиа, которые мы недавно проехали. А узкая пересекает дорогу на ранчо, по которой мы сейчас едем. Если не хотите лазать по горам, единственный путь только через ущелье, откуда выходит эта дорога.

Слева тянулась ограда из колючей проволоки, а за ней простиралась пустыня. «Вряд ли здесь можно что-нибудь выращивать и уж тем более разводить скот», — подумал Малдер. (Когда он утром спросил об этом у Гарсона, тот посоветовал ему потерпеть и сказал, что не хочет портить сюрприз.)

— Может, здесь замешаны коночины? — спросила Скалли. — Я имею в виду убийства.

Спэрроу пожал плечами:

— Кто его знает? Лично я в этом сомневаюсь. Знаете, это место не похоже на другие пуэбло. Коночины не любят туристов, не любят белых, не любят других индейцев… — Он засмеялся. — Черт, да они и друг друга-то не больно любят! — Он дернул себя за мочку и почесал за ухом. — Некоторые, главным образом молодежь, пытались изменить здешние порядки. Но у них мало что получилось. Вот они и уходят и больше не возвращаются.

— А те, кто вернулся?

Шериф взглянул на Гарсона и уточнил:

— Ты имеешь в виду Ника Ланаю?

Тот молча кивнул и обернулся к Малдеру:

— Ник — славный малый. Он учился в колледже и вернулся, преисполненный новых планов и идей. По наследству Ник входит в совет старейшин племени, и его должны слушаться. И его слушаются, можете быть уверены. Жаль только, далеко не все.

— А почему же он не уходит?

— Потому что это его народ, — не сразу ответил Гарсон.

— Да и лишние доллары никому не помешают, верно, Рэд? — с язвительной усмешкой вставил Спэрроу.

Гарсон картинно вздохнул и подмигнул Малдеру, давая понять, что это давнишний спор.

— Дело в том, что Ник заключил сделку с одной местной белой женщиной, Донной Фолкнер. Он привозит ей поделки коночи-нов, а она продает их в городе или в Санта-Фе. Часть дохода они делят поровну между собой, а остальное достается племени. В основном это украшения, — уточнил он. — Очень красивые чаши, подносы или еще какие-нибудь культовые предметы. Но не всем индейцам это по душе: каждый раз, когда Ник выносит поделки, ему приходится препираться с теми, кто считает, якобы он разбазаривает достояние племени.

— Зато каждый раз, когда он приносит в Месу баксы, они же выстраиваются в очередь с протянутой рукой, — съехидничал Спэрроу.

— В Месу? — переспросила Скалли.

— Сангре-Вьенто-Меса, — объяснил Гарсон, — это гора в самом центре резервации. У ее подножия стоят дома коночинов, а на вершине совершаются религиозные обряды.

— А что значит Сангре-Вьенто? Гарсон повернулся к ним лицом:

— Кровавый Ветер. Это значит Кровавый Ветер.

Наконец колючую проволоку сменила ухоженная деревянная изгородь с открытыми воротами в центре. Над воротами на широкой деревянной арке было выжжено название ранчо: «Дубль-Эйч».

Когда Спэрроу въехал под арку ворот на укатанную дорогу, Малдер выпрямился и, посмотрев в окно, решил, что видит мираж.

Впереди простиралась лужайка с удивительно зеленой травой, огражденная ослепительно белой изгородью, за ней длинный одноэтажный дом из самана под черепичной крышей — простой и в то же время изысканный. За домом слева виднелись конюшня и загон для скота, где в тени неизвестного Малдеру дерева паслась невысокая черная лошадь, справа — гараж на две машины (подъездная аллея огибала изгородь и выходила на дорогу перед домом). На стенах просторной веранды висели ristras — связки сушеного красного перца чили.