Философия Ренана.

Великий писатель не может избегнуть великих вопросов об истине, справедливости, назначении человека и вселенной, вечно волнующих нашу мысль, и Ренан постоянно задумывался над этими вопросами. Испытывал ли он в минуты раздумья тот трепет перед грядущим неизвестным, ту безысходную глубокую тревогу, которая является источником величайших мучений для человека? По-видимому, и он не избегнул общей участи всех сомневающихся и жаждущих веры людей, потому что в его воспоминаниях, философских драмах, исторических этюдах, в его публицистических статьях, в его письмах и речах ясно сказывается презрение к житейским заботам и часто повторяется вечный вопрос о конечной цели жизни и всех человеческих стремлений. Он не хочет и не может примириться с безнадежной действительностью. Жизнь сама по себе, без идеалов и надежд, жизнь для жизни кажется ему ужасной, невозможной, чудовищной нелепостью. «Первой моей мыслью, – сказал Фейербах, – был Бог; второй – разум, третьей и последней – человек». Эти слова вполне применимы и к Ренану; он следовал тому же процессу мышления.

Несомненно, испытав в юности, подобно Фейербаху, влияние Гегеля, он во всем существующем готов был видеть воплощение идеи и ценил человека лишь как орудие этой высшей идеальной цели. Но, к сожалению, он слишком часто смешивал понятия Бога и идеи, попеременно переходя от теологических воззрений к метафизическим и позитивным. Вот почему так трудно иногда его понять.

«Слово Бог, – говорит Ренан в своих этюдах по истории религий, – вошло во всеобщее употребление; оно является таким великим символом поэзии, добра и красоты, что без него нам трудно выражаться о возвышенных предметах. Напрасно было бы говорить простому человеку, чтобы он жил стремлениями к истине, добру и красоте, – для него это лишь пустые слова, а скажите ему, чтобы он любил Бога больше самого себя и боялся гнева Всемогущего, и он вас прекрасно поймет. Бог, Провидение, бессмертие – все это старые слова, но никто их не устранит. Бог навсегда останется высшим выражением наших сверхчувственных стремлений, категорией идеала, точно так же, как время и пространство являются категориями тел, то есть формами познания материи». «Тайна первоначальной причины всех вещей, – говорит он в другом месте, – не может быть постигнута человеческим умом; разрешается она не законами, а великими поэмами (то есть религиозными системами). Абсолютный разум и справедливость проявляются лишь в человечестве; вне его абсолют представляется отвлеченным понятием. Бесконечное действительно существует лишь тогда, когда оно принимает законченные формы. Бог видим в его делах и воплощениях».

Затем, очевидно под влиянием минутного религиозного настроения, Ренан говорит, что было бы богохульством точно определять природу божества и давать ему какие-либо наименования. «Верно лишь одно: Бог существует». А книгу «О будущем метафизики» он заканчивает следующей пламенной молитвой:

«Отец небесный! Не знаю, что ждет нас в будущем? Или та вера, от которой Ты не позволяешь отречься, есть божественное утешение, ниспосланное, чтобы наша жалкая участь не казалась нам невыносимой? Или это только иллюзия, которой Ты нас лишаешь по своей бесконечной доброте? Или это глубокий инстинкт, откровение, данное лишь праведным? Или, быть может, истина до того ужасна, что нам ничего не остается, кроме отчаяния? Но, должно быть, Ты не хотел, чтобы мы избавились от мучительных сомнений, так как только вера в добро, вытекающая из внутреннего настроения, является действительной заслугой. Будь благословен за свою таинственность, благословен за то, что, скрывшись от нас, ты нам оставил свободу наших сердец».

И наконец, усталый, почти на краю могилы, он пишет:

«Ничто не убеждает нас в существовании всеобъемлющего мирового сознания, души вселенной, но и для безусловного отрицания подобного бытия нет тоже оснований. Теперь нет места для чудес, но может быть по прошествии многих тысячелетий они свершатся. В сущности весь человеческий опыт сводится к одному мгновению в бесконечном развитии. Жизнь людей напоминает развитие бактерий в закрытом сосуде. Если бы эти существа обладали познающим критическим умом, они тоже могли бы прийти к сознанию, что в мире – этом крохотном сосуде в сравнении с бесконечностью – нет признаков влияния посторонней разумной воли. Но вот настал урочный час. Опыт создания окончен. Ученый исследователь вскрыл сосуд и заглянул в него, чтобы проверить те изменения, какие должны были совершиться в назначенное время, и вмешательство разумной воли в жизнь бактерий стало очевидным. То, что мы называем бесконечным временем, быть может, лишь мгновение между двумя актами разумного создания мира. Не будем ничего ни отрицать, ни утверждать, будем надеяться. Всему есть время, когда-нибудь настанет день всеобщих похорон, рыданий, заупокойных молитв и жалобного пения».

В одном из своих последних произведений Ренан опять взывает к Богу:

«Отец небесный, благодарю Тебя за жизнь. Я был не без греха, но я любил истину и все ради нее принес в жертву. Я ждал, когда настанет Твой час, и еще верю, что он настанет».

Вот эту всеобъемлющую идею Бога, или конечной цели человеческого и всемирного развития, или абсолютной истины, как угодно, Ренан и положил в основу своей философской системы, изложенной с таким блеском, но без особенной последовательности в его «Философских диалогах и отрывках» (1876 год), в его юношеском произведении «Будущее науки» («L'Avenir de la science», изд. в 1890 году), в его философских драмах и небольшой статье под заглавием «Философская исповедь» («Examen de conscience philosophique», 1888 год). Особенного внимания заслуживают его философские диалоги. Ведутся они от лица нескольких ученых-друзей и разделены на три части по степени достоверности высказанных умозаключений. К первой категории относятся несомненные выводы, ко второй – вероятные и к третьей – мечты. По убеждению Ренана несомненно, что в мире все связано неразрывной цепью причин и следствий, что ни одно звено из этой цепи не может быть исторгнуто посторонней волей существа, стоящего выше сферы естественных явлений. По крайней мере подобные нарушения в установленном естественном порядке никогда не были наблюдаемы в собрании беспристрастных ученых. Напротив, бесчисленные факты убеждают нас в чудовищной и бессознательной жестокости природы.

История народов говорит нам постоянно о победах злых и себялюбивых рас над религиозными и кроткими. В частной жизни мы сплошь и рядом видим то же самое: как часто труженики умирают от истощения и лишений, а негодяи и лентяи благоденствуют. Никогда падающий камень не уклонился в сторону, чтобы не упасть на голову праведника и гения. Никогда самое глубокое отчаяние и пламенные молитвы не вернули умирающего к жизни, и с незапамятных времен земля жадно пьет кровь и слезы как добрых, так и злых, а солнце светит не только для святых страдальцев, но и для палачей. Жизнь с незапамятных времен идет своим естественным путем, не обращая ни малейшего внимания на страждущее человечество, а потому нет оснований допускать, что когда-нибудь давным-давно на свете жилось лучше. Впрочем, не наше дело доказывать влияние сверхъестественных сил на человеческую судьбу. Эти силы могут быть постигнуты лишь через откровение. Но мы его не испытали. Кому же верить, если мы не можем довериться даже нашим собственным глазам? Какие у нас доказательства, что русалки и циклопы никогда не существовали? Только одно, – что никто ничего подобного не видел. Почему люди перестали верить в демонов? Очевидно, только потому, что были открыты естественные причины приписываемых им действий. Но из того, что ход событий не нарушается вторжением сверхъестественных сил, еще не следует, что вселенная – хаос и что надо всем царит слепой случай. Напротив, существование высшей цели мирового развития, по уверению Ренана, несомненно. Есть что-то в мире, развивающееся в силу скрытой внутренней энергии, под влиянием бессознательного инстинкта, который напоминает нам стремление растений к свету, влаге и теплу или усилия созревшей личинки порвать свою оболочку. Все возможное стремится перейти в действительность, все действительное путем постепенного развития идет к еще более высокому самосознанию. Организованные тела, точно влекомые какою-то силой, подвигаются вперед, приобретая бессознательно необходимые орудия для этого движения. Общины, народы, государства и вообще все собирательные и общественные организмы наравне с животными подчинены закону постепенного развития, в основе которого чувствуется стремление к осуществлению какой-то всеобъемлющей программы, к восполнению необходимых частных форм. И что всего удивительнее, очень часто личности и виды действуют как будто вопреки своим наклонностям и очевидным расчетам. И во главе этого мирового движения выступает человек. Но с этим мнимым царем природы судьба поступает особенно безжалостно. Она обманывает его на каждом шагу, никогда не открывая ему своих карт. И как бы ни были велики знания человека и власть его над силами природы, ему в конце концов не избегнуть проигрыша в этой ужасной игре, которая зовется жизнью, потому что в решительный момент всегда является беспощадная смерть, захватывающая своей костлявою рукой последнюю ставку и разбивающая все наши надежды на личное счастье. Положение самого обездоленного поденщика на фабрике все-таки лучше участи человека на Земле, потому что фабричный рабочий получает определенную плату за свой труд, а человек, истощаясь в погоне за счастьем, в конце концов ничего не получает. Он трудится, страдает, борется за свое существование, вертится как белка в колесе, воображая, что бежит к желанной цели. Какая ужасная иллюзия! Цель несомненно существует, но она никогда не совпадает с нашими желаниями, и мы идем совсем не туда, куда нам угодно… И если бы по крайней мере мы могли постигнуть мировую волю и предвидеть свою участь! Но и этого утешения нам не дано… Природа ведет человека на смерть с завязанными глазами.