- Не тяжело? - поинтересовался принц, с таким же скепсисом, как и его супруга совсем недавно, рассматривая хрупкую фигурку, замершую в фехтовальной позиции.

- Тяжеловата, - не стала скрывать Лара, свободной рукой подхватив юбки и задрав их до середины белых бедер, - не по руке.

Принц, к своему собственному неудовольствию отметил, что, во-первых, его дражайшая супруга держит оружие вполне умело. А, во-вторых, ему самому взгляд от стройных ножек отвести весьма сложно.

- Вы, вообще, соображаете, что делаете? - поинтересовался Его Высочество, тяжело сглотнув. - Точнее, что вы собираетесь дальше делать? Попытаетесь напасть на меня?

- Нет, если вы не нападете первым…

К сожалению, до сего дня фехтовать принцессе приходилось только с собственным учителем. А он не имел дурной привычки заговаривать людям зубы для того, чтобы напасть исподтишка. В отличие от ее собственного мужа, который не только не дал ей договорить, но и умудрился повалить принцессу на кровать. Правда и она его задеть успела. Точнее, Дарин сам оцарапался о собственную шпагу. Наверное, поэтому его речь, выражающая отношение Его Высочества к происходящему, была особенно цветиста и разукрашена всевозможными эпитетами.

Что в спальне происходило дальше мы, дружок, не узнаем. Потому что стражники, привыкшие к грохоту и крикам, доносившимся из покоев Ее Высочества по ночам, предусмотрительно закрыли двери.

***

Это был самый прекрасный, блистательный и романтичный бал за всю историю королевства. Такая оценка единодушно была признана всеми присутствующими как единственно правильная. Ведь чего только стоила задумка с масками. А она, по слухам, принадлежала самой принцессе! Правда, на воплощение идеи дворянам пришлось изрядно потратиться, а масочникам, сбивая пальцы в кровь, буквально за несколько дней изготовить сотни новых масок.

Но каков результат! Все дамы были в масках, выполненных в виде сердца. Конечно, и тут никакого единодушия не наблюдалось. Тому, кто не мог заплатить за столь изящное украшение двойную, а то и тройную цену, пришлось довольствоваться простыми аксессуарами из крашенного папье-маше. А, например, любимая и единственная дочка министра финансов, баронесса Фарше, щеголяла изделием из чистого серебра, по краю украшенного виньеткой из филигранных розочек, на каждом лепестке которых сверкали бриллиантовые росинки.

Восхищаясь столь элегантным исполнением, дамы и кавалеры прятали ехидные улыбки. Побледневшая и несколько вытянувшаяся физиономия господина Фарше незамеченной не осталась. Потому что сам зоркий министр приметил несколько помрачневший и недовольный взгляд Его Величества. Не далее как вчера, король изволил весьма резко отозваться о расходах, понесенных казной из-за свадебных увеселений.

И непрозрачно намекнул, о своих подозрениях, будто не все золото пошло на оплату празднеств. Тогда господин барон с младенческой слезой на своих честных глазах заверил Данкана, что лично трясется над каждой монетой. И его намек на то, что многое оплачено из его собственного кармана, отчего несчастный министр оказался практически на грани разорения, был еще менее прозрачен, чем королевский.

Члены Совета ему, конечно, поверили и, даже, посочувствовали. Ведь, как говорится: «Не пойман - не вор!». Но служебное расследование министру грозило в самое ближайшее время. С другой стороны, не этому же честнейшему человеку, у которого владений было больше, чем у всех трех венценосных братьев месте взятых, боятся какой-то проверки?

И кто же знал, что такую свинью ему уже на следующий день подложат! И кто? Собственная дочь! Несмотря на грозный запрет отца, она не только осмелилась пошить для балов два новых наряда. Это еще могли бы простить. И даже нашлись бы добрые души, поверившие красотке, что ткань ей досталась по дешевке. А драгоценные камни, которыми наряды были расшиты так густо, что этой ткани видно не было, спорола даже не со своих, а со старых матушкиных платьев. Саму же одежду она едва ли не собственными руками шила, все пальчики исколов. Но маска!.. За ее стоимость можно бы было весьма щедро кормить деревню среднего размера.

Вот оно, женское тщеславие в действие. Захотела дочка министра утереть нос этой задавеке, маркизе Лашер, которая увела у нее весьма перспективного кавалера. Утерла - никто слова против не сказал. Тем более что сама Лашер в свободных средствах была стеснена. Муж ее отличался крайней скупостью, а содержать троих любовников, к числу которых присоединился тот самый кавалер, было делом не дешевым.

Но, заодно, и короля убедила, что слова министра о его крайне плачевном финансовом положении были явным преувеличением. Конечно, никто при дворе не сомневался в справедливости Его Величества. Недаром же его называли Данкан Справедливый. Народ - он такой, врать не будет (по крайней мере, так утверждал сам король). Но подозрения в том, что место министра финансов в скором времени станет вакантным, над придворными витали. И будоражили неокрепшие умы. Должность была уж больно заманчивой. Но еще не один министр со своего поста добровольно не ушел. Из кресла их все больше выносили…

Так вот, о масках. Дело, конечно, было не в том, что у одних дам они были дешевыми, а у других дороже. Сама идея таких аксессуаров, выполненных в форме сердца, была признана очаровательной. Во-первых, полукружья верхнего края полумаски изящно подчеркивали изящные проборы в прическах, высокие лбы, ради которых обольстительницы вынуждены были волосы подбривать, и белоснежную кожу красавиц. Во-вторых, тонкий мысок сердечка оттенял удлиненность аристократического носа, делая его еще тоньше и длиннее. В-третьих, сама форма сердца подчеркивала овал лица, делая скулы еще шире, а подбородок - уже. Ну, и как не упомянуть сам романтизм символа!

У мужчин же полумаски были не столь изящны, но еще романтичнее. Они изображали сердце разбитое. И кто упрекнёт придворных красавиц, что в этот вечер они дарили свою благосклонность еще охотнее, чем обычно? Разве может устоять женщина, видя страдания мужчины?

Острослов маркиз Разис, мучаясь от собственной отверженности, заметил, что: «Мы, кладя наши покалеченные сердца на алтарь любви, приносим жертву ради счастья их высочеств!». Афоризм был тут же подхвачен обществом. И сразу три дамы начали сражение, победа в котором позволяла воительнице залечить душевную рану страдающего юноши. Впрочем, маркиз был склонен не отдавать лавры одной, а сам отдаться для врачевания сразу в шесть заботливых рук.

Но, конечно, только маски не могли обеспечить успеха бала. На празднестве все было великолепно. Чего только стоили белые голуби, перепархивающие с одной потолочной балки, увитой золотом расшитыми лентами, на другую. И, временами, гадящие на прически придворных. Кстати, эти дурно пахнущие потеки немедленно были прозваны «метками бога любви». И тут же появилось поверье, что у помеченного таким образом лорда моментально прибавлялось любовных сил, а у дам - сладостной томности.

Нужно ли упоминать великолепный оркестр, арфистов для которого уступил сам епископ? Святой отец заявил, что неожиданная смена репертуара с храмового на светский, ересью не является. Просто это еще один способ призвать благословение на новобрачных. И кого интересовал тот факт, что на такую форму благословения епископ решился только после того, как его собственный приход обзавелся ковчегом, хранящим в себе обрезок ногтя Матери? Ну, сбылась мечта святого отца, которую он лелеял тридцать лет.

А тысячи розовых свечей, наполнявших воздух дивным ароматом весеннего розария и отбивавший даже вонь мочи? Хотя портьеры в дворцовых покоях стали наполовину мокрыми уже к середине бала, несмотря на строжайший запрет короля.

А венец стола, кабан, с запеченным в нем лебедем, в котором была запечена индейка. Из которой, когда повар ее разрезал, вылетело десяток живых дроздов? И разве после демонстрации такого шедевра кого-то заботило, что поданная рыба была несвежей, а солонку[1] поставили только на стол венценосных особ?