— Мадемуазель вас сопровождает? В качестве кого? — спрашивает он.

— Переводчицы, — отвечаю я, на минуту вспоминая послеобеденный десерт в машине: ноги вверх и так далее, но не будем отвлекаться… — Понимаете, бестолковость французской полиции легендарна: меня посылают, а я ни бельмеса по-иностранному, если не брать во внимание диалект Монмартра.

Похоже, что объяснение его удовлетворило.

С другой стороны, меня не оставляет ощущение, что он специально задал этот вопрос, чтобы дать себе время подумать…

И почему я не могу прогнать назойливую мысль о том, что он директор судоходной компании и одновременно…

— Хиггинс собирался возить лес с островов в Англию. И он пришел оговорить условия. Дело, похоже, было выгодным, но он больше не приходил.

— Вы одалживали ему бобину для его машины?

Он хмурит брови.

— А! Да… Он сломался на дороге, и я ему посоветовал пойти в мой гараж, поскольку у меня есть парк машин для транспортировки грузов по суше…

— Он вернул бобину?

— Нет, мы его принимали здесь, а другого адреса у него не было. Но какое отношение имеет эта чертова бобина к делу, комиссар?

Я улыбаюсь.

— Но благодаря этой чертовой бобине, как вы сказали, я нашел дорогу к вам…

— Как так?

— Позвольте не отвечать, поскольку это является моей профессиональной тайной. Стоун, соглашаясь, кивает.

— Не могли бы вы дать мне адрес этого Хиггинса?

— Как? У вас его нет?

— У меня есть его адрес в Нортхемптоне, но меня интересует его теперешний.

— Но я его не знаю. Вот уже порядочно времени, как я его не видел.

— И он вам не сказал, как его можно найти?

Стоун думает или притворяется, что думает…

— Нет, ничего!

— Хорошо, не будем больше об этом… Я поднимаюсь и делаю Грейс знак, что мы уходим.

— Мне не остается ничего другого, как извиниться, господин Стоун, что мы отняли у вас драгоценное время. Время бизнесменов настолько дорого стоит, что меня всегда мучают угрызения совести, когда я заставляю их его терять.

Он склоняется с деланной учтивостью.

— Ну что вы, вы мне не помешали.

Перед тем как выйти, я оборачиваюсь. С тех пор как я вошел, меня не покидала одна мысль.

— Кстати, господин Стоун, скажите, вы хорошо знакомы с одним из моих земляков, господином Ролле?

Я стрельнул как раз в тот момент, когда он в мыслях уже отирал пот со лба.

От удивления Стоун выпрямляется.

— Гм… Как вы сказали, господин комиссар? Ролле? Нет, не знаю… Даже никогда не слышал…

— В таком случае еще раз простите…

Мы выходим на улицу. Ну наконец полный набор удовольствий: ливень!

Огромные темные облака с океана застревают над крышами домов и извергаются темным потоком. Наступает ночь, загораются огни.

Я за рулем, но не рулю. Согнувшись вперед, я соображаю.

Хигтинс ускользает от меня. Он ускользает от меня так, как никто другой. И я не понимаю, кто он и как замешан в этом деле. Он призрачен, неосязаем… Странное дело, я не чувствую его через людей, которые его знают. У Александра, хозяина гаража, не сохранилось о нем никаких ярких или запоминающихся впечатлений. И у этого владельца судоходной компании тоже… Но несмотря на шапочное знакомство, он отправляет Хиггинса в свой собственный гараж.

Стоун с ним в бизнесе, но от того никаких новостей…

Все это как-то размыто… Похоже на этот проклятый туман, в котором все прячется, смазывается, растворяется.

Вот клевый заголовок для падкого на сенсации журналиста: «Хиггинс — человек, который растворяется…»

Я поворачиваюсь к Грейс, молча сидящей рядом в ожидании результатов моего мыслительного процесса.

— Пойдем махнем по стаканчику? — предлагаю я. — Пивные еще открыты? Она смотрит на часы.

— Да…

— Хорошо! По крайней мере, хоть что-то нам доступно.

Мы выбираем поистине шикарный паб.

— Ну что, не будем изменять нашим привычкам?

— Как хотите!

— Ты можешь называть меня на ты, любовь моя, — говорю я.

— Для нас, англичан, это не так легко, — отвечает она, — поскольку «тыканье» не в наших традициях…

— Ну вот и тренируйся, малышка! Как думаешь, отсюда можно позвонить?

Грейс спрашивает. Бармен отвечает, что можно. Мы вместе идем в кабину, чтобы она попросила меня соединить. Эта девушка мне становится настолько необходимой, что, кажется, я скоро и в туалет без нее не смогу сходить.

Когда у нас на проводе «Коронованный лев», я прошу соединить меня со старшим инспектором Брандоном.

Он на месте, пьет чай.

— Брандон?

— Yes…

— Сан-Антонио…

— О! Ну что у вас нового?

— Ничего, — говорю я сухо, — а у вас?

— Девушка была отравлена. Лошадиная доза кураре. Знаете, есть такая индейская отрава из коры ядовитых растений, которой они намазывают свои стрелы…

— Кураре! Черт возьми, это что, английский детективный роман? — смеюсь я.

Но он не разделяет моей веселости.

— Ее отравили недели три назад…

— Что-нибудь известно о Хиггинсе?

— Ничего… Его описание мы разослали. Я опубликовал в газетах объявление, что полиции хотелось бы побеседовать с ним.

— Ловкая формулировка, — соглашаюсь я. — Действительно можно сказать, что вы боитесь подмочить чужую репутацию.

— Мы просто осторожны, — произносит Брандон с явным превосходством в голосе, — поскольку для нас официально не существует подозреваемых, а только виновные и невиновные. А так как не имеется неоспоримых доказательств вины, то…

— Знаю, — перебиваю я. — Скажите, у вас нет досье на Хиггинса?

— Нет.

Ему, видно, осточертело быть допрашиваемым, поэтому он переходит в наступление:

— Откуда вы звоните?

— Из Бата.

— Из Бата?

Инспектор изо всех сил старается сдержаться, чтоб не спросить, какого черта мне там надо.

— Ладно, — говорю я, — желаю удачи, мой дорогой…

— И вам того же, — отвечает он. Я вешаю трубку.

Грейс поворачивается, чтобы выйти из кабины, но я задерживаю ее.

— Попробуй найти в книге телефон фирмы Стоуна. Наверное, должен быть… Как думаешь?

Я иду к стойке.

Бармен наполнил нам два стакана виски, пока мы ходили к телефону. Рядом с нашими стаканами стоит третий, пустой.

— Что это? — спрашиваю я его по-английски, призывая на помощь все свои знания.

Бармен вежливо улыбается моему произношению и на таком же смешном французском, как мой английский, говорит, что это стакан клиента, который только что приходил, выпил и ушел.

Объясняя это, он убирает пустой стакан, но по неосторожности цепляет и опрокидывает один полный стакан, из наших.

Он извиняется и тут же исправляет ошибку, наполняя мне новый. Я так полагаю, что разлитый будет за его счет.

Я с огромным удовольствием делаю большой глоток.

Настроение поправляется. Виски — это то, что быстро приводит меня в форму. Любопытно, но я больше склонен к иностранным напиткам, чем к иностранным языкам. Скажем так, кроме ругательств…

— Сколько? — интересуюсь я, вынимая из кармана деньги.

Он говорит, но я ни черта не понимаю. Чтобы показать ему свое доверие, я кладу все деньги на стойку и делаю знак, чтобы он сам выбрал подходящий цвет.

Когда я раскладываю монеты, то замечаю маленький круглый предмет, о котором абсолютно забыл. Пуговица, зажатая в руке Марты, когда я ее откопал.

Странный предмет из могилы — будто послание умершей.

Я машинально кручу пуговицу в руке. На обратной стороне нацарапаны цифры. Я всматриваюсь: 18-15-12-12-5.

Точно, послание! Но кому? И что это означает? Надо будет повнимательнее потом изучить.

Грейс возвращается из телефонной кабины.

— Нашла что-нибудь? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает она.

— А как ты объяснила?

— Что я из профсоюза работников малого бизнеса.

— Хорошая мысль…

— Офис фирмы Стоуна находится в Бристоле. Вот адрес, я записала…

— Браво! Это дело надо вспрыснуть…

— Ты считаешь, что это большой успех? — спрашивает она.