Я провожаю его в ванную комнату. Он достает из кармана тюбик пасты и зубную щетку, которой хороший механик постыдился бы чистить шестеренки машины.

Толстяк развинчивает свой тюбик, нажимает на его бок и выдавливает немного желтоватой пасты на волоски щетки.

– Я и не знал, что ты чистишь зубы, – очень любезно говорю я.

Он кивает головой и, водя щеткой по зубам, пытается что-то сказать. Поверьте, данная операция не способствует его красноречию.

– Да, недавно начал, – отвечает он.

– Ну! Это огромный прогресс в твоей растительной жизни!

– В наше время, если не идешь в ногу со всеми, то выглядишь жутко устаревшим...

Он перестает водить щеткой и несколько раз прищелкивает языком.

– Странную пасту стали теперь делать... Тебе не кажется, что у нее необычный вкус?

– А чем пахнет твоя? Хлорофиллом?

– Не пойму.

Я беру его тюбик и тщательно осматриваю.

– По-моему, дружище, ты совершил маленькую ошибочку. Это майонез...

Он не теряет спокойствия.

– То-то, я смотрю, от нее хочется есть...

Тут Фелиси приходит нам сообщить, что ресторатор начинает терять терпение. Ему надо купить нечто более существенное, чем бычьи бубенцы, и если он не будет пошевеливаться, то останется ни с чем.

Я толкаю Толстяка, чтобы он поживее убирал свой майонез, и мы в темпе отваливаем.

Приятель Берю везет нас на «прерии», естественно, зеленого цвета. Идеальный транспорт для перевозки деталей крупного рогатого скота.

Он извиняется за то, что у его тачки паршивая коробка передач. Всякий раз, когда он переключает скорость, раздается такой скрежет, будто распиливают металлический мост.

Он резко дергает стартер, и, когда наконец его колымага трогается с места, мы «целуем» лобовое стекло.

Несмотря ни на что, мы все-таки приезжаем на рынок. На нем стоит неописуемый шум. Для «прерии» мы находим место на улице Куэнкампуа. Его заметили еще четырнадцать водителей, и нас награждают серией эпитетов, заставляющих меня усомниться в будущем человечества. Ресторатор (вообще-то его фамилия Гродю) уверяет через окошко, что с незапамятных времен справляет на своих сограждан большую нужду, а самое горячее его желание – увидеть их всех лежащими на солнышке с животами, разрезанными от лобка до подбородка.

После этого обмена приветственными речами мы идем в ближайшее кафе выпить первый на сегодня стаканчик мюскаде. Затем Гродю ведет нас к храму этого города съестных припасов, то есть собственно к рынку.

Он там всех знает, и его окликают на каждом шагу. Втянув в плечи свою полнокровную шею, он пробирается сквозь народ, увлекая за собой и нас.

Мы начинаем с самого главного, то есть с бойни. Мамочки! Какое зрелище! Мы едва вошли в дверь, а у меня уже начинается головокружение. Под ярким светом ламп на крюках висят тысячи коров: зарезанных, с содранными шкурами, разделанных... Сильный противный запах мяса перехватывает горло. Лакированные жиром ляжки напоминают старинную мебель. Гродю идет мелкими шажками по рядам, тыкая пальцем в выставленные туши.

Естественно, Берюрье, разбирающийся в мясе примерно также, как я в кибернетике, не может не вставить слово. Заметив половину быка ярко-желтого цвета, он трогает своего приятеля за руку.

– Хороша зверюга, а? – оценивает он животное. Гродю испепеляет его взглядом, полным бесконечного презрения.

– Ты чего, дурак?! – ворчит он. – Эта скотина сдохла от старости. Если я сделаю тебе из него бифштекс, ты назовешь меня убийцей!

– Тогда почему это продается? – замечает упрямый Берюрье.

– Надо же чем-то снабжать столовые. Ресторатор с сардоническим видом тычет пальцем в престарелое мясо.

– Попробовали бы вы его прожевать! Да лучше зажарить подошву, чем кусок этой скотины! Да этим жиром я свои калоши и то не стал бы натирать!

Униженный Берюрье насупливается.

– Верно, – признает он. – Я не заметил... Он бросается к другой туше.

– А вот эта просто конфетка! – уверяет он.

– Бедный жирдяйчик, – усмехается Гродю. – Да это же вторая половина того же самого быка.

Тут новый член «Прекрасной Утренней Галлии» замолкает. Чтобы придать себе солидности, он начинает ковыряться в носу, причем свои находки благоговейно прикрепляет к своему галстуку.

Лично мне еще хочется спать, а от стойкого запаха тухлятины, стоящего здесь, просто становится плохо.

Мы даем Гродю сделать покупки, после чего Берюрье спрашивает, где он может приобрести нужное ему.

– Минутку, – говорит ресторатор, – нам надо сходить в зал потрохов.

Он расплачивается за полбыка и отдает распоряжение своему рабочему, который должен отвезти его на машине. Затем ведет нас к потрохам!

Тут, ребята, начинается настоящий кошмар! Бойня – это еще цветочки. Чистое место, не очень воздействующее на ваше воображение.

Но зал с отходами бойни – совсем другое дело! Едва переступив порог, я чуть не валюсь в обморок – такая там вонища! Это просто прогулка по аду...

Столица зловония! Супермузей ужасов! Там стоят огромные корзины с рогатыми коровьими головами, показывающими вам язык с довольно любезным видом. В огромных цинковых баках выносятся причиндалы, которые должны обеспечить Берюрье чудесный улов. Горы печени! Гималаи сердец! Фудзияма кишок... Мы идем по крови.

Берюрье, потрясенный этими запахами, с жалким видом поворачивается ко мне.

– Ничего себе! – бормочет он.

Поскольку Господь не обделил меня обонянием, я и сам все прекрасно чувствую.

Гродю, привыкший к этому, прогуливается среди органов, как манекенщица на подиуме.

– Много тебе надо? – спрашивает он.

– Полкило, – заявляет Толстяк. Его друг чуть не падает.

– И ты притащился на рынок из-за полкило этой хреноты?

– Ну... Мне сказали, что тут это дешевле, чем в любом другом месте...

Гродю подзывает продавца и просит взвесить указанный объем «приманки», необходимой моему достойному заместителю.

Я тем временем осматриваю корзину с головами.

– Знаешь, что можно сделать? – спрашиваю я.

– Нет.

– Завтра первое апреля... Старые традиции забываются. А что, если мы устроим хорошую шутку над Пино? Ярко-красная физиономия Берю освещается.