После ухода Берюрье я чувствую, что меня охватывает странная тревога. Как вы знаете, я люблю тайны, но эта вызывает у меня отвращение, как будто она должна принести несчастье...

Меня поражает то, что не были найдены остальные части тела жертвы. Куда убийца мог их девать? И зачем было класть голову в то место, где мы ее нашли? Эта деталь заставляет меня поверить в то, что мы имеем дело с сумасшедшим, а сумасшедшие наводят на меня страх. Я знавал множество злодеев, не гнушавшихся никакими способами убийств, но они меня никогда особо не пугали. А вот иметь дело с малым, у которого шарики заехали за ролики, это все равно что идти по зыбучим пескам. Сумасшедшие – настоящие господа этого мира, потому что не подчиняются никаким человеческим законам. Они замуровались в своей абсолютной правде, и когда вы стучите в их дверь, это то же самое, что ждать, когда Сена перестанет течь, чтобы перейти через нее пешком.

Да, я смущен.

Ожидая отчета Берю, спускаюсь выпить стаканчик скотча в бистро. Поскольку уже полдень, я нахожу там Пино, заглядывающего за корсаж официантки, как старый котище заглядывает в мышиную норку.

Другие коллеги пьют. Увидев меня, они толкают друг друга локтями и дружно затягивают: «Му-у-у!»

Я подавляю свою злость.

– Для ослов неплохо сымитировано, – признаю я. Подхожу к Пинюшу, чьи глаза уже слезятся от напряжения.

– Эй, старый развратник, – говорю я ему, – тебе не стыдно заглядывать в вырез блузки мадемуазель? Ты что, думаешь, оттуда вылетит птичка?

Официантка довольно кудахчет. Все женщины одинаковы. Достаточно вам иметь симпатичную морду (а это, между нами говоря, как раз мой случай), можете им нести черт те какую дурь... Но если вам нечего им предложить, кроме большой любви и гепатичной рожи Пинюша, то они вам посоветуют застрелиться, только отойдя подальше, чтобы не заляпать своей кровью коврик!

Эта телка уже некоторое время заигрывает со мной. Ее манера класть свои буфера на мою руку, подавая мне выпивку, очень красноречиво говорит о ее тайных желаниях! С этой девицей всегда горит зеленый свет! Надо быть совершенно тупым, чтобы не замечать этого!

Я строю ей глазки, от чего заволновалось бы даже пшеничное поле. Она отвечает взглядом, призывающим к большим делам. Пинюш с горечью допивает свой стакан.

– Там, где ты, мне не светит, – вздыхает он. – Не знаю, что бабы в тебе находят, но, стоит тебе появиться, они начинают мурлыкать...

Я не отвечаю, потому что занят киской. Это рыженькая милашка, считающая свои волосы золотыми и пытающаяся скрыть веснушки под трехсантиметровым слоем пудры... У нее черные, не слишком глупые глаза и полные губы, как раз такие, какие я люблю.

Она небольшого росточка, но фигурка и формы что надо. Поскольку моя личная жизнь в данный момент пуста, как вагонный тамбур, я говорю себе, что игра в «возьми меня, если хочешь» с этой малышкой может меня немного развлечь.

– Сыграем в «четыреста двадцать одно»? – предлагает Пино.

Он хочет забыть за игрой неудачи на любовном фронте.

– Можно.

Маргарита (так зовут рыженькую) приносит нам доску, и мы без особого увлечения начинаем двигать по ней фишки.

– Ты думаешь о чем-то другом? – спрашивает Пинюш.

– С чего ты взял?

– С того, что выигрываю у тебя... Я улыбаюсь.

– Что тебя беспокоит? Ты влюблен?

– Да, в принцессу Маргарет2 ! Но королева дала мне от ворот поворот, потому что в детстве я переболел корью. Он прикусывает свой ус старого сморщенного крысенка. Тогда я из жалости рассказываю ему о задании, что нам дал Старик. Пино меня внимательно слушает.

– Странное дело, – заключает он.

– По-твоему, это дело рук чокнутого, Пино? Если вас удивляет, что я спрашиваю его мнение, сообщаю, что в профессиональном плане он может дать очень дельный совет.

Он размышляет над игрой, ища выигрышную комбинацию, но не находя ее.

– Я так не думаю, – говорит он наконец.

– Почему?

– Я читал газеты.

– Я тоже. Именно прочитанное наводит меня на мысль, что только ненормальный мог действовать таким образом!

– Поведение убийцы, конечно, свидетельствует в пользу этой версии.

Это излюбленные термины босса. Пино прислоняется к стене, точь-в-точь как босс к батарее, также просовывает два пальца под воротник рубашки, как будто хочет его ослабить. Совершенно бессмысленный жест, поскольку мой доблестный помощник носит рубахи сорок третьего размера, хотя для его журавлиной шеи вполне хватило бы и тридцать восьмого.

– Пинюш, ты говорил, что поведение убийцы свидетельствует в пользу этой версии...

– Да, вот только личность жертвы ее опровергает!

– Давай выкладывай...

– Судя по голове, человеком он был элегантным.

– И что с того?

– Псих, ходящий на Центральный рынок в четыре часа утра, не принадлежит к элите, согласен?

– И какое отношение это имеет к жертве?

– Такое же, как убийцы к его жертве, если не брать убийства с целью ограбления. Но в этом случае убийца обычно не теряет время на расчленение того, кого только что замочил.

Я делаю Маргарите знак наполнить наши опустевшие стаканы.

– Ясно. Твой вывод: преступник и жертва похожи. Это наводит нас на мысль, что убийца – тоже приличный человек. Я отвечу тебе в тон. Что приличному человеку, даже если он убийца, делать в зале требухи Центрального парижского рынка в четыре часа утра?

– Может, он проходил мимо и решил избавиться от этой головы. Это довольно неудобный груз, ты не считаешь?

То, что он говорит, не лишено определенного здравого смысла.

– Да, над этим надо будет поразмыслить. Дашь мне отыграться?

– Если хочешь...

Мы продолжаем играть (я – думая, а Пинюш – выигрывая) вплоть до возвращения Берюрье.

На вид тот находится в двух шажках от апоплексии. Он падает на соседнюю скамейку и начинает обмахиваться пивной кружкой.

– Вот сволочи! – ворчит он.

Я сдвигаю Пинюша, чтобы сесть рядом с Толстяком.

– Что с тобой?

– Повидался с парнями из криминалки! Ты себе представить не можешь, как они надо мной насмехались! Не нашли ни малейшей улики, а еще издеваются. Я сдержался, потому что не люблю скандалы, но, если бы послушался своего внутреннего голоса, им бы стало очень больно.