- Берегись! - взревел Станда и бросился, чтобы подхватить балку голыми руками. И вдруг пронизывающая боль, Станда еще слышит свой собственный нечеловеческий вопль,-и конец, он куда-то валится; и Станда потерял сознание.

XXI!

Первое, что он услышал, придя в себя, были чьи-то торопливые слова:

- Приподымите ему ноги, чтобы кровь прилила к голове.

Станда открыл глаза и увидел, как из мрака к нему наклоняется длинное лшю Адама с внимательно моргающими, ввалившимися глазами.

- Где... господин Хансен? - словно в бреду, еле выговорил Станда.

- Hier [ Здесь (нем.). ].- Над Стандой из темноты возникает блестящий перепачканный нос, и жесткая рука похлопывает его по щеке. - Nicht ohnmachtig werclen! Is schon gut? [ Не падать ц обморок! Теперь лучше? (нем.)]

Станда приподнимает голову, осматривается - где он? У ног его опустился на колени крепильщик, за ним Пепек, Андрее, дед Суханек, Матула вся команда вокруг него сбились в кучу голые, испачканные угольной пылью люди, и все так растерянно смотрят на него, что Станда пугается.

- Что... что это было? - изумленно выговорил он.

- Взрыв, - ответил кто-то.

- Вот видишь, осел, - глубоко вздыхает крепильщик и встает. - В следующий раз небось не станешь совать пальцы между стойкой и подлапкой? Пальцы... ну да, это пальцы; только теперь Станда осознает невыносимую боль в левой руке; на лбу выступает холодный пот, и он тихо, жалобно стонет.

- Больно? - звучит рядом глухой голос Адама.

- Бо-больно чуточку...

- Я слетаю за носилками, - предложил Пепек и ринулся во весь дух нагишом, в чем мать родила, только опорки на ногах. Мартинек аккуратно свернул пиджак и рубашку и заботливо подсунул Станде под голову вместо подушки.

- Теперь лежи, ладно?

Адам поднимается, подтягивая штаны.

- Ничего, это ведь левая, - бормочет он с облегчением и надевает маску.

Станда пытается приподняться, опираясь на правый локоть.

- Ну... идите, ребята, работать, - заикается он. - Ок-коло м-меня не нужно з-задерживаться.

Кто-то погладил его по голове.

- Ты молодчина.

Кажется, это - Андрее или еще кто-то. Станда хочет взглянуть на свою левую руку, но она крепко обвязана белым носовым платком - наверное, это платок Хансена; из-под повязки течет струйка крови.

Кровь - Станда не выносит вида крови, ему становится дурно; нет, лишь бы не упасть в обморок, любой ценой не упасть в обморок, упорно твердит он себе, стиснув зубы, чтобы ребята не подумали...

- Лучше посадите его, - советует Андрее. - У почвы скопились газы.

- Ты можешь сидеть, Станда? - встревоженно спрашивает Мартинек. - Я тебя подсажу, хочешь?

- Нет, я сам, - храбрится Станда. - Идите же, я... я потом сам дойду... только не беспокойтесь...

- Тогда я около тебя останусь, - услужливо лепечет дед Суханек. Понимаешь, Адаму-то поглядеть нужно, не завалилось ли у нас там... вот как.

- Нам тоже надо поглядеть, - смущенно говорит Мартинек, обмениваясь беглым взглядом с Андресом. - За тобой придут.., А пока будь здоров... Кофе не хочешь?

- Нет, мне ничего не надо.

Матула шевельнулся.

- Нет ли... Нет ли у кого водки? - прохрипел он. - Промыть... водкой. А то - помочиться на рану. Это лучше всего очищает. - Он еще потоптался, потирая ладонью затылок. - Ну-ну, - сочувственно откашлялся он и пошел вслед за крепильщиком.

Ханс нагнулся к Станде, чуть ли не касаясь его носом, уперся руками в колени и заглянул ему в глаза.

- Ну, как, - выговорил он по-чешски, - лучше?- и радостно засмеялся.

Станда улыбнулся, хотя от боли у него текли слезы.

- Лучше, господин Хансен. Совсем уже хорошо. Schon gut [ Уже хорошо (нем.). ].

- Ну вот... видишь, - просиял Хансен. - Sie sind... ein... braver Kerl[ Вы... славный парень (нем.). ]. Да. Gut. - И он махнул рукой. - Muss gehen [ Я должен идти (нем.). ]

Станда улыбается, плача от боли, и раскачивается всем телом, чтобы успокоить эту боль.

- Вы все так хорошо ко мне относитесь, дед Суханек!

- Пустое, - шамкает старик. - Ты не горюй, что же, с каждым может случиться. Только... в другой раз ничего не хватай руками, Станда. Так шахтеры не делают.

- Но ведь на Хансена падало, - шепчет Станда.

- Все равно. Шахтер должен ногами чуять. Как что валится - отскочить надо, запомни.

- А... как же... это случилось?

- Не сумею тебе сказать. Я только вылез и снимал маску, когда вдруг ухнуло... Адам прямо кинулся к тебе - ой-ой-ой, как летел! Вот это был прыжок! Ну, и оттащил тебя. А потом и остальные подбежали..

- Что же они говорили?

- Ну, понятное дело, ругались. Проклятый, куда он лапы сует! И вправду, Станда, так нельзя. На будущее ты должен одно запомнить: закрывай голову - и в сторону. Гляди, ведь ты Хансу прямо под ноги попал; ему пришлось, когда он прыгал, к стене прижаться, чтобы на тебя не налететь... Ай-ай-ай!

- Что?

- Да ничего. Адам-то уж должен бы быть на месте, понимаешь? Как бы от этого толчка опять все не завалилось.

- Это был бы конец?

- Пришлось бы сначала начинать. - Дед Суханек покачал лысой головой. - Однако не слышно его что-то...

Станда вытягивает шею, стараясь разглядеть то место, где произошел взрыв. Насколько видно в темноте, нагруженная вагонетка сброшена с рельс и прижата к стене, а немного подальше, среди накренившихся стоек, под продавленными балками мигают лампочки и колеблются черные тени; там мелькает кожаный шлем Хансена и шапка Андреса. Теперь стой стороны вынырнул крепильщик, за ним каменщик Матула. Мартинек кивает Станде и широко улыбается.

- Как дела, Станда? Полегчало?

- Да. Там опять обрушилось?

- Ну да. Все завалило.

- Что же вы станете делать?

- Придется исправлять, - спокойно говорит крепильщик и идет за своими инструментами.

Станда раскачивается всем телом, баюкая у груди левую руку, будто ребенок - куклу; от боли у него все еще текут слезы.

- Пройдет, - утешает его дед Суханек. - Доктор наверху отрежет пальцы и потом вылечит.

Станда перестал раскачиваться.

- Дед, - прошептал он, выпучив глаза от ужаса, - я потеряю пальцы?

Дед Суханек закивал мудрой головой.

- Они у тебя раздроблены, сынок, смотреть страшно.

- Что же я делать стану?-заикается Станда.

- Они тебя на другую работу переведут, - успокаивает его дед. - Как того Кафку, Лойзика-то; ип тоже бея руки остался, ну и сделали его сторожем. Все лучше, чем получать несколько жалких крон по инвалидности.

Станда перестал плакать: он узнал нечто худшее, чем боль. Боже, что мне делать, что мне делать? Может быть, не только пальцы, а и вся рука пропала; и все из-за такого пустяка... теперь все станут говорить: ну и глупый малый, куда лапы-то совал! Станда почти потерял голову от своего несчастья; но всего ужаснее мысль, что у него отрежут пальцы; и вдруг ни с того ни с сего Станда неудержимо захлебывается сухими рыданиями.

- Да что с тобой, что ты? - перепутался дед Суханек. - Перестань, Станда! Эх, что мне с тобой делать, милок! Гляди-ка, Ханс идет...

Станда сразу стих. Хансен остановился над ним, заложив руки за спину.

- Лучше теперь? Да?

- Лучше, - вздохнул Станда.

- Вот и хорошо.

С противоположной стороны, из бездонной тьмы, быстро приближаются три огонька - впереди Пепек, за ним двое с красным крестом на рукаве.

- Они не могут носилки протащить через стойки, - сердится Пепек. Придется им тебя, дружище, вести.

- Я сам дойду, - уверяет Станда и пробует подняться на ноги; но колени у него подгибаются и кружится голова.

- Ты обними меня за шею, - предлагает один из санитаров,- я тебя поведу.

- Н-да, - критически замечает Пепек, - пройдете вы там рядышком, как же; может, еще и кадриль станцуете? Ничего у тебя не выйдет.

- Как же быть?

- Пусти, - обрывает его Пепек. - Эх ты, еще санитар называешься. Гляди, как людей из трактира выбрасывают, если они упираются. Возьми его вещи, ясно? Приподыми-ка лапы, Станда! - И Пепск обхватывает Станду сзади обеими руками поперек туловища. - Ногами двигать можешь? Да? Тогда пошли!