Ага, считать до двадцати и дышать глубже. Дышать поглубже. Раз, два, три...

И откатчик Пулпан Станислав засыпает, как дитя.

XXIV

Утром, проснувшись, Станда почувствовал себя младенчески-безмятежно: "Сегодня не нужно идти в школу", - с наслаждением подумал он и снова закрыл глаза. Правда, рука болит, но где-то далеко, словно почти чужая; а в желудке ощущение пустоты, точно его выпотрошили, как голубя. И Станда открывает глаза и осматривается: белая комната, полная света, в окно видны верхушки деревьев; у противоположной стены - вторая белая постель, но пустая; у изголовья - ночной столик, на нем стакан с водой и белый носовой платок, есть даже звонок... ну, просто восхитительно. Станда снова лег, положил себе на грудь большую куклу из белых бинтов и сладко потянулся. "А что если позвонить? - думает он. - Может, прибегут, рассердятся, - мол, что это вы вздумали звонить в заводской больнице!" - "Это не я",- отопрется Станда. Хоть бы кто-нибудь показал ему, где тут уборная!

Станда зевнул; ему так приятно, что он не знает, чем заняться. "А я все-таки позвоню, - говорит он себе, - поглядим, что будет". Робким, коротким движением он нажал кнопку звонка - и ничего, никакого переполоха! Стоит приятная светлая тишина, только где-то далеко слышны голоса и чьи-то шаги. Станда вздохнул с облегчением; и вдруг слышно - топ-топ-топпостукивают каблучки, в дверь входит вторая медсестра, та, что поменьше, и осторожно вносит поднос.

- Доброе утро, - приветливо говорит она, - как мы спали?

Станда сел и торопливо поправил рубашку на груди.

- Да ничего, - бормочет он, насупившись от смущения; он вспомнил, что эта белая сестра вчера раздевала его догола; но сестричка и не заметила хмурого вида Станды и, моргая длинными ресницами, поставила поднос на ночной столик. "Онл, наверно, ошиблась - это не мне!" - испугался Станда.

Чайник с чаем, на тарелочке яйца в смятку, другая тарелочка с ломтиком ветчины и еще кусок хлеба с маслом... Белая сестричка как ни в чем не бывало скользнула взглядом по перевязанной руке Станды.

- Хотите, я вас покормлю?

- Нет, я сам, - протестует Станда, наморщив лоб.

- Тогда я подержу тарелку.

Она уже сидит на краю постели и подает Станде ложечку и тарелочку с яйцами.

Что поделаешь, приходится есть, раз сестричка держит тарелку под самым носом; Станда мрачно набивает рот яйцом всмятку, так низко склоняясь над тарелкой, что чуть не касается лбом плеча медсестры. Он видит белые гладкие пальцы, терпеливо держащие тарелку, видит, как мерно дышит невысокая молодая грудь под накрахмаленным фартуком.

Станда бросает беглый взгляд на ее лицо; глаза сестры опущены и смотрят на тарелку, под тонкой прозрачной кожей вокруг глаз лежат голубоватые тени.

Она приветливо улыбнулась Станде, не поднимая век.

- Проголодались, да?

- М-м...

У Станды полон рот, и он только мычит в ответ, еще ниже наклоняясь к тарелке. Какие у нее перламутровые ногти и тугие белые манжеты на запястьях...

никогда еще Станда не видел такой красивой и нежной ладони; волосы падают ему на лоб и еле заметно шевелятся от слабого дыхания сестрички, отчего по телу его пробегает дрожь. Ох, если бы только яйца не исчезали так быстро! Станда старается есть как можно медленнее...

- Больше не хотите?

- М-м...

Как назло, у него опять полон рот! - Сестричка отставляет тарелку и наливает Станде золотистого чаю, сдвинув длинные брови и приоткрыв тонкие губы - осторожнее, не перелить бы!

- Сахару побольше?

- Еще, - бормочет Станда только потому, что ему хочется еще раз увидеть, как выскользнет из ее тонких пальцев белый кусочек сахару. Сестра ласково смотрит серыми глазами, как пьет Станда.

- В одиннадцать часов перевязка.

- М-м...

Станда обжег горло чаем, и на глазах у него выступили слезы. Сестра тем временем режет хлеб и ветчину красивыми кусочками.

- Так, откройте рот, -говорит она и между двумя глотками чая сует в рот Станде кусочек хлеба с маслом; она внимательно смотрит ясными глазами на его губы, по-видимому озабоченная лишь тем, чтобы он ел. Станда открывает рот, как в детстве, когда его кормила мать; он мрачно хмурится и глотает так поспешно, что того и гляди подавится. Это чудесная игра: всякий раз, когда сестра готовится дать ему кусочек хлеба, она сама слегка приоткрывает губы; Станда уже ждет этого, послушно разевает рот и - хоп! жует кусок, потом запивает чаем, а сестричка берет новый кусочек хлеба и терпеливо ждет; точно он маленький ребенок у мамочки, и вдобавок... словом, ему очень приятно. Вот и последний кусок; легкие кончики пальцев в последний раз касаются губ Станды; Станда проглотил кусок целиком, так что глаза у него полезли на лоб.

Сестричка ласково смотрит на Станду и улыбается, - Я рада, что вам понравилось...

Она радуется, точно достигла невесть чего; а Станда готов проглотить еще три таких завтрака просто из благодарности к ней. Белая сестричка быстро и осторожно ставит посуду на поднос.

- Болит рука?

- Нет, не болит.

- Вы больше ничего не хотите?

- Нет, не хочу.

Сестра ушла. Станда с наслаждением вытягивается в постели и укладывает у себя на груди куклу из бинтов, которая немного побаливает. Не мог же он спросить у сестрички, где уборная; вот когда пойдет на перевязку... "И небрит я",-досадует Станда, ощупывая у себя под носом и на подбородке несколько волосков; жаль, тут нет зеркала!

Открывается дверь, и медленно входит молодой врач в белом халате; под мышкой у него сверток газет.

- Ну, как вы себя чувствуете?

- Спасибо, хорошо, - бормочет Станда. - Простите... где здесь уборная?

Доктор в это время сует ему термометр под мышку.

- Разве под кроватью нет?..

- Я не хочу тут, - протестует Станда.

- Тогда по коридору налево. Ваш халат там.

Молодой доктор отошел к окну, устремив взгляд на верхушки деревьев.

- Вы знакомы... с господином Хансеном?

Станда старательно зажимает термометр под мышкой.

- Нет, лишь так... по "Кристине". Я как-то раз держал ему вешку...

- Он о вас по телефону справлялся. - Доктор некоторое время молча глядит в окна. - Он... У его отца в Швеции угольные шахты. Господин Хансен работает над каким-то изобретением для шахт, как будто очень важным... Доктор забарабанил пальцами по стеклу. - Я думал, вы с ним знакомы. Или... с его женой,

Станда молчит и что есть силы прижимает руку к телу.

- Ну-ка, -доктор оборачивается и берет у Станды термометр. - Так, ничего. Все в порядке. А вот эти газеты прислал вам почитать господин Хансен. В одиннадцать... отправляйтесь на перевязку.

Станда барином лежит в белой постели и роется в груде газет. О чем только не позаботился Хансен, думает он, преисполненный благодарности; действительно, сего стороны это... Ну, разве можно было ожидать?! Станда не читает газет, а просто радуется, что их так много. Интересно, есть ли что-нибудь о катастрофе на шахте "Кристина" в этих больших пражских газетах?

Есть, конечно, и очень много! И короткие заметки, и более пространные статьи, а вот даже заголовок: "Шахта смерти"! "Кристина" потребовала новых кровавых жертв! Возмущение шахтеров, и настойчивые жалобы на недостаток мер по охране безопасности. Успокоительные объяснения управления бассейном. В парламент подан срочный запрос. Министерство посылает чрезвычайную комиссию для расследования..." (Значит, было очень серьезное дело, - изумляется Станда, и от этого его гордость еще увеличивается.) "Спасательные работы на северном участке ведутся безостановочно днем и ночью, -читает Станда с взволнованно бьющимся сердцем. - Есть надежда, что шахтерам, работающим с беспримерной самоотверженностью, удастся спасти заживо погребенных товарищей. Это, как мы уже сообщали, десятник Иозеф Мадр - отец троих детей, крепильщик Ян Рамас, имеющий одного ребенка, и Антонин Кулда - отец семерых детей". "Героическая борьба под землей, - читает Станда в другом месте и одобрительно кивает головой.- Рискуя жизнью, спасательные команды бросаются в обвалившиеся шахты".