И странно стало на душе… Ну почему они, ничего не видавшие в своей короткой жизни дети, вкладывали в эту песню столько страстной сердечной грусти? Неужели правда, что все в жизни предрешено? И та грусть была неким предвиденьем, неким обратным дежавю?

– Чуть похоже на Россию, только все же не Россия, – пропела она себе под нос, окидывая взором подлесок, золотившийся робким на ветру березовым листом.

Но истинная грусть накатила на нее, когда той же самой «Каталиной», что не так уж давно забрасывала в бухту святого Лаврентия Таниного старого дружка Леню Рафаловича, прилетела она на съемочную базу «Мунлайт Пикчерз» в портовом городке Сет-Иль.

Сопки, поросшие низкорослой тайгой. Холодное неуютное море… И какая-то тоска…

Чуть похоже на Россию, только все же не Россия.

А режиссеру Колину Фитцсиммонсу ужасно хотелось, чтобы пусть не весь Сет-Иль, но хотя бы уголок съемочной площадки в кадре непременно походил на Россию семидесятых годов. Со всей ее грязной необустроенностью.

И почему-то, когда помощники и консультанты Колина – какие-то пейсатые псевдоветераны из Одессы – суетливо советовали оператору и пом-режу подсыпать мусора на асфальт перед входом в общежитие офицеров, побить стекла в витрине офицерского клуба, вымазать гримом морды матросам, гуляющим в увольнении, Танино сердце протестовало.

Ну да, было грязно в Мурманске! Ну да, встречались там пьяные неряшливые матросы. Ну да, были в витринах битые немытые стекла… Но это были наши немытые стекла и наши грязные матросы. Это было наше грязное белье, и как-то гадко на душе становилось, когда суетливые ассистенты из одесских эмигрантов хотели подбавить в кадре этой грязи…

Утешало то, что у нее была роль. Главная и интересная роль. И прекрасные партнеры. Колин и Николас.

Сперва ее до неудержимой смешинки в области диафрагмы веселил вид Николаса Пейджа, одетого в советский военно-морской китель. Он играл роль старпома корабля, капитана второго ранга Кутузова. А она – его верную жену. Именно верную, несмотря на то что командир ракетного крейсера, красавец капитан первого ранга Чайковский в исполнении обожаемого всеми женщинами мира Колина Фитцсиммонса, по сценарию любил ее с курсантской юности, когда еще бегал в форменке военно-морского училища. А она вот – вышла за своего Кутузова в исполнении Николаса Пейджа. И была ему верной женой.

Но когда снимали самую яркую сцену, сцену офицерского пикника в сопках перед дальним походом, Татьяна все же вмешалась и потребовала гнать пейсатых одесситов прочь с площадки.

Терпению ее пришел конец, когда консультанты Моня и Шлема организовали в кадре гору ящиков водки, якобы выгружаемых из вертолета для отдыха офицеров все теми же чумазыми матросиками, и особенно, когда Моня со Шлемой принялись выстраивать мизансцену у костра, где участники пикника должны были жарить на прутиках какие то-сосиски, причем каждый – свою сам…

– Да не было так никогда! – закричала Таня, потеряв всякое терпение, – Не было! Никаких ваших барбекю у нас никогда не было! Были всегда ша-шлы-ки. Шашлыки были всегда, вы поняли или нет?.. И я не намерена сниматься в такой туфте! – кричала она…

Когда прибывший на площадку Колин велел осадить Моню со Шлемой в их постановочном рвении, Таня с охотой принялась сама выстраивать мизансцену и заказывать реквизит.

– Понимаете, у нас никогда не было голода, как вы все тут думаете… Мы на пикники специально заранее мариновали целое ведро мяса – свинины или молодой говядины… Мариновали в сухом вине со специями. А потом жарили не на прутиках, как вы сосиски свои жарите, а на шампурах, и жарил один человек – обученный мангальщик…

Съемки решили прервать, покуда из Сет-Иль не привезут эмалированного ведра, а мастера на все руки – декораторы «Мунлайт» – не сварят из листового железа настоящие мангалы…

Ах, какое удовольствие получила она, показывая Колину и Николасу, как нанизывают на шампуры куски мяса, вперемежку с цельными помидоринами и кружками репчатого лука!

– Ну что? Хорошие у меня шашлыки? – с победной интонацией вопрошала Таня, когда вся команда за обе щеки уплетала первую порцию. – И есть надо непременно прямо с шампура, а не так как некоторые тут у вас пытаются – с разовых тарелочек пластмассовых…

Моня со Шлемой ворчали:

– Дикари! Русские все равно дикари…

Она так увлеклась игрой! Она даже почти все позабыла!

В сцене, когда над живописным обрывам она в накинутом поверх платья офицерском кителе стояла против Колина и он объяснялся ей в любви, а она говорила ему свое «нет», она явственно жила той жизнью, где была не актрисой Таней Лариной, но женой русского офицера – Наташей Кутузовой.

Колин говорил ей о свой любви, и слезы, неподдельные слезы катились у нее из глаз.

Это была лучшая роль в ее карьере. Лучшая.

Но стоило Грише позвонить ей на мобильный телефон, как она тут же забыла и о роли, и о карьере…

Он не приехал в аэропорт, чтобы ее встретить. Она сильно обиделась. Ведь она проделала такой длинный и утомительный путь. От Сет-Иля до Монреаля на этой доисторической летающей лодке без элементарного комфорта.

А потом еще долгие часы лета в «боинге» «Пан-Америкэн» от Монреаля до Лос-Анджелеса.

А чего ей стоили объяснения с Колином, чтобы на три дня сорваться в Калифорнию, и это в самый разгар натурных съемок, когда каждый погожий день на счету! Она соврала Колину, что летит повидаться с детьми. Прилетела к нему – к Грише, а он ее и не встретил! Может, случилось что? Может, авария, ведь он так гоняет на этом своем «корветте» шестьдесят седьмого года, который она ему купила…

Набрала номер его мобильного телефона.

– Аппарат вызываемого вами абонента временно выключен, – ответил женский голос оператора телефонной компании.

Татьяна остановила такси и назвала адрес.

Сидя на заднем сиденье, достала зеркальце и принялась поправлять макияж.

После шести часов пути у нее усталый вид, а ей хотелось явиться перед ним такой свеженькой, совсем как розочка в утренней росе.

Татьяна поймала себя на том, что комплексует по поводу своего возраста.

На съемочной площадке «Мунлайт Пикчерз», где было полным-полно молоденьких женщин, она не думала о том, что ей уже сорок… На съемочной площадке у нее была роль. Роль женщины ее лет…

А рядом с Гришей, рядом с ним вечно крутятся-вертятся желторотые старлетки… Желторотые, но с какими-то однозначно похотливыми ротиками!

И она поймала себя на том, что ревнует. Ревнует и комплексует, что ей уже пятый десяток.

Такси подкатило к Гришиному бунгало – к его холостяцкой лежке, как он сам ее называл, – к снятому одноэтажному домику с вечно закрытыми жалюзи на по-калифорнийски широких окнах.

Она позвонила в дверь. Постояла с минуту. Может, его нет дома?

Из-за двери явственно доносились звуки рок-н-ролла. Не слышит звонка из-за слишком громкой музыки? Может, принимает ванну?

Татьяна слегка нажала ручку двери, и та вдруг подалась. Было не заперто. Татьяна вошла внутрь, робко озираясь в холле.

Дома определенно кто-то есть! Телевизор в холле включен, проигрыватель играет…

– Сюрприз! Сюрприз! – игриво кричала Таня, осторожно перемещаясь по квартире. – Сюрприз! К кому-то Танечка из Канады прилетела!

В конце коридора ярким пятном света означилась незапертая дверь в ванную.

– Сюрприз, сюрприз, – напевала Таня, появляясь в дверном проеме.

Вошла и замерла. В ванной, вернее, в мраморной джакузи, развалившись, млели два тела. Гришенька и длинноногая брюнетка. На полу стояло ведерко со льдом, из которого торчало горлышко бутылки «ДомПериньон».

– Сюрприз! – передразнил ее Гриша.

Брюнетка поднялась из воды, обнаружив незаурядный топ-модельный рост, и, обернувшись в белый махровый халат, прошла мимо остолбеневшей Татьяны, слегка обдав ее запахом модного шампуня.

– Сюрпри-и-и-из! – еще раз передразнил Гриша. – Чего встала, уставилась? Раздевайся, залезай сюда, – он махнул ей рукой, указывая на бурлящую акваторию джакузи.