Только он всего этого не узнает, как не узнает снежинка, от чьего дыхания растаяла…

И Таня вдруг отчетливо представила себе обычный зимний день в Ленинграде. Девушка в черной шубке с распущенными рыжими волосами идет по Владимирскому проспекту. Неба не видно, вернее, оно опустилось на город и лежит на плечах прохожих. Поэтому снежинки появляются неизвестно откуда. А если долго на них смотреть, можно заметить, что некоторые летят вверх. Рыжая девушка остановилась среди бело-серой ряби. Она увидела движение вверх немногих избранных, наперекор всеобщему послушному падению вниз. Красиво очерченный рот скривился в усмешке. Вдруг что-то кольнуло ее в глаз. Крупная и неправильная снежинка задрожала на ресницах. Снежинка? А может, осколок от кривого зеркала сказочного Тролля?..

Таня легким волевым усилием отогнала от себя ностальгическую картинку. Но еще несколько километров по хайвэю она будто чувствовала в салоне машины запах питерского снега. Прибавила скорость, и воспоминания остались где-то позади на трассе. Снежинка так и не узнала, кому она привиделась…

Таков современный мир. Способы эксплуатации человека человеком приобрели изощренные формы, и эксплуатируемый не знает, что его эксплуатируют. А если смутно догадывается, то не знает кто. Но вот какой парадокс! Даже эксплуататор не всегда знает, на чьих костях строит он свое благополучие. Все чрезвычайно запутанно и сложно. Пока не достигнешь вершины.

Но разве есть у нее ощущение вершины? Пасущиеся стада внизу, орел, парящий с ней наравне? Демон, шепчущий: «Спи, родная, лавиной вернуся…»? Нет, ничего этого нет. Где же это чувство горнего мира, мира избранных? Знал ли его Александр Великий? Он шел все дальше и дальше, гнал своих гоплитов на Восток, называл своим именем города, жрецы причисляли его к сонму богов. Но не было у него чувства опаленной космическим холодом вершины. И он все шел и шел со своей фалангой…

Горний мир… Титаны… Олимпийские боги… Она давно уже спустилась в долину. Ей нужен жалкий ягненок из пасущегося стада. Она просто баба. И как любой бабе, ей больше всего хочется тишины и покоя в семейном гнездышке, ровного горения домашнего очага. Вот тебе и ледяной блеск вершин! Обыкновенная женщина среднего возраста, со всем сопутствующим набором игрушек… Вот почему не может быть в истории Александры Великой. А у всех этих Екатерин, Елизавет, пришедших на готовенькое, не ими созданное… Как, впрочем, и леди Морвен… У них всегда из-под одеяла торчат мужские пятки. И как часто чьи-то пятки решают все. И столько из-за этого глупости, вздора, нелепостей…

Татьяна сначала смеялась над тщательно продуманным ритуалом Ордена. Теперь она сама – ревностный хранитель протокола. Да, ритуал служил неким напоминанием всем членам Ордена, что они члены единого организма, каста избранных, отделенных от низшего мира. Им больше позволено. Они могут решать за других. И еще, они ближе всех стоят к иному миру, воля которого не передается логическими объяснениями, не доступна человеческому разуму, но отражается в обряде и ритуале.

В этом, по крайней мере, она была достойной продолжательницей лорда Морвена. А все эти прагматики, технократы Петти, Макмиллан… Не верят ни во что, кроме курса акций и цен на нефть. Дай им волю, и вся «театральная мишура» была бы предана быстрому огню. Идиоты! Без церемонии и этикета Орден превратится в клуб зажравшихся буржуа. Что ж? Может, даже хорошо, что им не дано увидеть за внешним, земным холодных темных высот другого мира. Они никогда не заглядывали туда.

А Татьяна не только заглядывала краешком глаза, она смотрела в непостижимые глубины. И теперь земная жизнь ее имеет другое измерение. Тот мир объявил ей день Д и час Ч…

Какой дурак Петти! Время Ч для него – такой-то день, столько часов и столько-то минут. Какую глупость он тогда нес в разговоре! Если бы было все так! День Д и час Ч наступают не в заранее намеченный момент. Никто не знает, когда они грянут, но все этого ждут. День Д и час Ч – главная точка военных действий, странный ориентир в постоянно меняющейся, непредсказуемой обстановке. События уже неуправляемы, раскручено гигантское колесо. Но все знают, что наступит день Д и час Ч и начнется новый отсчет времени, сразу же станут действовать другие приказы, другие пароли и явки. Ситуация попадает под другое измерение. И она, Таня Захаржевская, знает теперь об этом дне и часе, только не знает, когда…

Она не стала бунтовать перед тем миром. Она смирилась. Кто мог бросить им вызов? Лермонтовский демон? А она не смогла. Слишком много в ней человеческого, женского. Не смогла… Та самая слезинка ребенка… Слезинка Нюточки, слезинка Нила-Ро…И леди Морвен, обабившись, не гонит фаланги гоплитов Капитула на Восток, в далекую и неведомую Индию, а мобилизует подданных на решение своих семейных проблем. Вернуть себе маленького Нила, прижать к сердцу Нюточку. И тут на ее пути ни Македонскому с его фалангой, ни Цезарю с Десятым легионом лучше не становиться.

Она, говоря языком протокола, использует служебное положение в личных целях. Использует возможности Ордена, чтобы обрести вечно ускользавший от нее семейный рай. Использует свою власть… Но насколько реальна ее власть? Она будет главой Ордена до тех пор, пока сможет удачно лавировать между противоборствующими группировками. Если же она захочет всей полноты власти, леди ждет судьба лорда.

Все временно, пока какая-то группа миллиардеров не решит, что она им уже невыгодна.

А самое главное, когда другие более могущественные силы не объявят ей день Д и час Ч. Значит… Что же из этого следует? Как в известной песенке в темпе вальса: «Следует жить!» Надо пользоваться нынешними практически не-ограниченными возможностями, чтобы помочь Павлу, Нюточке, пусть ненадолго, пусть хоть на несколько дней быть рядом с Нилом-Ро, помочь тем людям, в судьбу которых она грубо вмешалась…

Вот тебе и приехали. Началось все со слезинки ребенка, а закончилось – возлюби ближнего своего. Недолго же она была на Олимпе. Прямо, как Геракл, в любимом мультфильме детства: «Я иду к людям!»

Так ей думалось, когда она подъезжала к шлагбауму «Сэнди плейграунд».

– Инспектор Марша Гринсдейл, – представилась Таня, не покидая своего водительского места.

Чернокожий охранник взял ее пластиковую ай-ди-кард и провел ею сверху вниз по узкой щелке в приборной панели.

– Все о’кэй, мэм, – сказал он бесстрастно, поднимая шлагбаум, – проезжайте.

Та же церемония повторилась еще три раза, пока Татьяна наконец не оказалась на территории собственно лечебницы…

Всякое такого рода заведение решает проблему закрытости по-своему. «Сэнди плейграунд» отличалась ненавязчивостью контроля. Стены, сетки, решетки, здоровенные охранники не бросались в глаза, а если и появлялись в тех местах, где без них нельзя обойтись, то присутствие их в глаза не бросалось. Но любой специалист в организации режимных объектов отметил бы здесь перебор в компьютерных кодах и ключах, различных видах сигнализации, перенасыщенность камерами наружного и внутреннего наблюдения. Словом, это была модель ограничителя человеческой свободы будущего.

Инспектору из Министерства юстиции Марше Гринсдейл была разрешена получасовая беседа с клиентом без свидетелей в специально отведенном помещении. Ее проконсультировали насчет тревожной кнопки, хотя она не сомневалась, что в случае чего оперативное вмешательство в непредвиденную ситуацию последует гораздо быстрее нажатия на кнопку.

Таня отметила, что ей, должностному лицу, был предназначен офисный вращающийся стул, в то время как клиенту заведения – мягкое низкое кресло, в нем человек буквально утопал. Сделать стремительное, неожиданное движение в его мягких объятьях было затруднительно.

И все привинчено к полу. Тут сотрудники «Сэнди плейграунд» были неоригинальны.

Любого человека в подобных заведениях охватывает чувство беспокойства. Татьяна поймала себя на мысли, что касается руками стола с некоторой опаской. Точно боится заразиться. Но ведь она не в чумном бараке. Откуда же это чувство, похожее на боязнь подцепить заразу в инфекционной клинике? Хотя разум утверждает однозначно, что сумасшествием заразиться невозможно, подсознание точит червь сомнения. Не Антон ли Палыч Чехов своей «Палатой № 6» привил его русскому сознанию? А простой народ всегда сторонился умалишенных и убогих. Пелагея Ниловна Власова, детище великого пролетарского писателя, их очень боялась, а еще рыжих людей…