Есть мнение (правда, не имеющее сил аксиомы), что имя города ТЮМЕНЬ в монгольском языке в древности могло означать 10 000. (Древнемонгольское «тумен» означало отряд 10 000 бойцов.)
Едва ли не рекордсменом по «абсолютной величине» является топоним ЛАККАДИВЫ (острова в Индийском океане) — если верить версии, по которой их имя восходит к санскритскому «лакшна двипа» — сто тысяч островов. И как же? Их на самом деле сто тысяч?
Справочники перечисляют обычно 10–11 названий, общая площадь островов равна 200 километрам. Если их сто тысяч, то каждый по размеру не превосходит 0,002 квадратного километра, а это, как понятно любому из вас, двадцать соток гектара. Небольшой огород. Видно, островов там много меньше.
Чтобы исправить, может быть, несколько унижающее числовые топонимы впечатление, сообщу вам один из них, на «порядок низший» по числовой величине, но зато уж свободный от всяких сомнительных расчетов. ВЕНТИМИЛЬЯ, городок в Северной Италии. Имя его означает «двадцать тысяч». «Двадцать тысяч — чего?» — как спрашивала у Гусеницы Алиса в Стране чудес Льюиса Кэрролла.
Вот в том-то и дело, что теперь уж неизвестно «чего»: топоним существует с античной древности. Поди определи — «чего».
ФЛОРА И ФАУНА
Как-то мне попалась в газете «Известия» небольшая заметка геолога К. Флуга. Она называлась «Хвощинка».
Человек любознательный и любящий природу, Флуг поэтично рассказывает, как в степной Волгоградской области, выбирая площадки для строек, он был удивлен названием одной деревеньки.
Имя деревеньки Хвощинка показалось ему неожиданным и странным в столь южных местах.
«Ведь хвощи — это самое северное растение… Мне дорог Север. Я ходил по зарослям хвоща и на отмелях заполярной реки Хальмер-Ю, по берегам холодного Карского моря, где выводки диких гусей подбегали к моим ногам. Хвощи — их любимый корм… Вот почему меня так взволновало название маленькой степной деревеньки, куда инженеры приехали проектировать механизированную ферму. Хвощинка! Откуда же взялись тут хвощи?»
Дальше автор заметки воспевает хвалу той самой науке, которой посвящена моя книжка.
«Топонимика — наука романтическая, — пишет он. — Она позволяет по названиям воссоздавать рисунок прошлого, подобно тому как палеонтологи по костям восстанавливают скелет ископаемых ящеров. И вот я доверился ей и стал искать следы тундры в волгоградской степи…»
Надо сказать, что Флуга подвинула к этому не одна только Хвощинка.
«Неподалеку были села ТЕТЕРЕВЯТКА, ЕЛОВАТКА… Рядом по безлесным полям протекала мелкая речка ВЯЗОВКА, которая впадала затем в реку МЕДВЕДИЦУ.
„Откуда, — подумал я, — взялись в степной зоне столь чужеродные ей северные названия? Положим, медведи и тетерева водились еще во времена первопоселенцев этих южных земель. И ели тоже, наверное, попадались среди знаменитых дубовых лесов междуречья Дона и Волги… Но откуда взялось название Хвощинка?“»
Долго ли, коротко ли, геолог-топонимист нашел, что искал…
«Хвощ… все не давался мне в руки, пока однажды я не спустился в глубокий, как буровая скважина, овраг… возле города Серафимович. По дну его текла ледяная вода… А еще пониже сочно зеленели хвощи».
Так происхождение названия Хвощинка увязалось с самой природой области. Геолог лишний раз убедился, что топонимика — правильная наука. А вот у меня, топонимиста, тут-то как раз и начали бы рождаться сомнения.
Сейчас я попытаюсь показать вам, что меня смутило.
Ну, первое — то, что автор не совсем точно определил ареал распространения растения «эквисетум» — хвоща. Он считает его «самым северным растением», типичным для тундры. А я беру определитель Федченко и Флерова и читаю там, что огромное большинство видов хвоща встречается «по всем губерниям» всей России, и в частности по всей ее восточной части. Только два из этих видов БСЭ называет пищей северных оленей и некоторых других животных приполярной зоны. Но и то про один из них Федченко и Флеров замечают, что он (хвощ болотный) встречается в восточных областях повсюду, кроме Самарской губернии.
Получается, что за именем Хвощинка не было надобности ездить в тундру: хвощей и на Нижней Волге сколько угодно.
Но теперь начинается другое. Слово «хвощинка» на первый слух воспринимается как «ольшинка», «вересинка», «лозинка» — одиночный побег небольшого растения. Но можно ли уверенно полагать, что деревня так и была названа по какому-то одному побегу хвоща? Что-то сомнительно: можно представить себе место, характеризуемое огромным единственным дубом, колоссальной липой, но никак не единой травинкой, крошечным хвощом. Хвощи, Хвощовка, Хвощеватка — куда ни шло: тогда их множество. Хвощинка — маловероятно…
Слово это построено при помощи частиц «-ин» и «-ка». Интересно, а нет ли в тех же местах других топонимов, организованных так же: название растения и «-ин», «-ка»?
Смотрим на карту Волгоградской области. ОЛЬХ-ОВ-КА… СОСН-ОВ-КА… ЛИП-ОВ-КА… Ни Ольшинки, ни Соснинки, ни Липинки нет, хотя в народных говорах такие уменьшительные формы для названий маленьких деревцев вполне возможны. Что же, Хвощ-ин-ка — единственное исключение?
Но вот напечатано точно: МАЛАЯ ДОБР-ИН-КА… КАПК-ИН-КА… САВ-ИН-КА… Все три — названия поселков. Про последнее можно сразу сказать: оно — от имени Савва. Как Петровка — место, обязанное именем Петру, так Савинка — Савве.
Я не производил расследования, может быть, и Капкинка — производное от женского имени Капка, Капитолина? Но тогда приходится допустить, что и имена Добринка, Хвощинка вовсе не простенькие уменьшительные формы к «добро» и «хвощ», а могут представлять собою какие-то совершенно иного характера специально топонимические словесные образования. Может быть, они произошли от человеческих прозвищ. Вы спросите: ну а что же тогда означает слово «хвощинка»? Не знаю пока что, но уверен, что не «единичный маленький стебель хвоща». Что-то другое.
Теперь следующий вопрос. Флуг связывает название села Еловатка с именем дерева ель. Он допускает, что «во времена первопоселенцев этих южных земель» (очевидно, в виду имеются русские поселенцы) «ели, наверное, тоже попадались среди дубовых лесов междуречья» и что, видимо, имя села означает: «богатое ельниками место».
Здесь допущены две неосторожности. Во-первых, очень сомнительно, чтобы ель могла расти в низовьях Волги в дни, когда ими овладели русские. Если это и было когда-то, то, вероятно, в первые тысячелетия по окончании ледникового периода. Уже ко временам «Слова о полку Игореве» здесь простирались открытые степи, климат был близок к нынешнему, а ведь ель в таких условиях не опускается к югу ниже северной границы чернозема.
Конечно, она могла попадаться в отдельных возвышенных и изолированных урочищах как реликтовое растение; попадается, может быть, и сейчас. Но крайне трудно представить себе междуречные дубравы даже пятьсот лет назад пересыпанными действительной северянкой елью.
А есть ли надобность так насиловать свое воображение? Я пристально вглядываюсь в карту и не нахожу на ней ни одной Еловатки. Вот ИЛОВАТКИ тут имеются. И селения с таким именем, и даже речка, которую зовут то ИЛОВАТКА, то ИЛОВЛЯ… Но ведь «иловатый» вовсе не то, что «еловатый». Речь идет о реках с илистым дном. И приходится счесть, что тут мы встретились с какой-то ошибкой: либо произношения — у местных жителей, либо слуха — у того, к кому они обращались, кто их слушал.
А впрочем, можно предположить и другое. Во многих диалектах растение ольха именуется «елха». Если речка на самом деле Еловатка, а не Иловатка, то вполне возможно, что слово это когда-то звучало как ЕЛХОВАТКА — «ольховая река».
Видите, и опять-таки ель не понадобилась…
Что же до вяза, от которого, вполне вероятно, унаследовала свое имя речка Вязовка, то, по утверждению ботанических справочников, областью его произрастания является вся Европейская Россия. Вяз живет в любых лесах, почему бы и не почтить ему своим присутствием долину Вязовки?