АКТ II
Сицилия. Комната во дворце.
Входят Гермиона , Мамиллий и придворные дамы .
Ах, заберите шалуна! — Мамиллий,
Довольно прыгать, голова болит!
Пойдемте, принц, хотите, будем с вами
Во что-нибудь играть.
Я не хочу.
Да неужели? Почему, мой принц?
Так. Вы меня начнете целовать
И говорить со мною, как с ребенком.
(Второй даме.)
Вот вы мне больше нравитесь.
Да? Чем же?
Не думайте: не тем, что ваши брови
Черны как смоль, — хоть говорят, что брови,
Когда они изогнуты и тонки,
Как лунный серп, начерченный пером,
Должны быть черными.
Кто вам сказал?
Не помню кто. Я, сравнивая женщин,
Сам это понял. Ну, а ваши брови
Какого цвета?
Синие, мой принц.
Вы шутите, у женщин только нос
Бывает синий, а совсем не брови.
Взгляните! Королева-мать полнеет,
Настанет время, новый принц придет,
И мы к нему поступим в услуженье.
А уж тогда придется вам просить,
Чтоб мы играли с вами.
Пожелаем
Благополучных родов королеве.
По талии судя, подходит срок.
О чем это вы шепчетесь? — Мой мальчик,
Поди ко мне. Садись. Мне стало лучше.
Побудь со мной и расскажи мне сказку.
Веселую иль грустную?
Любую.
Нет, самую веселую!
Зачем?
Зиме подходит грустная. Я знаю
Одну, про ведьм и духов.
Хорошо.
Садись и расскажи как можно лучше,
Чтоб маму небылицей напугать.
Ведь ты умеешь.
Жил да был на свете…
Нет, сядь сначала. Вот. Ну, начинай.
Жил бедный человек вблизи кладбища.
Я буду шепотом, совсем тихонько,
Чтобы сверчка не напугать — он спит.
Да, да, ты на ушко мне говори.
Входят Леонт , Антигон и придворные .
Он в гавань шел? Со свитой? И с Камилло?
Я встретил их за рощей и глазами
До кораблей за ними проследил.
Могу сказать, спешили наши гости!
Как был я прав! Я видел их насквозь!
О, лучше бы не понимать, не видеть,
Я проклинаю правоту мою!
Когда паук утонет в винной чаше,
Ее любой осушит, не поморщась,
Но лишь увидит гадину на дне —
Вмиг тошнота, и судорога в горле,
И вырвет все, что с наслажденьем пил, —
Вот так лежал паук в моем бокале.
Им нужен трон мой, жизнь моя нужна,
И подлый раб Камилло помогал им.
Я прав во всем, во всех догадках прав!
Меня прислужник собственный им предал,
Предупредил ее и Поликсена,
И вот Леонт остался в дураках.
Для них я тут. Кто им открыл ворота?
Камилло, — он и раньше это делал.
Его приказ был все равно что ваш.
Мне это слишком хорошо известно.
(Гермионе.)
Ты сына мне отдашь. Я очень рад,
Что не твоею грудью был он вскормлен.
Хоть, спора нет, он на меня похож,
В нем слишком много материнской крови.
Что это? Шутка?
Уведите сына!
Мамиллия уводят.
Он рядом с ней не должен находиться.
Ее утешит тот, который в ней, —
Ведь это Поликсен набил ей брюхо.
Ложь! Это ложь! Убей меня, но верь!
Нет, ты мне веришь!
Приглашаю всех:
Всмотритесь в королеву. Рассмотрите
Ее получше — и воскликнет каждый:
«Красавица!» — но справедливым сердцем
Добавит молча: «Жаль, что не чиста!»
И как же в ней греха не заподозрить:
Едва начнешь дивиться красоте —
Что говорить! достойной восхищенья, —
Как вдруг услышишь: этот скажет: «Ах»,
Другой: «Да, да», «Гм, гм», — прибавит третий.
Пусть это все любимые словечки
Пятнающей невинность клеветы
Иль жалости, которая горюет,
Когда при ней клевещут на невинность, —
Но, право, после этих восклицаний
«Она чиста» уже никто не скажет,
А я, хотя и больно мне признать,
Я прямо говорю: «Прелюбодейка!»
Скажи мне так последний негодяй,
Он дважды оказался б негодяем,
Но вы, мой муж, вы попросту ошиблись.
Нет, вы ошиблись, вы, моя жена!
Вы Поликсена спутали с Леонтом.
Ты, тварь! Да я бы именем другим
Назвал тебя, когда б не опасался,
Что чернь сошлется на пример монарха
И, разнуздавшись, станет выражаться