Как хочешь!

Прося тебя, унизилась я больше,

Чем мог бы ты унизиться пред чернью.

Пускай все гибнет. Матери твоей

Пасть жертвой гордости сыновней легче,

Чем ждать с тоской последствий роковых

Упрямства твоего. Я, как и ты,

Смеюсь над смертью. Поступай как знаешь.

Ты с молоком моим всосал отвагу,

Но гордость приобрел ты сам.

Ну, полно

Бранить меня. Утешься, мать. Я выйду

На рыночную площадь и любовь,

Как шут кривляясь, выклянчу у плебса

И возвращусь, его сердца похитив,

Кумиром римских лавочников. Видишь —

Я ухожу. Поклон моей супруге.

Я консулом вернусь, а если нет,

То больше не надейся, что способен

На лесть и мой язык.

Тебе виднее.

(Уходит.)

Идем. Трибуны ждут. Ты постарайся

Их кротостью обезоружить, ибо,

Как я слыхал, их обвиненья будут

Куда серьезней прежних.

Ну, идем.

Пароль мой — кротость. Пусть любую ложь

Они возводят на меня, отвечу

Я им по чести.

Да, но только кротко.

О да, конечно, кротко, очень кротко.

Уходят.

Там же. Форум.

Входят Сициний и Брут.

Доказывай особенно ретиво,

Что он хотел тираном стать, а если

Он это опровергнет, напирай

На давнюю его вражду к народу,

Из-за которой он еще не роздал

Добычи, отнятой у анциатов.

Входит эдил.

Ну что, придет?

Уже идет.

Кто с ним?

Старик Менений, друг его, и кучка

Сенаторов, к нему благоволящих.

С тобой ли поименный список тех,

Чьи голоса мы получили?

Вот он.

Ты граждан опросил по трибам?10

Да.

Сзывай народ и растолкуй ему,

Чтоб он, как только я провозглашу:

«Да будет так во имя прав народных!»

И крикну: «Пеня!», «Смерть!» или «Изгнанье!» —

Подхватывал за мною хором: «Пеня!»

При слове «пеня», «Смерть!» — при слове «смерть»,

На вольности старинные ссылаясь,

Равно как и на правоту свою.

Я так и передам.

Пусть, крик подняв,

Не умолкают более плебеи,

Покуда этим шумом не заставят

Наш приговор исполнить.

Понимаю.

И пусть, как только знак мы подадим,

Без колебаний действуют.

Ступай.

Эдил уходит.

Ты сразу же взбесить его попробуй.

Привык он всюду, в том числе и в спорах,

Быть первым. Если разозлить его,

Он начисто забудет осторожность

И выложит нам все, что есть на сердце

Тяжелого. А там его довольно,

Чтоб Марцию хребет переломить.

Входят Кориолан, Менений, Коминий, сенаторы и патриции.

Да вот он сам.

Прошу тебя, будь сдержан.

Да, буду, словно конюх, за гроши

Любую брань глотающий. — О боги,

Храните Рим! Судейские скамьи

Заполните достойными мужами!

Любовь меж нас посейте, чтобы мы

В обширных храмах прославляли мир,

А не дрались на улицах!

Аминь.

Желанье благородное.

Входит эдил с горожанами.

Приблизьтесь,

Сограждане.

Трибунам слово! Тише!

Сначала мне.

Что ж, говори.

(Горожанам.)

Эй, тихо!

Все ль обвиненья мне предъявят здесь

И здесь ли будет дело решено?

Сперва ответь: готов ли подчиниться

Ты волеизъявлению народа,

Признать права трибунов и принять

Законное возмездье за поступки,

В которых будешь уличен?

Готов.

Народ, ты слышишь? Он сказал; «Готов».

Подумай о его заслугах ратных,

Припомни, что на теле у него

Не меньше шрамов, чем камней надгробных

На кладбище священном.

Пустяки!

Царапины ничтожные!

Пойми,

Что хоть в речах он гражданин плохой,

Зато в бою — твой самый верный воин.