— Так ты посмеиваешься, мерзавец! Что ж, у меня есть подходящее средство, оно быстро уймет твою наглость! — заверял он.

И со сжатыми кулаками Рено бросался на противника, который, впрочем, вовсе не боялся быть отлученным от церкви и не собирался отступать перед неутомимыми проповедями Рено.

Следовало бы добавить, что даже через пять или шесть лет постоянных стычек то в виде потасовок, то увещеваний, то проповедей Арман-Луи так и не был обращен в другую веру.

В повседневных встречах г-н де ла Герш не выказывал такой вспыльчивости, задиристости в стычках, какая была присуща его противнику, г-ну де Шофонтену. Никто никогда также не видел его блуждающим по лесу и равнинам в поисках куропаток и зайцев, или ищущим ссоры с пастухами, которые пасли овец в лугах. Он не проявлял интереса к страстным богословским спорам. Если прежде, в ранней юности, он всегда был в числе зачинщиков походов, имеющих в свое время достойную цель: налет на фруктовый сад какого-нибудь монастыря или вы зов на драку подростков соседней деревни, — то теперь, когда не пушок, а настоящие усы стали пробиваться темным венчиком вокруг губ, его все чаще видели одного, дичком скитающегося среди долин. Иногда он отказывался даже от приглашения своих товарищей, вооруженных удочками и рыболовными сетями, отправиться к пруду, чтобы дать бой щукам, и не участвовал больше ни в каких играх. Он не отвечал теперь с прежним пылом и на выпады Рено. Ради того, чтобы уединиться в лесу, иной раз он даже сбегал с уроков фехтования, которые давал ему учитель-итальянец; и тогда, если кто-либо захотел бы выследить его, возможно, застал бы высекающим две заветные буквы на хрупкой березовой коре, как некогда делали это пастухи Вергилия.

Рено горестно улыбался, наблюдая перемены, происходящие с приятелем. Юные католики радовались тому, что больше не придется иметь дело с грозным генералом, который так час то побеждал их; юные гугеноты оплакивали своего предводителя.

— Он знает, что ему уготована судьба демона, поверженного святым Михаилом, поэтому боится погибнуть под удара ми моих доводов, — сказал обо всем этом г-н де Шофонтен, прогуливаясь однажды по свежему воздуху и вот так скромно, как ему казалось, сравнивая себя со святым Михаилом.

Сверстники рассуждали иначе: «Наверное, его околдовал какой-нибудь монах», — утверждал один юный кальвинист, недавно произведенный в чин лейтенанта. «Да он спит и видит себя аббатом!» — вторили другие.

Но увы! Если г-н де Шофонтен и в самом деле спал и видел себя аббатом, то г-н де ла Герш не спал вовсе. Потому что архангелом, который его поверг, оказалась подруга детских лет мадемуазель Адриен де Сувини, и чары, которыми он был околдован, принадлежали ей. Можно даже сказать, что Арман-Луи знал Адриен всегда, но не спускал с неё глаз только последние несколько месяцев. И теперь, глядя на нее, он не мог налюбоваться ею.

Вот уже много лет Арман-Луи и Адриен жили на границе ла Марш и Бурбоне, в маленьком замке, разрушенном религиозными войнами. Адриен приехала сюда ещё в то время, когда Арману-Луи было не более восьми или десяти лет, а самой м-ль де Сувини — всего четыре годика. Старый берейтор был её сопровождающим. Две недели они провели в пути: мужчина на добром старом седеющем коне, ребенок — на очень ленивом, но ещё более тощем муле. Ехали не слишком быстро и делали остановки задолго до наступления ночи из страха перед разбойниками и грабителями. Берейтор очень обрадовался тому, что замок де ла Герш оказался на пути их следования, так как намеревался спросить совета у г-на де Шарней, деда и опекуна Армана-Луи, сеньора весьма образованного и умудренного опытом.

М-ль де Сувини была сиротой, и неизвестно, существовал ли другой покровитель, кроме некоего маркиза Парделана, её дяди, живущего в Швеции, где, как уверили, умер и виконт де Сувини, отец Адриен, оставив большое состояние.

После недельного отдыха под крышей г-на де Шарней и множества разговоров, старый берейтор грустно сообщил, что пора продолжать путь. Чемоданы были уже уложены, а лошадям выдана двойная порция фуража. Адриен непрестанно лила слезы, её маленькую головку не оставляли мысли о том, что ей приходится покидать эти места, здешний дивный сад с такими сочны ми хрустящими яблоками, что расстается с другом, умеющим вырезать ножом такие замечательные игрушки. Поздно вечером она заснула, буквально умываясь слезами, в объятиях своего маленького кузена — именно так называла она Армана-Луи: г-н де Шарней и покойный г-н де Сувини были и в самом деле чуточку родственниками.

Берейтор глубоко вздохнул, и г-н де Шарней с тревогой посмотрел на него.

— А если оставить детишек ещё на двадцать четыре часа вместе? — спросил он.

— Но впереди такая долгая дорога!

— Потому, может быть, и стоит это сделать: днем больше будете вы в пути, днем меньше — какая разница?

Берейтор взглянул на ребенка, который засыпал, продолжая всхлипывать, и согласился с доводами г-на де Шарнея.

Наутро Адриен и не помышляла освобождаться от объятий своего маленького друга, как будто все ещё продолжала оставаться во власти нескончаемого сна. Г-н де Шарней поцеловал её в лоб.

— Тогда, может, вы поедете завтра? — спросил он, повернувшись к берейтору.

Берейтор утер слезу, предательски проявившуюся в уголке глаза.

— Надо ехать! — ответил он. — Швеция так далеко!

— Разве так важно, когда вы приедете? Вы же не называли точную дату прибытия. Что изменится от того, будете вы на месте 1 октября в полдень или 15 ноября в 8 часов?

— Конечно, ничего не измениться.

— Что ж, поедете в любой другой день.

— Ладно! — сдался берейтор, который дрожал при одной лишь мысли о том, какой трудный и дальний путь им ещё предстоит пройти.

Послезавтра наутро Адриен вела себя точно так же, как накануне: у неё было такое же прерывистое дыхание, будто она всхлипывала во сне, и, не отрывая глаз, обвивала шею Армана-Луи.

Разумеется, не по черствости душевной вынужден был бедный берейтор разлучать сиротку с единственным привязавшимся к ней существом, — просто он не знал, как следовало поступить лучше, чтобы уберечь девочку и не прогневить судьбу, тем более, что всякого рода путешествия, переезды были в те времена весьма небезопасны, и невозможно было предусмотреть все меры предосторожности, чтобы избежать нападения разбойников или грабителей.

Седой конь охромел, кажется, пока на одну ногу, мул никак не мог насытиться, хотя все время и все зубы его работали на то, чтобы есть и есть овес и сено г-на де Шарней. Бедная скотина не знала, не была уверена в том, что завтра о ней так же позаботятся. Точно так же никто не знал и не ведал, что уготовила судьба для сиротки в Швеции, но и не могла же одна эта остановка в пути поставить под угрозу её интересы! Берейтор решился на то, чтобы остаться ещё на не делю в замке, после чего они все же отправятся в путь. И сразу, будто обезумевший, сорвался ветер, а дождь, видно не желая оставаться в долгу, полил так, как если бы Бог повелел ему затопить провинцию.

— В Швецию в такую погоду не выезжают, — сказал старик, — подождите до конца месяца.

— Подожду, — ответил добрый малый берейтор: он грел свои старые ноги у камина.

Адриен бросилась ему на шею.

После дождя пошел снег. Дороги совсем размыло, — слыханное ли это дело, чтобы путники променяли место у камина ради того, чтобы пуститься по большим дорогам в царство зимы; к тому же м-ль де Сувини могла простудиться.

— Да, остаемся. Видно, провидению так угодно, — опять подтвердил свое решение берейтор.

Когда погода заявила о приближении нового, теперь уже зимнего сезона, г-н Шарней заметил своему гостю, что банды злодеев колесят по дорогам страны, и что было бы неосторожным подвергать всякого рода опасностям дальнего похода особу, вверенную ему. Следовало бы подождать, когда люди короля повесят мерзавцев, которые грабят страну, и тогда он первым взнуздает коней и даст сигнал к отправлению.