Ночь, когда пала Авиллида, была ночью крови и багряных пожаров.

Это был последний город по эту сторону Большой Реки, — финал долгого осеннего похода, совершенного по приказу короля. Деревья торчали черные и бесплотные, словно старые скелеты, когда отряды шли с юга вверх по течению; на блеклом небе затаился снег. Король и его вельможи решились на осаду, и среди людей царило недовольство. Солдаты на корточках сидели у своих костров, офицеры громко говорили за вином в своих палатках. Молва следовала за армией по грязным колеям, пробитым телегами, и вдоль разоренных дорог, тихая, но со своей особой настойчивостью, в то время как город за городом падал перед королем, и полоса битв отодвигалась все дальше на север.

В ту ночь, когда должна была пасть Авиллида, нечто нависло над лагерем, как туман. Господин Авиллиды, по Слухам, находился в союзе с силами, тьмы.

Хейвор из Таона сидел у костра один, когда наступили ранние сумерки. Был второй день осады, как и все. Солдаты и он настроился на долгое ожидание. Глухое чувство бессмысленности нависло над ним — чувство, связанное с пустотой надвигающейся зимы, но прежде всего с его собственным, отрезвлением в отношении войны, в которой он участвовал уже два года.

Хейвор был чужеземцем, пришедшим с той стороны Большой реки, высокий, стройный, долговязый, с темно-пепельными волосами и желто-коричневыми глазами сокола, которые обеспечили ему соответствующее прозвище среди солдат. Будучи моложе многих, он получил я начале осеннего похода командование, хотя и не бог невесть какое, над одним отрядом. Ему исполнилось всего восемнадцать, а он уже носил изображение медведя — знак короля — и отдавал приказы тридцати солдатам. Неплохое начало для человека, которому захочется подниматься ступень за ступенью в королевском войске. Для нет в этой войне все складывалось удачно, но вонь, картины разрушений и крики боли, тянувшиеся за ней как стервятники, наполняли его горечью. Да, Хейвор умел сражаться. И убивать. Он боялся смерти — как и другие, ему просто удавалось забывать о ней во время сражения. Но вид последних курящихся дымом руин произвел в нем странный переворот. Он больше не видел смысла в войне; это происходило, видимо, оттого, что он дрался не для себя, а для короля, не понимая истинной цели.

Родные Хейвора давно умерли; он их едва помнил. Говорили, что их забрала чума, сам Хейвор попал в один из больших, руководимых священниками сиротских домов на севере. Мало хорошего было в том месте, где множество бездомных детей жили без всякой ласки. К десяти годам Хейвор прошел огонь, воду и научился пробиваться в жизни сам. Он, поработал купеческим посыльным, учеником в пекарне, качал меха в кузнице, был перевозчиком на реке, продавал лошадей на восточных рынках, а став старше, намного умнее и жестче, нанялся в войско короля.

Неподалеку, в лощинке между деревьями, сыпали ругательствами и шумели за пивом его люди, но в их смехе был странно неестественный оттенок.

— Ага, — сказал кто-то за его спиной, — сегодня вечером ты выглядишь мрачным соколом, Хейвор!

Голос был легкий, благодушный, но Хейвору он не нравился. Фелуче, назначенный его заместителем, подкрался как тень. Манера его речи всегда была вежливой, с налетом иронии. Фелуче был сыном торговца сукном, с юга, и всегда внимательно следил за тем, чтобы быть на виду, так как считая себя чем-то особенным. Обойдя вокруг костра, Фелуче, улыбаясь, стоял перед Хейвором, двумя пальцами зацепив ремень, — элегантный, приятного вида, белокурый и, вероятно, надменный. Он возбуждал в Хейворе горькую ненависть, которую юноша всегда старался подавить, так как подлинной причины назвать не мог.

— Ну, — заговорил Фелуче, — знаешь новости о Господине Авиллиды? По всей Видимости, он превратился в черное облако и уплыл навстречу закату. По крайней мере сто человек клялось, будто видели это собственными глазами, и сотворили знак Святого Круга.

— Нет, я ничего об этом не слышал.

— Конечно, все это ерунда! Просто сказочки с мурашками и привидениями! Кровавые жертвы силам зла… Причем Господин Авиллиды, оказывается, бывший маг, его сын — колдун, а дочь — ведьма! Говорят, у нее золотые волосы… — добавил Фелуче, считавший, что имеет успех у женщин. — Во всяком случае, семейке, имеющей такие, дружеские отношения с чертями и демонами, должно быть, удалось уйти от нашей жалкой осады, а?

— Рассказывают, что жители Авиллиды ненавидят Господина и его детей, — вмешался другой голос.

Хейвору, обладавшему хорошим слухом, не надо было поворачиваться, чтобы узнать говорившего. Голос принадлежал Лакону, одному из его людей, еще неопытному в драке мальчику. Предстоящая битва, если до нее дойдет, станет первой на его счету.

— Э, малыш! — сказал Фелуче. Он всегда так называл Лакона, подчеркнуто дружески, а Лакон, связанный дисциплиной субординации, краснел от оскорбленной гордости и приглушенного гнева.

— Фелуче, — сказал Хейвор спокойно, — проверь лучше, получили ли люди пайки. Прежде из-за этого бывали неприятности.

Фелуче залился своим тихим, мелодичным смехом и прежде чем отправился в направлении лощины, поклонился как комедиант. Это был предлог, и он знал это. Хейвор почувствовал в Лаконе мечущийся страх, тягу поговорить. С другой стороны, всегда тяжело было отдать Фелуче приказ, не вызвав спора.

— Садись, — если хочешь, — сказал Хейвор юноше. Уже поел? Лакон присел с другой стороны маленького костерка. Над ними показывались холодные белые созвездья зимы. Лагерь и огромные валы, отдаленные половиной мили, срастались в одну темную массу, тут и там разрываемую красными пятнами костров.

— Я…не голоден, сир.

Хейвор бросил юноше кожаную флягу.

— Вот! Глотни-ка отсюда.

Юноша смущенно поблагодарил и припал к фляжке. Хейвор удивлялся собственному поведению. Он знал, что через неделю, ну, месяц, придет же осада когда-то к концу, и отряды будут распущены, он избавится от этой жизни, от своих обязанностей, и тогда больше не будет никаких Лаконов, пытающихся объяснить свои страхи. Но Лакон ошарашил его.

— Сир, в войске я еще недавно… Но.., можно попросить вас об одном одолжении.., личном одолжении?

— О чем это ты?

— О моей семье, капитан.., о моей матери и двух сестрах. Они живут на ферме, на юго-западе, недалеко от Венки. Земля там неплодородная. Я попытался сберечь для них часть своего жалования. И.., если со мной что-то.., если будет сражение за Авиллиду, и я… Не могли бы вы потом доставить моим вот это?

Лакон протянул дрожащей рукой маленький матерчатый кошелек, в котором тихо позвякивали монеты. Хейвор сидел совершенно тихо, не принимая деньги. Доверие юноши потрясло, ошеломило его.

— Я знаю.., много требую… — добавил Лакон и убрал было руку назад.

— Лакон, — сказал Хейвор медленно, — откуда ты знаешь, что я не прикарманю эти деньги.., все равно, умрешь ты или останешься в живых?

— О, нет, капитан. Вы этого никогда бы не сделали. Хейвор слабо улыбнулся.

— У меня что, честность на лбу написана? — он взял кошелек и спрятал его. — Ну, ладно. Не волнуйся. Сохраню, пока наш король не возьмет Авиллиду. Тогда ты получишь его обратно и сможешь сам передать своей матери.

Лакон встал и серьезно сказал:

— Большое спасибо, капитан. Рядом с фермой проходит старая дорога…, а дом вы узнаете по высокой кривой сосне с западной стороны… — Затем он глубоко втянул воздух и, немного смущаясь, добавил:

— Теперь я буду спать спокойнее. Если вы не против.., там в низинке они жарят мясо, а я что-то вдруг проголодался… Странно, какими разными бывают страхи у людей! Чуть позднее Хейвор завернулся в одеяло и сонно глядел на огонь. Уже погружаясь в сон, он услышал вой волка, — где-то далеко-далеко в черных лесах-скелетах…первого волка зимы.

Кто-то тряс его за плечо.

— Капитан, встань! Будите ваших людей! Хейвор уставился в залитую лунным светом ночь. Ветер имел вкус дыма.