— Нельзя куда-то упрятать человека вот так, без следа. Где-то он должен быть, этот Штейнвег.
— Разумеется.
— И вы знаете, где он?
— Знаю.
— Любопытно бы и нам…
— В номере двадцать девять, вилла Дюпон.
Господин Вебер пожал плечами.
— Значит, у Альтенгейма? В том особняке, в котором он жил?
— Да.
— Вот как можно верить вашим глупостям! Я нашел названный вами адрес в кармане у барона. Час спустя особняк был занят моими людьми.
Люпэн вздохнул с облегчением.
— Вот поистине добрая весть! А я уже опасался вмешательства сообщника, того, до которого не сумел добраться, и нового похищения Штейнвега. А слуги барона?
— Исчезли еще раньше.
— Надо думать, их предупредили по телефону. Но Штейнвег находится там.
Господин Вебер нетерпеливо возразил:
— Там никого нет. Повторяю вам, мои люди не покидали особняка.
— Господин заместитель шефа Сюрте, поручаю вам самолично провести обыск в вилле Дюпон, — сказал Люпэн. — Завтра представите мне отчет об этой операции.
Господин Вебер пожал опять плечами, не отзываясь на эту наглость.
— У меня полно более срочных дел…
— Господин заместитель шефа Сюрте, более срочного дела не существует. Если вы станете медлить, все мои планы рухнут. Старый Штейнвег никогда не заговорит.
— Почему же?
— Потому что он умрет с голоду в следующие сутки, самое большое — двое суток, если вы не дадите ему поесть.
III
— Это серьезно… Это уже звучит серьезно… — молвил господин Формери после недолгого раздумья. — Но, увы…
Он усмехнулся.
— Но, увы, ваши рассуждения сводятся на нет важной ошибкой.
— Да ну! Какой же?
— Той, что все это, мсье Люпэн, — огромное надувательство… Что поделаешь? Я начинаю разбираться в ваших фокусах, и чем они туманнее, тем меньше я им доверяю.
— Идиот, — пробормотал Люпэн.
Господин Формери встал.
— Итак, переходим к делу. Как вы поняли, это был чисто формальный допрос, предварительная встреча двух дуэлянтов. Теперь, когда шпаги скрещены, не хватает только обязательного свидетеля для такой схватки — вашего адвоката.
— Ба! Разве без него нельзя обойтись?
— Никак нельзя.
— Беспокоить мэтра ради таких малозначительных, в сущности, дебатов?
— Придется.
— В таком случае выбираю мэтра Кимбеля.
— Председателя? В добрый час, у вас будет отличная защита.
Первая встреча была окончена. Спускаясь по лестнице Мышеловки между обоими Дудвилями, заключенный произнес отрывистыми, повелительными фразами:
— Вести наблюдение за домом Женевьевы… Четыре человека у ее жилья… У госпожи Кессельбах — тоже. Обе подвергаются опасности… В вилле Дюпон состоится обыск; вы должны присутствовать. Если Штейнвега обнаружат, устройте дело таким образом, чтобы он не проговорился… Если потребуется — щепотку порошка, пусть поспит…
— Когда будете на свободе, патрон?
— Сегодня ничего не придумаешь… Впрочем, никакой спешки нет… Я — на отдыхе…
Внизу его сразу окружили городские полицейские, ожидавшие у машины.
— Домой, ребята! — скомандовал им Люпэн. — И побыстрее, у меня назначена встреча со мною же, ровно на два часа.
Переезд состоялся без инцидентов.
Вернувшись в камеру, Люпэн написал большое письмо с подробными указаниями для братьев Дудвиль и еще два послания. Одно из них было адресовано Женевьеве:
«Вы знаете теперь, Женевьева, кто я такой, и поймете, почему я скрывал от Вас имя человека, который дважды уносил Вас, совсем еще маленькой, на руках. Я был другом Вашей матери, другом далеким, чья двойная жизнь для нее оставалась тайной, но на которого она всегда могла рассчитывать. Поэтому перед своей кончиной она написала мне несколько слов и попросила позаботиться о Вас.
Как бы ни был недостоин Вашего уважения, Женевьева, я сохраню свою преданность Вам. Не изгоняйте меня совсем из Вашего сердца.
Арсен Люпэн».
Второе письмо было предназначено Долорес Кессельбах.
«Только собственные интересы привели вначале князя Сернина к госпоже Кессельбах. Но безграничное стремление быть ей преданным удержало его близ нее. Сегодня, когда князь Сернин — не более, чем Арсен Люпэн, он просит госпожу Кессельбах не лишать его права защищать ее издалека, как предоставляют защиту кому-нибудь, кого больше не суждено увидеть».
На столе лежало несколько конвертов. Люпэн взял один, затем — второй; протянув руку за третьим, он с удивлением заметил листок белой бумаги; к листку были приклеены слова, очевидно, вырезанные из газеты. Он разобрал:
«Борьба против Альтенгейма тебе не удалась. Отступись от этого дела, и я не стану препятствовать твоему побегу.
Подписано: Л.М».
Люпэна снова охватили отвращение и ужас, которые внушало ему это безымянное, таинственное существо, — то крайнее омерзение, которое испытываешь, прикоснувшись к ядовитой твари, к гаду.
«Опять он! — подумал Арсен Люпэн. — Даже здесь!»
Это вызывало у него подлинный страх; в воображении снова возникал темный образ враждебной силы, такой же могущественной, как его собственная; располагавшей огромными возможностями, которые он не мог себе даже представить.
Он сразу подумал о своем надзирателе. Но кто мог подкупить этого человека с твердокаменными чертами, с суровым выражением лица?
«Ладно, Люпэн, — подумал он, — все будет к лучшему. До сих пор я имел дело только с пугалами… Чтобы дать бой себе самому, пришлось назначить себя шефом Сюрте… На сей раз мне выпал достойный противник. Человек, который способен водить меня за нос… Играючи, так сказать… И если мне удастся, сидя в тюрьме, отбить его атаки, добраться до старого Штейнвега и вырвать у него его тайну, направить дело Кессельбаха на верный путь, довести его до благоприятного конца, защитить госпожу Кессельбах и обеспечить благополучие и счастье Женевьевы… Ну что ж… В таком случае Люпэн все-таки окажется Люпэном. А для начала нужно поспать…»
И он растянулся на койке, прошептав:
— Штейнвег, старина, потерпи уж до завтрашнего вечера, не умирай до тех пор… И тогда, клянусь…
Он проспал весь конец дня, всю ночь и утро. К одиннадцати часам к нему пришли с известием, что мэтр Кимбель ожидает его в комнате для встреч с адвокатами.
— Скажите Кимбелю, — ответил Люпэн, — что, если ему нужны сведения о моих делах, достаточно просмотреть газеты за последние десять лет. Мое прошлое принадлежит Истории.
В полдень, с тем же церемониалом и предосторожностями, что и вчера, его доставили во Дворец правосудия. Он опять встретился со старшим из Дудвилей, которому сказал несколько слов и вручил три письма, написанных накануне. Затем его ввели в кабинет господина Формери.
Мэтр Кимбель был уже там, держа портфель, набитый документами.
Люпэн сразу извинился.
— Прошу прощения, дорогой мэтр, что не смог вас принять; весьма сожалею также по поводу того труда, который вы благоволите взять на себя, труда совершенно излишнего, поскольку…
— Да, да, — оборвал его господин Формери, — мы знаем, вы собираетесь в путешествие. Об этом — договорились. Но до тех пор — займемся нашим делом. Арсен Люпэн, несмотря на все наши усилия, у нас все еще нет точных данных о вашем настоящем имени.
— Странно, не так ли? У меня — тоже.
— Мы не можем даже утверждать, что вы и есть тот самый Арсен Люпэн, который был заключен в Санте в 19… году и совершил отсюда свой первый побег.
— «Свой первый побег»! Очень точное выражение.
— Дело действительно таково, — продолжал господин Формери, — что в личной карточке Арсена Люпэна, обнаруженной в картотеке антропометрической службы, содержатся признаки, во всем отличающиеся от ваших нынешних примет.
— Все более и более странно.
— Разные указания, разные результаты измерений, различные отпечатки… Между обеими фотографиями — никакого сходства. Прошу вас поэтому соблаговолить дать нам точные сведения о вашей подлинной личности.