Во время войны статуты и «мирных» военных орденов были изменены. Так, звание Героя Советского Союза стали присваивать за 20 сбитых самолетов противника в любом случае. Могли присвоить и за 5—6, но за 20 — обязатель­но. Один из писателей, пишущих о войне, на мой взгляд, лучше всех понимающий войну, В. Карпов рассказывал о себе. В 1941 году он кончил пехотное училище, но был аре­стован и осужден как враг народа. Из лагерей ему удалось попасть на фронт, где он стал разведчиком и захватил 20 «языков», то есть 20 раз уходил в тыл к немцам и там за­хватывал вражеского солдата, доставляя его в свой штаб для допроса. За это ему полагалось присвоить звание Героя Советского Союза. Можно представить положение его ко­мандиров: вдруг он, враг народа, со Звездой Героя убежит к немцам? Тогда с них за такое представление голову сни­мут. Тем не менее представление написали, и звание Героя Карпову было присвоено. То есть главное — это Дело, а не характеристика его исполнителя.

Автор привел эти примеры, чтобы читатели поняли, на­сколько важно сознательно передать власть от начальника

Делу. И это возможно всегда и в любом Деле, в том числе и в экономике.

...Здесь предпринята попытка объяснить пути делокра­тизации как можно подробнее, но меня все равно не поки­дает чувство, что приведенного объяснения недостаточно. Поэтому для тех, кто продолжает недоуменно пожимать пле­чами, скажу следующее.

Вы, конечно, слышали и неоднократно (это утверждают все органы формирования общественного мнения), что бу­дущее экономики за малыми предприятиями и за хозяева­ми. Автор предлагает превратить каждого работающего в малое предприятие. Не надо дробить крупное предприятие на десять мелких. Надо, чтобы каждый работник крупно­го предприятия стал единоличным хозяином. Например, в «Форд Моторс Компани» работает 432 тысячи человек, и ав­тор предлагает сделать конкретные шаги к тому, чтобы эта компания состояла из 432 тысяч мелких предприятий и ка­ждым управлял единоличный хозяин.

Я понимаю, что многие продолжают недоумевать, пото­му что академики уже много лет утверждают: чтобы стать хозяином, человек должен получить средства производст­ва и землю в личную собственность с правом продажи. Но это либо глупость людей, никогда не работавших и не знаю­щих, как создаются материальные блага общества, либо под­лая корыстная заинтересованность тех, кто эти идеи рас­пространяет.

Первое, о чем надо задуматься: для чего человеку собст­венность на средства производства, на землю? Либо для того, чтобы с их помощью создать товар или услугу, продать их и получить средства к существованию, либо для того, что­бы перепродать все это и нажиться на этой перепродаже. Любому обществу важно, чтобы человек использовал эти средства для первой цели. Достижение второй цели ничего не дает обществу. Она позволяет обогатиться только парази­там общества — спекулянтам, а то, что спекулянты действуют вполне легально, их паразитическую сущность не меняет.

Среди нынешних героев Запада есть братья-евреи, кото­рые в Нью-Йорке занимались скупкой-продажей земли. Эта деятельность их обогатила, они стали мультимиллионерами, но от их деятельности Америка не стала ни на грамм богаче, в ней не появилось ни одного лишнего дома, лишнего ки­лограмма хлеба или стали. Образно можно сказать, что это экономический онанизм, эти люди в экономике удовлетво­ряют только себя лично, такая экономика не имеет выхода к обществу. Американцам это очень нравится, и нам неза­чем вмешиваться в их дела. Но зачем это нам?

Если человек добывает средства к существованию своим трудом, честно, в поте лица своего, то тогда его волнует, как продать изделия, а не как продать инструменты, с помощью которых он изготовил эти изделия, как продать пшеницу, а не землю, на которой он ее вырастил. В этом случае абсо­лютно безразлично, кому принадлежит земля или станок.

В 50-х годах в Айове, хлебном штате США, вдруг ста­ло резко уменьшаться число фермеров, владеющих землей. В чем было дело? Богатство фермера определяется объемом продажи зерна, а для его получения фермеру нужны земля, трактор, комбайн, плуг, сеялка и прочее. У фермеров того времени не было денег иметь все сразу, и они предпочита­ли приобретать только движимое имущество, а землю брали в аренду, поскольку покупка земли — мероприятие и доро­гое, неответственное. Фермеры имели возможность не спе­ша оценивать и участки, и место постоянного жительства. Для нас здесь важно другое: труженику не важно, кто вла­деет инструментом, которым он пользуется. Не инструмент определяет его доход, а собственный труд. И это в США, где люди путают частную собственность с Господом Богом!

Существует расхожее мнение, что к личной собственно­сти работник относится более бережно, чем к обществен­ной или чужой. Это и так, и не так. Например, в России леса, находившиеся в пользовании общины, оберегались миром очень тщательно, а разделенные на участки для личного поль­зования быстро уничтожались взаимными порубками.

Дело обстоит по-другому, если рассмотреть отношение работника к инструменту. Если с помощью какого-то ин­струмента человек добывает деньги своим трудом и, осо­бенно, если этот инструмент достаточно дефицитен, то работник будет хранить и беречь его очень тщательно уже в силу того, что любой инструмент имеет свои индивидуаль­ные свойства, к которым работник привыкает и знание ко­торых превышает производительность его труда. Например, бригада слесарей или плотников напряженно работает очень примитивным инструментом — молотком. Хотя все молот­ки на вид и одинаковы, стоит только их перемешать и дать каждому рабочему чужой молоток, производительность тру­да у всех упадет (в этом можете поверить автору: я работал слесарем и знаю, что такое молоток).

Работник и бережет, и очень ревниво относится к тому, с помощью чего он зарабатывает. Скажем, у всех водите­лей одинаковые автомобили, но сколько энергии и выдум­ки тратят наиболее толковые шоферы на то, чтобы их ав­томобиль даже временно не попал в чужие руки, хоть и к опытному шоферу. Они говорят «моя машина» не потому, что они за нее заплатили или могут продать, а потому, что она позволяет им зарабатывать. А кому она принадлежит — дело десятое.

Хотелось бы, чтобы читатели поняли: хозяин тот, кто в своем Деле имеет возможность самостоятельно распоря­жаться доходом и делать затраты. И если работник не со­бирается продать инструмент, с помощью которого он де­лает Дело, то и собственность на него не имеет значения — он все равно к нему будет относиться бережно. А если он собирается продать инструмент, то он уже не работник и нам не интересен. Поэтому автор считает, что идеи о необ­ходимости продать все богатство страны в частную собст­венность распространялись не только недоумками, но и ко­рыстными и подлыми людьми, не теми, кто собирался зара­батывать хлеб свой «в поте лица своего».

Строго говоря, этому вопросу не место в книге, где рас­сматриваются вопросы управления людьми, не стоило бы путать с этими вопросами вопросы собственно экономи­ческие. Но сказав а, надо сказать и б.

Мы уже доказали, что огромнейший урон экономике страны был нанесен уничтожением планирования, а плани­рование — это вопрос управления людьми, вопрос по теме книги. Не меньшее разрушение вызвала и собственно эко­номическая причина, связанная с бюрократической зашоренностью одних консультантов нынешних политиков и ко­рыстной заинтересованностью других.

До каких пор остальные ученые будут терпеть положе­ние, при котором звание «ученого» дают людям, занимаю­щимся пустопорожним умствованием и паразитирующим на одураченном обществе? Эти экономисты-теоретики бу­квально высосали из пальца новое «мышление» в эконо­мической науке, так называемую монетаристскую теорию, которая очаровала политиков, и они назвали ее краеуголь­ным камнем реформ. Между тем суть теории столь же про­ста, сколь и глупа и сводится к замене планирования неким рыночным регулированием. Приведем такую аналогию: вы планируете потратить свои деньги: купить продукты пита­ния, пальто, стол на кухню и так далее. Монетаристы, пре­жде всего, объявят вас неспособным правильно это сделать, неспособным спланировать собственные покупки, посколь­ку, по их теории, планировать должен не покупатель, а ры­нок. Но если денег (монет) у человека много, то здесь и ры­нок бессилен, так как, по их мнению, человек в этом случае будет покупать что попало, а не то, что ему действитель­но нужно. Если же денег будет очень мало, то только тогда человек купит то, что ему нужно. То есть только при не­достатке денег, считают монетаристы, рынок будет управ­лять экономикой, и она будет делать то, что нужно общест­ву. Таким образом, исходное положение состоит в том, что и производитель, и покупатель не способны сами оценить ситуацию. Упрощенно идею монетаристской теории можно сформулировать так: скажем, если некто имеет мало денег накануне зимы, то он купит зимнее пальто, а если много — то пляжный зонтик.